Commentary: Наш друг Тедди
Президент Тедди Рузвельт не смог принять участие в праздновании Хануки и выразил свое сожаление по этому поводу. 17 декабря 1908 года в ответ на приглашение раввина Стивена С. Вайса Рузвельт заметил, что всегда восторгался еврейскими героями прошлого, чья легендарная победа над греками‑Селевкидами вдохновила евреев на появление этого Праздника огней. «Ведь это праздник в честь Маккавеев, — писал Рузвельт, — а их верность и доблесть, как вы знаете, сделали Маккавеев моими любимыми героями, и я очень хотел присутствовать на этом празднике. Прекрасно, что еврейские юноши и девушки гордятся и восхищаются древними героями своего народа, и эти чувства будут не отчуждать их, а, напротив, способствовать установлению самых дружеских и братских отношений с американской молодежью».
В увлекательной и весьма содержательной книге «Американские Маккавеи: Теодор Рузвельт и евреи» Эндрю Порванчер, не жалея подробностей, описывает, как израильские воины, жившие за две тысячи лет до Рузвельта, во многом определили его отношение к современным ему евреям. (Порванчер, преподаватель Университета штата Аризона, в одной из своих ранее изданных книг приводит свидетельства, что Александр Гамильтон имеет еврейские корни.)
Учитывая происхождение Рузвельта, от него трудно было ожидать столь доброжелательного отношения к евреям. Как пишет Порванчер, «Рузвельту повезло быть выходцем из протестантской элиты, которая долгое время главенствовала в американской политической жизни. Его отец происходил из очень обеспеченной семьи, в течение нескольких поколений занимавшей видное место в общественной жизни Нью‑Йорка. Мать, южная красавица из Джорджии, имела в числе своих предков делегата Континентального конгресса ». Невозможно представить что‑либо более контрастирующее с миром, где рос и воспитывался Теодор Рузвельт, чем говорящие на идише бедняки из Нижнего Ист‑Сайда, в поте лица добывающие скудные средства существования, а именно с этими людьми ему пришлось столкнуться в середине 1890 годов, когда он занял должность комиссара нью‑йоркской полиции.
Впрочем, Теодор и в юности осуждал враждебное отношение к евреям. Вскоре после окончания университета он укорял членов одного республиканского клуба за то, что они отказались принять в этот клуб еврея из‑за его религиозных взглядов. А после встречи с неким литератором в Гарвардском клубе Нью‑Йорка Рузвельт заметил, что в рассказе этого писателя все положительные герои — неевреи, а им противостоит единственный еврей. «Среди них тоже должен быть еврей!» — заявил Рузвельт. Отметим, однако, что и в его биографии не все так безупречно в этом отношении. Одного еврейского журналиста ему случилось назвать «обрезанным скунсом», а в письме приятелю он приклеил к некоему еврейскому политику презрительную антисемитскую кличку.
Уже в должности комиссара полиции Рузвельт, который в детстве часто болел, а потом в течение всей жизни заботился о своей физической форме, написал эссе, где отметил, «что немногие имеют представление» о количестве евреев‑полицейских, которых он принял на службу. «Значительная часть еврейского населения, особенно иммигранты из России и Польши, весьма слабы в физическом отношении и не оправились от многовекового угнетения, а потому они не могут стать хорошими полицейскими, — писал он. — Но какой‑нибудь работающий на открытом воздухе сцепщик вагонов, или машинист локомотива, или путевой обходчик, а то и пусть работающий в закрытом помещении еврей крепкого телосложения, занимающийся боксом, борьбой и т. п., очень перспективен для службы в полиции». Таким образом, продолжал Рузвельт, «я пришел к выводу, что еврейским мужчинам следует с особым тщанием развивать ту сторону их натуры, которую я бы назвал маккавейской или склонной к борьбе».
Одного из таких мужчин — иммигранта из России Отто Рафаэля Рузвельт сам принял на службу после того, как познакомился с ним на одном из мероприятий в местном отделении YMCA. Незадолго до этой встречи Рафаэль, «сильный мужчина с умным и добродушным лицом», как описал его Рузвельт, спас множество людей во время пожара. Они стали спарринг‑партнерами, и их дружба продлилась до последних дней Теодора. Рузвельт бывал у Рафаэля дома, а позже и Рафаэль навещал президента в Белом доме. В своей автобиографии Рузвельт с особой нежностью отмечал, что они с Рафаэлем «оба были “нью‑йоркцами до ниточки”, если использовать расхожее выражение нашего родного города».
Порванчер особо подчеркивает, что для этих обитателей Нижнего Ист‑Сайда «вид своего собрата еврея в полицейском мундире оборачивался волнующим символом: вот какие возможности предоставляет им Америка! А ведь в России полиция ретиво исполняла дискриминационные антиеврейские законы и во время погромов равнодушно наблюдала, как толпа безжалостно расправляется с евреями».
Когда в 1895 году приехавший в Нью‑Йорк немецкий проповедник‑антисемит Герман Альвардт вознамерился произнести речь как раз во время Хануки, шеф полиции Нью‑Йорка Теодор Рузвельт намеренно окружил его еврейскими полицейскими, демонстрируя таким образом ценности американского общества: свободу слова и религиозную свободу. При виде подобного скопления евреев в полицейских мундирах один из очевидцев заметил, что «никогда не встречал собравшихся вместе людей, до такой степени проникнутых древнееврейским духом».
Через три года сформированный Рузвельтом кавалерийский полк «Мужественные всадники» участвовал в испано‑американской войне, которую, как замечает автор, «еврейская пресса описывала… в библейском стиле, уподобляя короля Испании фараону, Карибское море — Красному, а американские войска — избранному народу». Под командой Рузвельта было множество евреев, и издаваемая в Сан‑Франциско еврейская газета писала, что «эти добровольцы сражаются не как евреи, а как американцы, которые любят и почитают флаг, заставляющий кровь Маккавеев вскипать в их жилах».
Уже находясь на посту президента, Рузвельт появился в гавани острова Эллис и объявил о создании специального комитета с представительством евреев, который будет расследовать случаи необъективных решений по вопросам иммиграции. Когда в ежемесячном журнале «Менора» появилась статья еврейского студента, одобряющая переизбрание Рузвельта, главнокомандующий восторженно отозвался о ней в письме своему другу. Он даже настоял на включении ортодоксального еврея в список кандидатов на место члена нью‑йоркской судебной палаты. Теодор Рузвельт стал первым президентом, в правительство которого вошел еврей — министр торговли и труда Оскар Штраус. В письме, предназначенном для оглашения в Карнеги‑холле по случаю празднования 250‑летия еврейской общины в Америки, Рузвельт писал: «Евреи Соединенных Штатов… сохраняя верность своей религии и своим национальным традициям, вместе с тем стали неотделимой частью великой армии американских граждан». На шутку американского комика, написавшего его имя на еврейский манер — Тидди Розенфельт, Рузвельт ответил: «Жаль, что во мне нет хотя бы частички еврея».
Личная приязнь Рузвельта ко многим евреям не всегда распространялась на политическую сферу. Он мог с негодованием осуждать преследование евреев в России и поощрять еврейскую иммиграцию в США. В то же время он с одобрением относился к спектаклю «Плавильный котел» по произведениям Израэла Зангвилла — театральной сенсации 1908 года, которая отвратила от автора многих евреев, поскольку открыто защищала идею еврейской ассимиляции в американскую городскую среду. По словам Порванчера, было два Теодора Рузвельта: «Один вдохновлял его еврейских избирателей, другой же их разочаровывал. Один во весь голос говорил о преследовании евреев за рубежом, другой хранил умышленное молчание. Один решительно осуждал проявление ненависти к евреям, другой позволял себе антисемитские выражения. Один сердечно приветствовал еврейских иммигрантов, другой пытался эту иммиграцию ограничить».
Но, как пишет Порванчер, после кончины бывшего президента, когда он лежал в своем доме в ожидании погребения, «только одному человеку было дозволено находиться у его тела. Этой чести, — продолжает Порванчер, — был удостоен не кто‑то из знаменитостей, разделявших его общество при жизни, а старый еврейский друг Отто Рафаэль».
Оригинальная публикация: Our Friend Teddy
Мозес Изекиль — первый еврейский кадет Америки
Бремя белых
