В Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка «Современники будущего. Еврейские художники в русском авангарде. 1910–1980‑е годы».

«Что такое еврейское искусство?» — вопрос, на который давно ищется ответ. И выставка «Современники будущего. Еврейские художники в русском авангарде. 1910–1980‑е годы» — еще одна попытка найти ответ. Возможно, она разочарует ожидающих этнографического или узконационального подхода к проблеме. Речь идет о некоем едином «силовом поле», создаваемом евреями, включенными в творчество, которое, впрочем, трудно интерпретируется в строго очерченных рамках.

Настоящий проект стал первым в цикле исследований вклада евреев в культуру и искусство, реализуемым музеем (в планах выставка о вкладе евреев в американскую культуру). Три куратора, искусствоведы Мария Насимова, Иосиф Бакштейн и Григорий Казовский, поделили семидесятилетие минувшего века на три периода, три авангардных течения: первая волна — 1910–1930‑е годы; «второй авангард» (нонконформисты, «оттепель») — 1956–1970‑е годы, включая Владимира Вейсберга, Михаила Шварцмана, Оскара Рабина, Михаила Гробмана; третий период… «Вот тут мы долго выбирали, какое же именно из авангардных течений 1980‑х годов внести в выставку, — поясняет Мария Насимова. — И пришли к выводу: самыми яркими в отечественном искусстве того времени стали соц‑арт и московский концептуализм». Далее было необходимо выбрать художников‑евреев, наиболее отчетливо иллюстрирующих каждый из периодов, что, разумеется, представляло известную проблему, ибо список таковых художников довольно внушителен и каждый пункт в нем заслуживает внимания. Кураторы провели жесткую селекцию, отдав предпочтение тридцати четырем. Именно в этой селекции и заключено главное кураторское послание. Насимовой, Казовскому и Бакштейну было существенно важно, чтобы на выставке были собраны вещи, максимально репрезентирующие творчество того или иного мастера. Если это, скажем, Альтман, то в экспозиции должен был присутствовать портрет, что‑нибудь из серии «Еврейская графика», и работа, сделанная под влиянием кубистов, то есть все жанры, в которых автор ярко высказался.

Сто шестьдесят работ были любезно предоставлены для выставки государственными музеями — Третьяковской галереей, ГМИИ им. А. С. Пушкина, Русским музеем, Астраханским художественным музеем и частными коллекционерами — Алексом Лахманом, Игорем Цукановым, Владимиром Церенковым, Екатериной и Владимиром Семенихиными, фондом «Sepherot». Вещей немало, и в большинстве своем они, особенно полотна, относящиеся к 1960–1970‑м годам, довольно крупноформатны. Цена холста была тогда невысока?..

Отвечающий за дизайн экспозиции Кирилл Асс, выбрав для покраски стен бледно‑серый оттенок, расположил работы на площади 400 квадратных метров. Архитектор погрузил выставочное пространство в атмосферу некоего города, где «дома» — небольшие комнаты с проемами и дверьми — группируются вокруг затемненного дворика или площади. Не стоит искать логику в том, как эти комнаты, их пятнадцать или семнадцать, существуют друг относительно друга, это своего рода лабиринт, где зрителю последовательно рассказывают историю трех авангардов. Развеска картин, рисунков и фотографий при этом не подчинена никакой внутренней иерархии, несмотря на присутствие на стенах явных шедевров вроде «Метельщика» Марка Шагала, шестиметрового триптиха Ильи Кабакова «Здравствуй, утро нашей Родины», «Человека в цилиндре» Соломона Никритина, «Проуна» Лисицкого. Первые художники‑евреи, преимущественно одиночки, заявили о себе на русской художественной сцене в конце XIX века, что не могло не восприниматься как симптом модернизации и интеграции российского еврейства в культуру. Перед Первой мировой евреи обнаруживаются практически во всех художественных объединениях, в которых они уже играют весьма существенную роль. Экспозицию открывают произведения Шагала, Лисицкого, Иссахара‑Бера Рыбака, Иосифа Чайкова, Натана Альтмана, Ильи Чашника, Фалька, Никритина, Тышлера, посредством творчества так или иначе выразивших свою еврейскую принадлежность. Переход к авангарду для многих из них осуществлялся через призму национальной самоиндентификации, рефлексию традиции, веры. Шагал, тот вообще свое еврейство сделал одной из главных тем творчества. Как мы помним, к «новым формам», язык которых превращается в инструмент выражения «национального», и в ответ на отрицание самого существования еврейского искусства молодые еврейские художники (Шагал, Альтман, Чайков) пришли в Париже, влившись в круги интернациональной богемы. В 1911 году во французской столице возникло еврейское авангардное объединение «Махмадим», куда вошли Лео Кениг, он же Арье‑Лейб Яффе, Иосиф Чайков, Исаак Лихтенштейн, Хаим Эпштейн и др.

«Второй русский авангард» — термин, придуманный Михаилом Гробманом, — дал о себе знать после смерти Сталина, а также на фоне первых опытов международного художественного обмена как альтернатива всему официальному, дозволенному. Национальность превращается в клеймо, преграждающее путь к образованию и ко многим занятиям вообще. Складывается альтернативное культурное поле, на котором пластическое искусство играет не последнюю роль. Художников‑евреев, а в этом списке Владимир Янкилевский, Владимир Яковлев, Оскар Рабин, Виктор Пивоваров, Михаил Шварцман, Дмитрий Лион, Эдуард Штейнберг и тот же Михаил Гробман, манит перспектива свободно и преимущественно оригинально выразить себя, предъявить миру собственное «я». Любопытно, что «второй русский авангард», в отличие от «первого», существовал в ситуации отрицания и умирания еврейской культуры в СССР. Отсюда этот временной период в изобразительном искусстве ознаменован минимальной еврейской рефлексией: все то, что могло быть точкой отталкивания, уже практически недоступно. Мы наблюдаем уже другое сознание, не вышедшее из гетто и романтически‑сентиментальных местечек. Оно полностью советское. В кругах московского концептуализма (Илья Кабаков, Виталий Комар, Александр Меламид, Александр Косолапов, Гриша Брускин, Эрик Булатов, Ирина Нахова, Юрий Альберт и др.) еврейская идентичность пропадает вовсе, остается художник, пусть даже с еврейской фамилией. Но их было так много, что игнорировать столь высокий процент евреев среди ведущих художников советского неофициального искусства невозможно. Они включились в дистанцированную, ироничную игру с советской символикой, идеологией и массовой культурой, в исследование схем советских реалий, благодаря чему соц‑арт и концептуализм оказались частью международного современного искусства.

И в который раз кураторы не дают ответа на вопрос, что же такое еврейское искусство. Однако заставляют задуматься над путем длиною в семь десятков лет, пройденным еврейскими художниками. И, как считает Борис Гройс: «В свое время евреи хотели походить на всех остальных, но все‑таки они дождались времени, в котором все остальные начали походить на евреев».