Общеизвестно, что Альберт Эйнштейн не только всецело поддерживал сионистский проект, но даже принимал в нем активное участие. Но в последние годы в антисионистских публикациях все чаще появляются «мнения», «свидетельства» и «оценки», из которых так или иначе следует, что Эйнштейн возражал, протестовал и клеймил действия тех или иных представителей сионистского движения. Но вот перед нами интервью с Эйнштейном, на календаре 1924 год, и мы видим его воодушевление. Освоение территории Страны Израиля он считает общенациональной задачей, призванной сплотить все силы еврейского народа, а отнюдь не одной только сионистской организации.

Тут я отвлекусь на терминологию. Эйнштейн говорит о колонизации Палестины, но нужно иметь в виду, что под колонизацией тогда подразумевалось не то, что закрепилось сейчас в политической терминологии, — не установление господства метрополии над другими территориями. А имелось в виду именно освоение: у евреев нет никакой метрополии, они пришли в Страну Израиля, чтобы в ней остаться.

Эйнштейн говорит о громадном значении, которое будет иметь для рассеянного в изгнании многомиллионного народа пребывание миллиона евреев в Стране Израиля. Он еще не знает, но мы-то знаем: дальнейшее развитие событий в XX веке приведет к гибели значительной части многомиллионного народа и вынужденному изгнанию уцелевших, в том числе самого Эйнштейна.

Второе, что обращает на себя внимание, — это убежденность Эйнштейна в принципиальной разрешимости арабского вопроса, в единстве интересов «низших классов» евреев и арабов.

В 1924 году еще можно было тешить себя такими иллюзиями. Многие арабы реалистично считали, что уж лучше евреи, чем турки или англичане, чье правление носило в полном смысле слова колониальный характер. Да и до новых арабских лидеров типа муфтия Эль-Хусейни и введенных ими порядков, атмосферы ненависти и непримиримости было еще далеко.

Отметим, кстати, что Эйнштейн сильно недооценивал, сколь серьезно и профессионально специалисты и пресса будут заниматься шельмованием его политических идей и формированием в общественном сознании анекдотического образа: рассеянный, вечно растрепанный ученый, сам не понимающий, что говорит. В его последние годы американские власти будут позволять ему делать любые заявления, но горе тем горячим головам, которые отнесутся к этим заявлениям серьезно и поддержат пацифистские идеи Эйнштейна или тезис о необходимости ограничения ядерной программы. Так же и с симпатиями к сионизму: они будут трактоваться как причуда профессора, погруженного в высоконаучные материи и давно уже не от мира сего.

Потому так легко извратить его позицию и придать значение недооценке или переоценке Эйнштейном каких-то факторов, будь то разногласия с политическими лидерами или то обстоятельство, что он «отмахнулся от арабского фактора».

Да, фактор этот существовал, и его значение лишь усиливалось для всех вовлеченных сторон. Карта Ближнего Востока перекраивалась, появлялись новые государства на развалинах Османской империи, происходило становление новых династий.

Одним из лидеров национально-освободительной борьбы арабского народа стал почтенный шейх, эмир Хиджаза, потомок пророка Мухаммеда Хусейн ибн Али аль-Хашими (отсюда хашимиты, хашимитская династия). Напомню, что национально-освободительной у арабов называлась прежде всего борьба против Османской империи и в этой борьбе арабы опирались на помощь Англии и Франции.

Поначалу дело пошло, сам Хусейн стал королем Хиджаза, двое его сыновей также были пристроены: Фейсал королем в Ираке (см. о нем материал в нашей рубрике: Лехаим. 2024. № 1), Абдалла эмиром в Трансиордании: это государство появилось на библейских землях Моава, Эдома и Аммона.

Кажется, одно лишь удручало короля Хусейна: никак не получалось создать всемирный хашимитский халифат. А тут еще евреи эти в Палестине, и в самом Хиджазе еретики-ваххабиты оспаривают права Хусейна ибн Али на престол…

О его проблемах более детально сказано в заметке. Важно то, что его величеству так не нравилась Декларация Бальфура — идея еврейского государства в Палестине, что он рассорился с англичанами, «забыв», как три года назад они помогли ему отразить наступление ваххабитов. На сей раз англичане сохранили нейтралитет. А ваххабиты возобновили наступление, от Хусейна отвернулись его арабские сторонники, и вот уже Аравия стала и до сего времени остается ваххабитской под управлением саудовской династии.

Хашимитам удалось сохранить свои позиции только лишь в новосозданном государстве Иордании — бывшей Трансиордании, где потомки Абдаллы ибн Хусейна правят доныне.

Вряд ли мы ошибемся, если заключим, что традиционный арабский и мусульманский антисемитизм короля Хусейна ибн Али обусловил крушение не только его мечтаний, но и вполне реальной власти и государства. Все могло быть иначе.

Но, если смотреть реалистично, возможна ли была какая-то другая позиция в отношении антисемитизма, когда все охвачены национально-освободительными настроениями, революцией, гражданской войной?

Вот статья известного нам автора, Иосифа Шехтмана, под названием «Кадеты и евреи». Поводом для нее послужила другая статья в «Народной мысли» — судя по всему, «Поучительная история» Б. И. Харитона, отзыв на воспоминания князя П. Д. Долгорукого в берлинской газете «Руль», в которых лидер кадетской партии делился впечатлениями о нелегальном переходе границы советской России. Попутно князь весьма язвительно отзывался и о проводниках-контрабандистах, и о корреспонденте еврейской газеты «Момент», который пытался взять у него интервью. Первых Долгорукий ругал за жуликоватость, последнего — за наглость.

В общем, Шехтман над этим материалом посмеивается, потому что, не будь участники событий евреями, князю вряд ли пришло бы в голову негодовать на неджентльменское поведение контрабандистов или попытку журналиста выполнить редакционное задание. Но, подобно щепотке соли на рану, этот материал пробуждает у него болезненные воспоминания о других печатных выступлениях, когда сытые по горло ужасами революции и войны, трагедией эмиграции и гибелью привычного мира участники, жертвы, вольные или невольные организаторы этих событий задаются вопросом: кто виноват?

В частности, Шехтман вспоминает о публикациях, в которых вопрос стоит более конкретно: кто виноват в еврейских погромах? Без особых усилий, изящным слогом и без грамматических ошибок мемуаристы и публицисты, «подправляя» свою память заодно с моральными принципами, приходят к заключению: главные виновники еврейских погромов — сами евреи. Кто революцию устроил, кто в большевики-чекисты пошел?.. Теперь надо, мол, относиться с пониманием к народному негодованию. Так-то мы против погромов — только ни разрешать евреям обороняться, чего добивался Жаботинский, ни наказывать погромщиков решительным образом, что делал Махно, мы не допустим. Пусть евреи истребят в своей среде тех, кто сгубил Россию, и более не высовываются. Глядишь, погромы и прекратятся.

Особенно выразительно эта позиция заявлена в цитируемой Шехтманом статье 1919 года авторства Ивана Наживина — писателя, о котором Горький сказал: «О Наживине не стоило бы говорить, не будь он единицей в тысячах русских людей, изуродованных безобразной нашей жизнью».

Наживин был фигурой заметной и писателем плодовитым. В последние годы много его книг переиздано, самая известная из них — роман о Распутине.

Итак, в своей статье он предлагает всех евреев, как чуждых России инородцев, лишить российского гражданства и выслать в Палестину.

К сожалению, неизвестно, что сказала на это жена Наживина, Анна Ефимовна Зусман. Зато известно, что в редакционной статье газеты «Свободная речь» позиция автора этого издания противодействия не вызвала, наоборот, получила поддержку.

Беседа с профессором Альбертом Эйнштейном

Сотрудник газеты «Винер морген цайтунг» рассказывает о своем посещении профессора Эйнштейна в венской гостинице «Астория».

Эйнштейна трудно застать дома. Все свое время в Вене он проводит на сионистских конференциях и совещаниях.

Интервьюер рассказывает о нерешительности, с какой он шел к Эйнштейну, тому, кто проложил совершенно новые пути в науке о времени и пространстве, чье имя с благоговением произносится культурным человечеством от Лондона до Токио.

Эйнштейн — коренастый, в простом спортивном костюме, с темно-русыми усами, со слегка поседевшими волосами, с глубокими карими глазами под высоким лбом.

Со спокойствием великий исследователь излагает свои мысли, непрерывно покуривая английскую трубку.

Сегодня вечером он выступает в тесном кругу по палестинскому вопросу. Завтра выезжает в Инсбрук на конгресс немецких естественников, а в начале октября отправится в Цюрих на совещание комиссии интеллектуального сотрудничества при Лиге Наций. Но вот Эйнштейн заговорил о Палестине. Он весь меняется. С горячностью своего пылкого темперамента говорит он о теме, которая для него является единственной и которой он себя всецело посвящает.

— Как я смотрю на палестинский вопрос? Я смотрю на него с двух сторон. Во-первых, я имею в виду проблему колонизации, которая может быть разрешена только грандиозной помощью извне и для успеха которой должны быть привлечены материальные силы всех евреев, во-вторых, надо пробуждать частную инициативу, главным образом в области индустрии и торговли.

— Ваше впечатление о Палестине?

— Очень глубокое впечатление произвела на меня самоотверженная работа молодых людей, собравшихся из самых разных стран.

Отрадное впечатление произвела на меня предприимчивость в области городского домостроительства. Развитие это носит характер все ускоряющейся в своем движении лавины. Чувствуется, что дело это носит глубоко национальный характер. Иначе нельзя было бы понять быстрое развитие, особенно на побережье у Тель-Авива.

Я никогда не думал, что арабский вопрос может представлять угрозу для развития палестинского строительства. Наоборот, я полагаю, что между низшими классами евреев и арабами царит полное согласие.

Точка зрения, разделяемая большинством из нас по палестинскому вопросу, приблизительно такова: какое нам до этого дело? Можно было бы поставить вопрос — какое громадное значение для рассеянного миллионного народа может иметь факт пребывания миллиона или полутора миллионов евреев в Палестине. Я вижу важное значение сионистской работы как раз для тех, кто не живет в Палестине.

— Каково же влияние ее изнутри и вовне?

— Действие сионистского движения изнутри заключается, по моему мнению, в социальном оздоровлении евреев в смысле развития общности и самоудовлетворения, которое новое молодое поколение — не только среди сионистской молодежи — будет особенно выгодно отличать от прежних поколений, стремление которых раствориться в нееврейской среде привело к почти трагической неустойчивости.

Влияние извне я вижу в том положении, которое известный коллектив может завоевать себе исключительно благодаря коллективной, продуктивной работе. Я думаю, что существование еврейского культурного центра усилит политическое и моральное положение евреев во всем мире.

Чтобы довести это дело до конца, необходимо, чтобы это большое дело не покоилось исключительно на плечах сионистов. Оно должно охватывать все большие круги еврейства. Отрадно видеть, что этот процесс сделал за последнее время большие успехи, особенно в Америке, Англии и Германии. Самое трудное сделано сионистами. Очевидно, что понимание огромного значения этой задачи продолжает укрепляться во всем еврейском народе.

№ 223 / с. 3

Хусейн и Палестина

В «Фоссише цайтунг» напечатана весьма интересная корреспонденция из Иерусалима, посвященная «концу Хусейна». Между прочим автор корреспонденции останавливается на вопросе о том, какое значение поражение Хусейна будет иметь для Палестины. Он считает, что с еврейской точки зрения это поражение — плюс. «Для Палестины падение Хусейна будет иметь решающее значение. Шериф был единственным арабским вождем вне самой Палестины, жизненные интересы которого были действительно связаны с овладением Палестиной. Как король Хиджаза— он должен был бороться с превращением в еврейскую страну Палестины, отрезывающей его арабские земли от открытого моря. Как передовой борец всеарабского союза государств — он должен был бояться растущей сионистской иммиграции в Эрец-Исраэль, ибо эта иммиграция вбивает клин в однородность населения полуострова. Как халиф — он обязан был бороться с еврейским Иерусалимом, возникновение которого находится в противоречии с предсказаниями и проклятиями Корана. Так Хусейн — против собственной воли — сделался опаснейшим врагом еврейского государства, передовым борцом арабского (и католического) антисионизма. Мекка против Иерусалима. Первая схватка в этой борьбе закончилась. Не Мекка вышла из нее победительницей».

Тот же корреспондент доказывает, что нападение ваххабитов на Мекку — независимо от того, останется ли за ними победа или они в конце концов потерпят полное поражение, — означает конец халифата. Кроме самого Ибн-Саида — вождя вагабитов — нет ни одного серьезного кандидата в халифы. А Ибн-Саид — еретик. Кемаль-паша — атеист. Остальные — король Фуад, Файсул и т. д. — английские вассалы.

В самый последний момент Хусейн телеграфировал своему представителю в Лондоне приказ подписать тот самый англо-хиджасский договор, против которого он выставлял столько возражений. Он рассчитывал, что в обмен получит помощь Англии, но ошибся. Корреспондент объясняет, что противодействие Хусейна этому договору было связано с необходимостью для него рассеять подозрения о том, что он вассал Англии. С этим же был связан его упорный отказ признать Декларацию Бальфура. Он надеялся, что провозглашение им себя халифом настолько усилит его авторитет, что англичане в конце концов откажутся от поддержки в Палестине евреев. Несколько месяцев тому назад автор корреспонденции посетил Хуссейна в его столице. Вот что тот ему сказал: «Англо-хиджасский договор? Я подписал только один договор — тот, в котором Англия обещала мне Сирию и Палестину. Декларация Бальфура? Я такой не знаю. Я вообще не знаю ничего о правах евреев на Палестину. Когда великий Омар вступил в Иepycaлим, он выгнал оттуда римлян (византийцев), а не евреев. На каком же основании должны арабы отдавать Палестину евреям, у которых они ее не отнимали»?

№ 235 / с. 5

Кадеты и евреи

I.

Я прочел в «Народной мысли» сдержанно негодующую статью о князе П. Д. Долгоруком и подумал: «Г-споди, чему здесь удивляться». Не в первый раз и, наверное, не в последний приходится еврейской печати отмечать различные антисемитские грехопадения кадетской партии. И не только такие сравнительно невинные — ибо пока, к счастью, чисто литературные! — доказательства, как княжеское благородное негодование по поводу «еврейской наглости», а гораздо более тяжелые и серьезные. Кое-что на сей счет мне хотелось бы восстановить в памяти читателей.

Это было в самый разгар победного шествия Добровольческой армии — осенью 1919 года — и в… самый разгар еврейских погромов, устроенных этой Добровольческой армией и заливших кровью сотни еврейских местечек. Кадетская партия полностью поддерживала тогда Добровольческую армию, была, так сказать, правительственной партией и несла свою долю моральной ответственности за погромную вакханалию. Это сознание ответственности должно было бы, казалось, заставить кадетские круги особенно интенсивно реагировать на погромы, породить неудержимую волну негодования и протеста против преступного попустительства власти. Для этого не нужно было быть юдофилами: достаточно было просто элементарного отвращения к каннибальским методам разрешения межнациональных вопросов. Кадеты предпочли пойти по иному пути. В начале ноября 1919 года состоялось в Харькове совещание Партии народной свободы (к.-д.). В ряду других вопросов совещание это не могло обойти и вопроса еврейского и приняло соответствующую резолюцию, являющуюся образцом морально-политического иезуитизма.

Заведомо умаляя размеры и захват погромного шквала, резолюция с трогательной скромностью говорит о «происходящих еврейских погромах», не давая этими словами даже отдаленной характеристики угрожающе взметнувшейся погромной вакханалии и рождая представление об отдельных, случайных и местных «происходящих» погромах. Единственный эпитет, какой нашла кадетская конференция для квалифицирования и оценки этих погромов, было краткое и холодное заявление об их недопустимости — и при том «не только по соображениям человечности», — спешно добавляют авторы резолюции, опасаясь, по-видимому, чтобы их не заподозрили в «слюнявом гуманизме», «но и с точки зрения великого дела, которому служит Добровольческая армия»…

Ограничив выражение своего отрицательного отношения к погромам вегетарианским термином — «недопустимость», кадетская конференция в то же время поспешила вопреки установленным фактам снять всякую ответственность за погромы с добровольческих властей. В этом пункте мягкий и уклончивый стиль резолюции обретает вдруг непривычную категоричность: «Совещание отклоняет всякие подозрения в том, что эти насилия совершаются без достаточного противодействия со стороны полномочных властей, и первейшим долгом считает свидетельствовать о ряде актов и мер, принятых и принимаемых властью для предотвращения погромов и для защиты невинного населения во имя христианской морали, во имя государственных интересов». Своим первейшим долгом кадетское совещание признало, таким образом, не негодующий протест против виновников и попустителей погромов, а их обеление и защиту. После этого совсем легко уже было перейти «от обороны к нападению» и обратить ряд требований не к погромному офицерству или к попустительствующей власти, а к разгромленному еврейству: «Сознательные и руководящие круги еврейства должны, — декретируется в резолюции, — объявить беспощадную войну тем элементам еврейства, которые, активно участвуя в большевистском движении, творят преступное и злое дело… Русское еврейство должно понять, что вне безусловного и безоговорочного признания и поддержки национальной диктатуры и Добровольческой армии нет спасения».

Даже лидер воинствующего антисемитизма В. В. Шульгин счел нужным поздравить кадетов с этой резолюцией, которая косвенно перекладывала ответственность за погромы с добровольческих властей на погромленное еврейское население. Тем более угнетающее впечатление произвела она в еврейской общественности. Даже в тех еврейских кругах, которые отождествляли себя с кадетской партией и безусловно поддерживали Добровольческую армию, резолюция эта вызвала глубокое смущение и негодование. В России эти настроения не могли, естественно, найти своего гласного выражения; за границей же они прозвучали хотя и запоздало, но вполне недвусмысленно. В выходящей в Париже газете «Еврейская трибуна» член кадетской партии Д. Меерович от имени тех, кто «привык видеть в традициях и социально-политической программе Партии народной свободы единственное спасение великой родины», открыто заявил, что «харьковское совещание находилось под влиянием всеобщего антисемитского гипноза», а участники его «поддались внушению массовых настроений, отравленных жестоким антисемитизмом». Касаясь обращенного конференцией к «сознательным и руководящим кругам еврейства» призыва к борьбе с еврейскими большевиками, Д. Меерович писал: «Этот призыв, рядом с холодным анализом причин погромов, придает всей резолюции специфический, глубоко отвратительный привкус. Смысл этого призыва таков: “Если евреи хотят, чтобы не было погромов, они должны доказать, что они против большевиков”. Ведь это, в сущности, косвенное оправдание погромов! Но разве представители русской интеллигенции, всегда боровшейся за человечность, культурность и справедливость, смеют подходить к погромам как к теоретической проблеме?»

II.

Этот вопрос остался риторическим. К тому же уже очень скоро иезуитская, но все же замаскированная резолюция харьковского совещания оказалась далеко превзойденной совершенно откровенными антиеврейскими выступлениями другого официального кадетского органа: газеты «Свободная речь», издававшейся с 30 ноября 1918 года сначала в Екатеринодаре, а потом в Ростове.

Одним из ближайших сотрудников этой газеты был Ив. Наживин, когда-то социалист и, по его собственному признанию, интернационалист. Этот Наживин и выступил на столбцах кадетской газеты (от 9 ноября 1919 года) со статьей «К еврейской интеллигенции», которой могло бы позавидовать даже «Новое время». Наживин с удовлетворением констатирует несомненную наличность антисемитизма в русской интеллигенции. При царском режиме этот антисемитизм парализовался нежеланием «бить лежачего». Тогда считали, что погромы устраивает исключительно через своих агентов правительство. Но это была ошибка. Когда пала царская власть, погромы вспыхнули с особой яростью. В чем причины этого факта? Найти их, по мнению Наживина, «очень легко, они у всех на виду». Это «то горячее участие, которое приняла еврейская интеллигенция — я настаиваю на этом: не широкие еврейские массы, а интеллигенция и полуинтеллигенция — в нашей все разрушившей революции… Это бесконечное обилие еврейских имен среди разрушителей России, надругавшихся над ней, это обилие евреев, или, точнее, отбросов еврейства в застенках разных чрезвычаек, во всех этих безобразных убийствах, начиная с омерзительного убийства несчастного государя и его семьи; все это режет глаз, все это приводит в бешенство русского человека, больно почувствовавшего позор родной земли». «Уходите, — требует он от евреев, — отовсюду, где вас видно, молчите, спрячьтесь».

Не довольствуясь, однако, этой идейной политической чертой оседлости, под угрозой еще большего роста антисемитизма, устанавливаемой им для еврейского населения, И. Наживин идет еще дальше и в качестве единственного радикального метода решения еврейского вопроса выдвигает весьма примитивную меру: «Признание евреев подданными иностранной державы (Палестины) и поэтому освобождение их от всяких обязанностей к России, а с другой стороны — ограничение их прав во вторжение в русскую жизнь».

Эта «радикальная» мера, по старорумынскому образцу, объявляющая евреев политически бесправными иностранцами, оказалась единственным пунктом расхождения между И. Наживиным и редакцией кадетского органа. В следующем же номере напечатана была редакционная статья, выражающая уже не личное мнение отдельного — хотя и близкого — сотрудника, а коллективное мнение редакции. В характеристике отношения русского народа к евреям и в объяснении причин этого отношения редакция полностью соглашается со своим сотрудником. Она считает, что после революции евреи больше не «лежачие», что «долг русской совести по отношению к еврейству погашен отменой вероисповедных ограничений» и что поэтому о еврейском вопросе можно говорить без прежней щепетильности, чуткости, можно говорить правду. А правда эта сводится:

1. К констатированию «неудержимого и быстрого роста антисемитизма, свидетелями которого мы являемся».

2. К объяснению этого факта тем, что «евреи приняли исключительно выдающееся, качественно и количественно, участие в разрушении русского государства».

Ответственность за антисемитизм, таким образом, по мнению кадетского органа, должна быть возложена на самих евреев.

№ 222 / с. 3