Размышления о прощании
Материал любезно предоставлен Chabad.org
Кончина Ребе пришлась на конец шабата, когда читают «Хукат» (Числа, главы 19–22) — раздел о смерти наших великих вождей. В нем рассказывается и о том знаменательном событии, когда Моше посохом извлек воду из скалы и узнал, что им с Аароном не суждено войти в Землю Обетованную; также в этих главах описывается кончина Аарона и Мирьям.
Ребе всегда цитировал знаменитую мудрость Хабада: «Нужно жить со временем», то есть с еженедельным фрагментом Торы, и осознавать, что внешние события ниспосланы нам Б‑жественным Провидением и связаны с Торой. Наша задача — отыскать внутренний смысл и личную связь с Торой. Поэтому мне бы хотелось проследить взаимосвязь между датой кончины Ребе и этим фрагментом Торы, показать, как Тора дает нам утешение, освещает смысл гимель тамуз, йорцайта Ребе.
Существует замечательный мидраш, который в тексте, связанном с кончиной Аарона, размышляет о боли потери. Вот что мы читаем в Хукат, 20:22–29:
И двинулись они из Кадеша, и пришли сыновья Израиля, вся община, к горе Гор. И Г‑сподь сказал Моше и Аарону на горе Гор, на границе страны Эдом, так: «Пусть присоединится Аарон к своему народу, поскольку он не войдет в страну, которую Я дал сынам Израиля, за то, что вы не были покорны мне у Мей‑Меривы. Возьми Аарона и его сына Эльазара и возведи их на гору Гор. И сними с Аарона его одежды и облачи в них его сына Эльазара, и пусть присоединится Аарон [к своему народу] и умрет там». И сделал Моше так, как повелел Г‑сподь, и они взошли на гору Гор на глазах всей общины. И снял Моше с Аарона его одежды и облек в них его сына Эльазара. И умер там Аарон, на вершине горы. И сошел Моше с Эльазаром с горы. И увидела вся община, что скончался Аарон, и оплакивал Аарона тридцать дней весь дом Израиля .
Возникает вопрос: о чем думали, что чувствовали Моше и Аарон в эту минуту? Опытный читатель также заметит, что о смерти Аарона сперва сообщают и ему, и Моше, а потом только Моше. Как Моше должен был «взять» Аарона на гору? Как он должен был сообщить ему эту весть, каково брату вести брата на смерть? И почему Моше здесь отведена роль посредника между Б‑гом и Аароном? Как вообще нужно сообщать подобные вести?
Мидраш (из «Ялькут Шимони» [«Танхума»]) толкует этот стих — «Возьми Аарона и его сына Эльазара и возведи их на гору Гор» — удивительно:
Б‑г, да будет Он благословен, сказал Моше: «Сделай одолжение, сообщи Аарону о его смерти, а то Мне Самому неловко». Рабби Гуна сказал от имени рабби Танхума бар Хии: «Что сделал Моше? Он встал рано утром, отправился в дом Аарона, позвал его: “Брат мой!” И вышел к нему Аарон. И сказал ему Аарон: “Что ты увидел такое, что заставило тебя проснуться так рано и прийти ко мне?” Ответил Моше: “Вчера вечером я размышлял над словами Торы и никак не мог понять, что к чему. Поэтому сегодня я встал пораньше и пришел к тебе”. Аарон сказал: “И что же это за слова Торы?” Моше ответил: “Точно не помню, но из книги Берешит. Идем, почитаем вместе”.
И взяли они книгу Берешит и прочли ее, глава за главой, и о каждой Аарон сказал: “Как дивно и как прекрасно всё устроил Г‑сподь!”
Когда же они дошли до истории сотворения Адама, Моше вопросил: “Что сказать мне об Адаме, который принес смерть в мир?”
И ответил ему Аарон: “Моше, брат мой, не говори так об этом. Разве не следует нам принимать волю Б‑га… ибо Он создал Адама и Еву и удостоил их брака и радости в саду Эдемском, и съели они плод древа, и было сказано Адаму: ‘Ибо ты прах и в прах возвратишься’? После всех полученных благодеяний они дошли до такого”.
И сказал ему Моше: “Не так ли кончим и мы — я, кто правил ангелами, и ты, остановивший смерть [прекративший мор, Корах, 17:13]? Сколько еще жить нам? Двадцать лет?”
Ответил Аарон: “Нам осталось не так уж много”.
Моше называл все меньше и меньше лет и наконец сообщил Аарону день его кончины.
Аарон почувствовал, что это правда, и обмяк.
Вопросил Аарон: “Не мне ли предназначено это слово?”
Ответил Моше: “Да”.
И увидел Израиль, что понурился Аарон, ибо сказано: “И вся община узрела”.
И сказал Аарон: “Сердце мое трепещет внутри меня, и ужасы смертельные напали на меня” (Теилим, 55:5).
Вопросил Моше: “Ты готов смириться с тем, что тебе предстоит умереть?”
Ответил Аарон: “Да”.
Сказал Моше: “Тогда идем на гору Гор”».
Невероятно трогательное истолкование. По‑моему, этот мидраш — наглядный пример того, как следует учить. Моше словно сознательно прибегает к педагогическому методу каббалистической метафоры цимцума, сотворения посредством самосокращения: учителю всегда приходится подвергать себя цимцуму, то есть ограничивать, сокращать свои познания, дабы передать их ученику так, чтобы тот сумел воспринять. Похоже, все великие учителя понимали, что напрямую никого ничему научить не получится, а потому охотно прибегали к историям и притчам.
На мой взгляд, именно этой задаче и служит литературная и педагогическая природа рассказов в мидрашах и Священном Писании. Или, как некогда высказался Адам Филипс о развитии ребенка и психоанализе в целом: «Свобода ребенка, его усилия по формированию собственной личности зависят от того, насколько он способен воспринимать приказы и наставления как подсказки и предложения: это образование посредством подсказок — то есть оно подсказывает, обращает внимание, приглашает, но не заставляет».
И действительно, о самом сокровенном можно сказать лишь косвенно. Особенно в минуты прощания: мы и пытаемся излить душу, открыть сердце, но все равно у нас не получается выразить всего, что хочется. И зачастую мы прибегаем к противоположной тактике: мы попросту умалчиваем о главном или высказываемся поспешно, наобум. Но мне все равно не дает покоя вопрос: отчего же Б‑гу неловко сказать обо всем Аарону? Отчего даже Ему так трудно сообщить человеку о смерти?
Мои друзья и коллеги предложили вероятные ответы.
Рав Кук, знаменитый первый главный раввин Палестины, как‑то заметил, что смерть — это херпа, то есть позор и нечестие для человека. И если б не грех Адама, нам бы и вовсе не пришлось умирать. Б‑га это, так сказать, задевает. Ему «неудобно». Особенно перед такими великими людьми, как Моше и Аарон. В конце концов, чем они заслужили подобную бесславную смерть? Ведь тот же пророк Элияу удостоился иной кончины: он не умер, но вознесся на небо в огненной колеснице (Шмуэль II, 11). Как же Б‑г сообщит Аарону — тем более что именно Аарон во время восстания Кораха прекратил мор, разразившийся среди народа Израиля, и «стал между мертвыми и живыми» (Корах, 17:13)?
Другое предположение: порой приходится сообщать тем, кого любишь, тяжкие вести. Например, критиковать их, говорить горькую правду; все это неудобно. Б‑г любил Аарона и не хотел сообщать ему о предстоящей кончине — это неловко .
Однажды на лекции, обсуждая мидраш о том, как Моше уклончиво «возвел» Аарона на гору и сообщил ему день его кончины, известная иерусалимская преподавательница и автор текстов о Библии Авива Готлиб Зорнберг указала на то, что, возможно, Моше вовсе не манипулировал Аароном — может быть, Моше и правда забыл, вытеснил из памяти ужасную весть, которую ему сообщил Б‑г. При этом он помнит, что должен что‑то сообщить Аарону и что правда обнаружится, стоит ему заговорить, стоит им с Аароном вместе прочесть Писание и постараться применить его к своей жизни. В процессе они отыщут «забытое» слово Торы.
В более широком смысле, продолжал Зорнберг, истиной не «обладают» — скорее, ее замечают, внимательно прочитав текст. К истине приходят косвенно, ее порождают: так Моше пришел к Аарону, чтобы совместными усилиями породить истину, на примере собственной жизненной ситуации раскрыть потайное измерение текста. Следовательно, истолковать и отыскать истину не значит произнести то, что и так известно. Поиски истины — путь темный, изобилующий околичностями. Во мраке и тьме мы находим непредсказуемую истину. Таков путь Торы .
Темные места и непредсказуемые истины. Мы продолжаем поиск в Торе, пытаемся породить истину себе в утешение. Для меня лейтмотив этого мидраша — слова Аарона «Шема бишвили у а‑давар?», «Не для меня ли это слово?» Аарон сперва узнает о грядущем теоретически — любезное наставление, мысль из Берешит о том, что всем предстоит умереть. Но он не осознает, «бишвили у а‑давар». На сокровеннейшем уровне слово Торы адресовано нам всем в радости и в горе, в жизни и смерти.
Раши, классический средневековый толкователь Торы, в комментариях к словам «возьми Аарона» цитирует мидраш и толкует веление Б‑га Моше следующим образом: «Словами утешения — “Тебе повезло, ты увидишь, как твой венец передают твоему сыну, в отличие от меня, который этого не удостоился”». Ибо Моше наследовал не сын, а ученик и последователь, Йеошуа, и на смерть Моше шел один.
Далее мидраш описывает эту сцену очень нежного, любовного прощания, такую кончину Моше желал бы и себе. Аарон снимает одеяния первосвященника, и в них облачают сына его Эльазара. А потом:
Моше сказал Аарону: «Войди в пещеру». И вошел Аарон.
«Взойди на ложе». И взошел он на ложе.
«Простри руки». И простер он руки.
«Сомкни уста». И сомкнул Аарон уста.
«Закрой глаза». И закрыл он глаза.
В этот миг Моше сказал: «Счастлив тот, кому выпала такая смерть!»
Сказано: «как умер твой брат Аарон» — смертью, которой ты желал.
Другой мидраш объясняет их диалог таким образом:
Сказал ему Моше: «Аарон, брат мой, ты видишь, Мирьям умерла, мы с тобой заботились о ней. Ты умираешь, и ты видишь, что мы с Эльазаром заботимся о тебе. А когда я буду умирать, кто позаботится обо мне?»
И ответил Б‑г, да будет Он благословен: «Я позабочусь о тебе», как сказано: «И он похоронил его там». В тот же миг Шхина снизошла и поцеловала его [Аарона].
Последняя строка — из трогательного и мучительного описания смерти Моше (см. Дварим, 34:5–6).
И умер там Моше, раб Г‑спода, в стране Моав, по слову Г‑спода. И похоронил его в долине, в стране Моав, напротив Бейт‑Пеора, и никто не знает место его погребения до сего дня.
Приведенный выше мидраш пытается объяснить, кто же похоронил Моше. Ведь после того, как Моше произнес последние слова, обращаясь к народу (Дварим, 32:44–52), Б‑г велит ему взойти на гору Небо в стране Моав, что напротив Йерихо, и обозреть Землю обетованную, где ему уже не бывать.
И умри на горе, на которую ты взойдешь, и приобщись к твоему народу, как умер Аарон, твой брат, на горе Гор, и приобщился он к своему народу.
Но, в отличие от Аарона, Моше никто не сопровождал. Он пошел один. Б‑г позаботился о нем в одинокой его кончине.
И с вершины этой горы Моше увидел свою мечту (Дварим, 34:1–5). Согласно мидрашу, Б‑г показал ему оттуда всю Землю Обетованную во времена мира и во времена разрушения, и всю историю евреев до Судного дня и воскрешения мертвых. Быть может, таким образом Б‑г желал утешить Моше, заверить его, что жизнь продолжится, пусть без него, что все, чему он посвятил жизнь, в конечном счете исполнится.
Аарон увидел, как сын наследует ему, но жизнь Моше принадлежала не только Моше. Его истинным потомством был весь народ Израиля, который он долгие годы водил по пустыне и с которым перенес столько разных невзгод. Моше увидел Землю Обетованную, увидел, как дети его войдут в нее, обживутся и будут ее обустраивать до самого Судного дня — то есть по сути увидел, как «сын» его наследует ему.
И когда я читаю эти тексты, невольно думаю о кончине Ребе. О том, как он умер в больничной палате, а не среди родных людей, и не увидел, как сына его облекли в его одеяния. Я думаю о человеке, который тоже так и не ступил на Землю Израиля, но и о лидере, который так ясно видел ее издалека, отдал всю жизнь без остатка служению своему народу, сносил вместе с ним невзгоды и тоже стремился увидеть тот последний день, ту пору, когда придет Машиах и положит конец всем несчастьям Изгнания.
Как трудно смириться с кончиной такого человека. Слова «и сделал Моше так, как повелел Г‑сподь, и они взошли на гору Гор на глазах всей общины» (Хукат, 20:27) мидраш толкует в том смысле, что все люди видели, как Моше, Аарон и Эльазар поднялись на гору, но «если бы они знали, что Аарон идет на смерть, не пустили бы его на гору и молились бы о том, чтобы Б‑г смилостивился над ним. Наверное, люди думали, что Б‑г зовет всех троих». Далее, когда «увидела вся община, что скончался Аарон» (Хукат, 20:29), другой мидраш объясняет:
Когда Моше с Эльазаром спустились с горы, вся община собралась и вопросила: «Где Аарон?»
«Скончался», — сказал Моше.
«Но как же ангел смерти поразил того, кто некогда вступил в схватку с ангелом смерти и остановил его?.. Если ты приведешь его, хорошо, если нет, мы побьем тебя камнями!»
Тогда встал Моше на молитву и сказал: «Г‑сподь Вседержитель! Помоги мне очиститься от подозрений!»
И раскрыл Б‑г пещеру, где лежал Аарон, ибо сказано: «И увидела вся община, что скончался Аарон».
Прошло много лет с тех пор, как не стало Ребе. Могилу его знают и посещают многие. Его хасиды по всему миру продолжают дело его жизни. Его учение распространяют сотни книг его Торы и писем, которые он оставил. Совет, утешение, вдохновение, дарованные им десяткам тысяч, запечатлены в наших сердцах. И еще он даровал нам возможность узреть его великое пророчество об искуплении.
Постскриптум: к Любавичскому Ребе Менахему‑Мендлу Шнеерсону (1902–1994) у меня особое отношение. Без него я не стала бы той, кем стала. Во многом он был моим «учителем». Талмуд рассказывает (Сангедрин, 58а), что когда рабби Элиэзер тяжело заболел и лежал на смертном одре, то сложил руки на груди и сказал ученикам: «Горе вам. Руки мои как два свитка Торы, что скатаны и закрыты. Я много учил Тору и много учил Торе: я много учил Тору, однако впитал от наставников моих меньше, чем пес способен испить из моря. Я много учил Торе, но ученики мои впитали от меня не более капли чернил, которые перо набирает из чернильницы». Все, что мне удалось узнать из учения и жизни Любавичского Ребе, лишь капли по сравнению с бескрайним океаном. И даже их мне не выразить во всей полноте, не говоря уж о том, чтобы рассказать, кем и чем был Ребе.
Как женщина, занятая интеллектуальным и научным трудом, я также получила величайшее одобрение Ребе — благословение продолжать писать диссертацию по английскому языку, рекомендации, какую тему лучше выбрать, как вести себя в университете. Ребе редактировал и корректировал тексты, которые я писала по‑английски в соответствии с заданиями, которые он давал мне на разные темы. Я всегда ощущала, что Ребе хочет, чтобы я как можно полнее раскрыла свои интеллектуальные способности и все то светское знание, которое я почерпнула из образования, полученного в Университете Лиги Плюща, посвятила служению Б‑гу и Торе. Ребе с неподдельной искренностью поддерживал еврейских женщин, часто говорил об их величии, проводил встречи специально для женщин. Он организовал несколько кампаний, дабы побудить женщин исполнять особые мицвот, касающиеся именно их, призывал к широкому и глубокому изучению Торы.
Однажды я написала статью на основе его бесед и сопоставила истины светского знания с истинами Торы. Я писала о том, в чем и почему светские формы познания ограничены, притом что эти ограничения порой внушают ощущение удовлетворения, профессионализма в той или иной сфере. Тора же бесконечна и безгранична, и я писала: «Тору невозможно вместить и постичь окончательно». Ребе, редактируя рукопись, исправил это предложение: «Невозможно вместить весь смысл даже единственного двар (предложения) Торы, постичь ее окончательно».
Ребе дал мне, помимо многого прочего, это смирение и благоговение перед величием Торы.
Оригинальная публикация: Reflections on Leave‑Taking
Тридцать лет назад
Тринадцать размышлений третьего тамуза
