По словам Маргарет Вайссенштайн, еврейки, родившейся в Вене, и автора книги «Сила шарлатана», Казанова, родившийся 300 лет назад , в 1725 году, был странствующим шарлатаном. Он манипулировал доверчивыми дворянами и другими состоятельными клиентами в Европе XVIII века с помощью своих консультаций по нумерологии, предположительно почерпнутой из каббалы. Об этом пишет журналист Forward Бенджамин Иври.

Историк Павел Мачейко отмечает, что Казанова изучал иврит, встречался с европейскими евреями, хотя порой не очень удачно, и уже в 16 лет защитил диссертацию на тему «Могут ли евреи строить новые синагоги».

Он также был начинающим каббалистом. Сохранилось одно его письмо (по‑видимому из множества), в котором Казанова обращается к дочери религиозного лидера польских евреев Якова Франка, утверждавшего, что является реинкарнацией лжемессии Шабтая Цви.

Чуть больше года спустя после смерти ее отца Казанова напоминает Еве Франк о своей преданности арабской нумерологии — как он утверждает, более точной, чем каббала, которая «позволяет лишь более или менее неточно заглянуть в Б‑жественные тайны».

Тем не менее биографы обнаружили в его бумагах сотни нумерологических расчетов, подразумевающих, что он относился к каббалистическим занятиям по крайней мере отчасти серьезно. Казанова даже однажды утверждал, что его знание каббалы помогло ему выигрывать в карты и помогало в любовных романах.

Что касается евреев, для Казановы они были прежде всего хозяевами ломбардов, ростовщиками, торговцами мебелью и одеждой. Они также появляются в его мемуарах как богатые соперники за внимание молодых христианок.

Этот утилитарный взгляд на религиозную идентичность разделяли и другие современники Казановы. Граф Бонневаль, французский офицер, поступивший на службу в Османскую империю, в конце концов обратился в ислам. Казанова цитировал графа, признававшегося в корыстных мотивах: «Если бы евреи предложили мне командовать армией в пятьдесят тысяч человек, я бы пошел и осадил Иерусалим».

Используя мастерство евреев в создании талисманов для любовных ритуалов, Казанова нанял вышивальщицу‑еврейку, чтобы она сделала для него памятный сувенир из волос одной возлюбленной. Казанова не забывал об этнических корнях даже евреев‑отступников и замечал, что знаток искусств по имени Гвариенти, путешествовавший с его братом, был обращенным евреем, нанятым королем Польши для приобретения шедевров.

Столь пристальное внимание к идентичности отражено и в другом анекдоте из мемуаров: однажды ночью на улице Вены Казанове, занятому мочеиспусканием у стены, пришлось отвернуться, потому что женщина, живущая в квартире сверху, направила на него подзорную трубу и «могла определить, еврей я или христианин».

Казанова порой описывал также смену ролей, когда оказывался в ситуации, в которой обычно оказывались евреи. Так, однажды он выступил в роли ростовщика венецианского еврея, одолжив ему денег в обмен на несколько книг. Аналогичным образом Казанова неожиданно оказался в роли еврея, когда в тюрьме один из заключенных предположил, что он еврей, и потребовал от него объяснить христианскую молитву (дабы рассеять сомнения).

Однако неизменно негативный образ еврея у Казановы воплощается в рассказе о заключении во дворце дожей в Венеции за «публичное оскорбление святой религии». В какой‑то момент его сокамерником оказывается еврей. И эта зарисовка выглядит гораздо более язвительной, чем любой портрет еврейки, написанный Казановой.

Казанова знакомит читателя с Габриэлем Шалоном, «известным своей способностью находить деньги для молодых людей, заставляя их заключать плохие деловые сделки». Когда Шалон жалуется, что заключение разрушит его репутацию, Казанова в ответ заверяет: его собственная известность такова, что тюремное заключение не может ничего испортить, «и он воспринимает это, наоборот, как комплимент».

Казанова изображает Шалона как «талмудиста, как и все современные евреи»: он утверждает, что набожен, но лишь улыбается, когда Казанова заявляет, что тот «откажется от Моисея, если папа сделает его кардиналом». Сын раввина, Шалон все знал о еврейских ритуалах.

Позже, когда Шалон выдал план побега Казановы, он был удостоен своим сокамерником эпитета «проклятый» еврей.

В Гааге Казанова также столкнулся со смешанными общественными идеями о евреях и иудаизме. После того как его приняла еврейская семья банкиров, некий дворянин‑христианин заявил ему: познакомившись с ним, Казанова отныне должен избегать евреев в обществе.

Тем не менее дворянин, как и сам Казанова, почитал полезность еврейских преданий, рассказывая о знакомстве с евреем, который заработал огромное состояние на знании каббалы.

Казанова познакомил дочь этого дворянина с использованием презервативов. И оба они согласились, что евреи, вероятно, были изобретателями этого устройства, которое нарушало запрет Ватикана на контрацепцию. А если это так, то «изобретатели‑евреи заслуживали телесного наказания, а не только штрафов».

Иногда Казанова лично подвергал евреев телесным наказаниям, как, например, берлинского портного, которого считал слишком наглым, и польского таможенника. Казанова также организовал избиение управляющего оперным театром, который не предоставил главную роль подростку — любимчику Казановы. Он отметил, что этот разочаровывающий управляющий низко ему поклонился, «что нечасто является доказательством искренности, особенно среди евреев».

Известная решимость Казановы в плотских делах столкнула его с еврейкой по имени Лия, дочерью туринского торговца лошадьми, которую считали «такой же жадной, как и большинство евреев».

Привлеченный Лией, Казанова принял ее приглашение посетить венецианскую еврейскую свадьбу, поскольку там должны были присутствовать несколько симпатичных девушек. Он считал такие мероприятия очень забавными, несмотря на «что‑то одновременно торжественное и нелепое в церемонии».

Он пытался убедить другую еврейку, также по имени Лия, есть моллюсков: якобы нарушение законов кашрута может стать полезным первым шагом к дальнейшему распутству.

Во время поездки в карете в Анкону Казанова сначала возражал делить это место с кем бы то ни было, тем более с евреем, тем самым пытаясь отказать путешественнику‑еврею. Тот спросил его о причине такой неприязни. Казанова ответил, что евреев учат ненавидеть людей всех других религий, особенно христиан, и думать, что они хорошо поступают, «когда обманывают нас». Евреи — ростовщики, они немилосердные, они наши враги, заключил Казанова.

Тем не менее собеседник пригласил его посетить синагогу, чтобы послушать, как прихожане «молятся за всех христиан, начиная с нашего учителя — папы». Казанова якобы ответил ему на иврите отрывками из Библии, в которых евреям предписано причинять всевозможный вред язычникам и проклинать их каждый день. Тем не менее он согласился посетить синагогу со своим новым знакомым и пришел к выводу, что «евреи ходят в синагогу молиться, и в этом отношении я считаю, что их поведение достойно подражания со стороны христиан».

Сложные, парадоксальные отношения Казановы с евреями и еврейской историей были таковы, что он мог принимать гостеприимство от тех, кого считал врагами, затем сопровождать их в молитвенный дом, одновременно наживаясь на псевдокаббалистических знаниях и вожделея их дочерей.