Еврей из Эльзаса, он бежал из оккупированной нацистами Франции, сменил имя, вступил в ряды Сопротивления, воевал. После войны стал одним из самых известных кинорежиссеров, работавших в стиле нуар. Но прошлое неизменно преследовало его. Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения французского режиссера и сценариста Жана-Пьера Мельвиля. «Лехаим» совместно с Tablet Magazine начинает публикацию эссе Адриана Боcка о режиссере. Продолжение читайте на нашем сайте в ближайшее воскресенье.

Материал любезно предоставлен Tablet

Из‑за мрачной и тревожной атмосферы в оккупированной нацистами Франции он вынужден был бежать из страны, взял новое имя, сражался в Сопротивлении, снимал фильмы в стилистике film noir «Черный фильм» (фр.). . Но прошлое продолжало его преследовать.

Меня привлекают абстракции, а в мире нет ничего абстрактнее, чем имя.

Жан‑Пьер Мельвиль

Зовите его Мельвилем. Он бредет по руинам, мимо обгоревших стен, где‑то наступает на оконную раму, и осколки стекла хрустят у него под ногами — как снег на морозе. Он проходит по извилистым переулкам как по лабиринту, который огражден по периметру почерневшими от огня металлическими стойками. Лестница — явно короткая — прислонена к выщербленной стене — на ней словно оставили метки призраки замученных здесь. Этот изуродованный участок земли в Тринадцатом округе сверху выглядит как бетонные джунгли в кольце трех— и четырехэтажных домов. Вот границы его «будки сапожника», как он называет свою съемочную площадку.

От крепости остались только внешние оборонительные сооружения, на улице Женне и улице Жанны д’Арк, тысяча квадратных метров между станцией метро «Шевальре» и больницей Салпетриер. Уголок Америки, фантазия словно из песни Синатры, улицы, огороженные заборами, скрывающими пустующие дома и темные делишки. Кучи мусора — доски, обломки мебели, покореженные железяки. Его «форд‑мустанг» припаркован у местного бара, из его ультрасовременного магнитофона доносится музыка — саундтрек Майлса Дэвиса к «Лифту на эшафот».

По переулку идет Жан‑Пьер Мельвиль — в шляпе «Стетсон», темных очках «Рэй‑Бэн», длинном плаще — ни дать ни взять одинокий стрелок, проклинающий судьбу и того, кто подстрелит его. В огромной комнате с обожженными стенами он останавливается. «Прекрасная абстрактная картина, созданная огнем, Кокто точно понравилось бы. Я вспомнил о Кокто, потому что в 1949 году у меня были съемки на этом самом месте, я здесь снимал бóльшую часть “Трудных детей”, заставлял Кокто бегать вокруг микрофона — нужно было записать его сердцебиение. В фильме его вы и слышите».

Идет 1970 год. Студия на улице Женне сгорела три года назад, 29 июня 1967‑го, когда снимали «Самурая». Пожар на заброшенной фабрике, переоборудованной в 1955 году в киностудию, вспыхнул посреди ночи. Мельвиль спал, его жена Флоранс была в отъезде. Тяжелые шторы, плотно прикрытые ставни — квартира в доме 22‑бис по улице Женне была погружена во тьму, а ее хозяин на ночь, как всегда, сменил темные очки на маску для сна. Мельвиль спал, окутанный двойным слоем темноты, а в квартире уже бушевал пожар. Разбудил его сиамский кот Амок — он потом был одним из котов инспектора Маттеи в «Красном круге». Мельвиль вскочил, выбрался из горящей квартиры и мог только стоять и смотреть, как рушится его королевство. Стоял погруженный в горькие воспоминания о прошлом и мрачные размышления о будущем и вдруг понял, что в квартире остались Амок и дорогой его сердцу сувенир. Он вернулся в полыхавшую вовсю студию, поднялся на второй этаж, в квартиру, схватил кота и фотографию генерала де Голля с автографом. С огнем два часа боролись девять пожарных бригад. На следующее утро репортер французского телевидения расспрашивал Мельвиля о причинах пожара. Мельвиль, стоя перед своей уничтоженной студией, не скрывал ни своего изумления, ни подозрений.

Жан‑Пьер Мельвиль: Пожар начался на потолке — звукоизолированном, двойном, в котором не было никаких электрических проводов, поэтому короткое замыкание исключается.

Репортер: То есть это был поджог?

Жан‑Пьер Мельвиль: Может быть. В любом случае это могло бы объяснить множество других вещей, происходивших в последние полтора месяца в связи со студией, так что эту версию я не исключаю.

Репортер: Ваша студия была одной из немногих в Париже, где съемки шли постоянно?

Жан‑Пьер Мельвиль: Сейчас многие студии переживают кризис. Я не хочу обвинять своих коллег, владеющих студиями, но в настоящее время я — единственный, чья студия работала, и я намеревался работать еще довольно долго — в плане еще несколько фильмов, — так что пользоваться услугами других студий я не собирался. В последние полтора месяца было много неприятностей: приходили с различными инспекциями, на моих продюсеров оказывали давление, им угрожали, требовали, чтобы мы прекратили здесь снимать. Возможно, это все просто совпадение. Но я был крайне обеспокоен.

Демобилизовавшись после войны, он выкручивался как мог, снимал без разрешения, без денег, его считали посторонним, любителем, не имеющим никакого отношения к централизованной французской киноиндустрии. В 1950 году он построил собственную студию в Тринадцатом округе, а над ней устроил себе жилье.

Читая интервью Мельвиля, понимаешь, что главным для него было создать собственную студию. Мельвиль, капрал Свободных французских сил, принимал участие в освобождении союзниками Италии, сражался под командованием генерала Жюэна в знаменитой битве под Монте‑Кассино. Чтобы занять Монте‑Кассино, потребовалось пять месяцев, сражения длились с января по май 1944 года. Войска союзников несли тяжелые потери, и во время последнего наступления Жан‑Пьер Мельвиль дал клятву, с которой и начался путь к студии «Женне»: «Это было в ночь с 10 на 11 мая 1944 года, именно тогда я решил, что у меня будет собственная киностудия. Это было на берегу реки Гарильяно, начиналось наступление, снаряды рвались до рассвета. У меня действительно появилось ощущение, что война закончится. И впервые с самого начала войны я стал строить планы на будущее. Я вдруг сказал себе: “Может, меня не убьют, может, сегодня война закончится, и когда я вернусь в Париж, первым делом я стану искать место для студии”». Обещание, данное при Монте‑Кассино, Мельвиль сдержал, но все закончилось пожаром, гибелью студии, сгоревшими в огне двадцатью двумя сценариями. «Только сумасшедшие обзаводятся собственными студиями», — говорил он, но клятву, данную в Италии, он не нарушил. Съемки «Самурая» с Аленом Делоном в главной роли были закончены на новом месте, на студии «Сен‑Морис», а студию на улице Женне восстанавливали несколько лет и наконец сняли на ней «Армию теней».

Так что же с его именем? Интересно отметить, что первые переводы романа Германа Мелвилла появились перед войной — «Пьер, или Двусмысленности» Пьера Лейри и «Моби Дик» Жана Жионо. Сумей мы вернуться в те времена, мы наверняка увидели бы на столе у Жан‑Пьера Мельвиля книгу, объяснявшую, откуда взялся его псевдоним.

Мы не знаем, читал ли Грумбах, впоследствии ставший Мельвилем, «Моби Дика» в переводе или в оригинале. Знаем только, что он читал Мелвилла, «Пьера, или Двойственность» считал шедевром и взял фамилию американского писателя. Но давайте посмотрим, как Жан‑Пьер Грумбах решил стереть собственную историю и заменить ее мифом, а эльзасское имя сменить на англосаксонское. Для этого нам надо вернуться в годы войны, вернуться к началу его пути, вместе с ним пройти Париж, Дюнкерк, Марсель, Барселону и Лондон, помотаться по дорогам Франции, услышать его рассказы о его военных испытаниях, об ужасах итальянской кампании, почувствовать, как в предутренней мгле он снова обретает веру в изменчивую фортуну: «Я долго колебался, брать псевдоним или нет. Шла война, у меня была труднопроизносимая эльзасская фамилия — Грумбах. Мне очень нравились англосаксонские слова, тремя кумирами моего детства были, разумеется, Джек Лондон и Эдгар По, а потом, значительно позже, перед войной, — Герман Мелвилл. Я хотел взять фамилию кого‑то из тех, кем я восхищался, а Мелвилла я считал и до сих пор считаю одним из величайших писателей».

До того как он вступил в Лондоне в ряды Свободных французских сил и принял новое имя — как другие принимают сан, — Жан‑Пьер Мельвиль жил как Грумбах. Это еврейская фамилия из Эльзаса, и финальная согласная произносится с придыханием. Свое происхождение, о котором он в годы войны старался не вспоминать, он признает позже. Для него это было имя жертвы, которое нужно было заменить оперативным псевдонимом, кодовым именем — чтобы зашифроваться. «Если бы меня звали не Жан‑Пьер Грумбах, я мог бы стать Лакомбом Люсьеном», — любил повторять он. Лакомб Люсьен, герой одноименного фильма Луи Маля, в вишистской Франции идет служить в гестапо — попадает он туда, скорее, по воле случая, а не по сознательному выбору. Мельвиль хочет подчеркнуть, что, не будь он намеченной жертвой, он мог бы стать своим собственным палачом. В каждом из нас есть и дурное, и хорошее, каждый делает то правильный, то неправильный выбор. 

Продолжение

Оригинальная публикация: DOUBLE EXPOSURE: JEAN‑PIERRE MELVILLE