В камере сидели трое: Занвл Кулачище, Копл Вор, Реувен Дубинка. Весь день они играли засаленной колодой карт. Денег не было ни у кого, так что вместо них подставляли нос или ухо. Победителю разрешалось дернуть за ухо или ущипнуть за нос. Тот, кто выиграл больше десяти рублей, мог не ущипнуть, а дать оплеуху. Двадцать пять рублей означали удар по голове, но до этого не доходило, ибо проигрывать было опасно. К вечеру в клетке, как они именовали тюрьму, становилось темно, железные прутья на окнах были покрыты проволочной сеткой, и приходилось просто болтать и обмениваться рассказами.

Разговор перешел на браки, и Копл Вор, которому было за шестьдесят (его отличало узкое рябое лицо и шрам от ножа на лбу) сказал:

— Не все одинаковы. Обычно парень нашего покроя, сделав с бабой свое дело, уходит. Кто хочет жениться? Это только для работяг. А когда ты сидишь, а твоя жена на свободе, она живет в свое удовольствие. Может поклясться, что будет верна, на Библии, носить каждый день передачу, целовать тебе ноги, но гарантии нет.

— Для нас жениться — все равно, что здоровому лечь в больницу. В Пясках были женатые воры, но банда подчинялась строгим законам. Если парня сцапали, остальные делали для него все, что могли. Если жена его путалась с кем-нибудь и беременела, с нею кончали. Отцу ублюдка тоже приходилось пожалеть об этом. Я знаю. Я жил в Пясках семь лет, и только один раз такая жена поскользнулась. Устроили суд и ее приговорили. Она пыталась отбрехаться, но ей надели петлю на шею.

Почему я говорю вам это? Вор, если у него есть мозги, не рвется под свадебный балдахин. Но бывают странные вещи и иногда кончаются ужасно. Это случилось не в Пясках, а в Варшаве, в Почееве. Наши встречались у Вольфа Кучера. Хацкеле Зеркало был еще жив. Все бордели были в Почееве. Улица кишела вахлаками из провинции. Помимо Вольфа, мы встречались в обжорке, которую держала вдова, Шпринца Ходак. Еда у нее была кошерная, и она носила парик. Шпринца была баба-жох, деловая. После смерти мужа у нее осталась дочь. Ту звали Шифра. Такой красотки как эта Шифра я в жизни не видел. Умна была как божий день, и не от школы, от жизни! По-польски говорила лучше поляков, а по-русски, как русская. А по-еврейски! Язык просто сверкал! Можно было поцеловать каждое слово! Волосы красные как огонь, глаза как у кота, фигурка точеная. Кто видел Шифру в субботний вечер в облегающем платье, в шляпе со страусовыми перьями, на высоких каблуках, в одной руке зонтик, в другой сумочка — не мог уже забыть ее. Парни пожирали ее глазами, но Шпринца охраняла дочь как сокровище. Они с мужем перед его смертью решили выдать ее замуж пораньше, и Шпринца отложила в петербургском банке «Империал» десять тысяч на приданое. Парни пытались опутать девушку, но не получалось. Шифра вела счета в обжорке матери, помогала ей покупать провизию у оптовиков. Приятно было слышать, как Шифра говорит по телефону. Она и торговалась, и шутила. Мне тогда было двенадцать лет, но я ночами не спал, мечтал о ней. А если засыпал, видел ее во сне.

— Не тяни! Говори дело! — сказал Реувен Дубинка.

— Да, да. Дело в том, что два богача сошли с ума от любви к ней. Один был сыном владельца дома, где мы жили — Менделе. Он учился в гимназии и в консерватории. Всегда носил скрипку в футляре. Когда он шел по улице, все девушки смотрели на него. Его отец, Лейзер, нашел учителя Геморы. Лучшей пары, чем Шифра и Менделе, не могло быть, но когда Лейзер услышал, что Менделе хочет в невесты Шифру, он стал бушевать, учить уму-разуму, кричать, что лишит парня наследства. Отец Шифры был ломовым извозчиком. Жена Лейзера сказала Менделе:

— Сын мой, твоя свадьба будет моими похоронами.

Но Менделе стоял на своем. Он ответил:

— Я хочу жениться на Шифре, а не на ее покойном отце.

Другим полюбившим Шифру был Борис Будник, адвокат. Он был на пятнадцать лет старше Менделе. Жил он не в Почееве, а на Граничной улице, но клиенты у него были из Почеева. Крупный красивый мужчина, гораздо выше Менделе, дружил со всеми легавыми. Потом узнали, что у него была где-то жена, но в Почееве его считали старым холостяком. Шпринца была его клиенткой, и он заходил к ней перекусить. Это только называлось обжоркой, на самом же деле это был настоящий ресторан. Шпринца, если ей платили за это, могла приготовить царский обед. Стало ясно, что Борис Будник приходит не поесть, а взглянуть на Шифру. Короче, он влюбился. Захотел жениться, но девочка уже связалась с Менделе. Они состязались отчаянно, и, вероятно, Шифра сказала:

— Я не знаю, кого выбрать, вы оба мне нравитесь.

То, что я рассказываю, открылось позднее. Они долго обсуждали, делились   своими тайнами, покуда не решили — раз она любит обоих, за обоих и выйдет замуж. Так случилось, что Шпринца в это время заболела — камни в почках — и ей пришлось лечь в больницу на операцию. Потом она уехала на месяц в Отвоцк подышать свежим воздухом. Все хозяйство и дела вела Шифра.  Борис и Менделе приходили к ней и сидели допоздна. Народ в Почееве что-то заподозрил. Но Шифра не из тех, кто позволит плевать в свою кашу. Если пьяный шумел, она брала его за воротник и выкидывала прямо в канаву. Ну, а кому была охота связываться с Борисом Будником? Он только дыхнет, и все задрожали.

Я постараюсь покороче. Однажды все трое — Шифра, Менделе и Борис Будник — исчезли. Шпринца, которая уже вернулась, утром встала — и Шифры не было. Она завопила, стала лихорадочно искать. Но Шифры в городе не было, как и Менделе. Почеев загалдел. Полиция составила протокол, но больше ничего не могла сделать. Вначале    думали, что Шифра бежала только с Менделе. Потом услышали, что Борис Будник тоже исчез. Комиссар из участка сказал, что нужно объявить розыск, но к тому времени все трое были за границей.

Копл остановился. Вытер рот рукавом и почесал шрам на лбу.

— Вот так история! — сказал Занвл Кулачище, маленький и круглый как бочонок. Называли его Кулачищем, потому что он однажды разбил кулаком дубовый стол   и сломал все четыре ножки.

— Где же они поженились? — спросил Реувен Дубинка. Он был мозгом группы. Писал в тюрьме для Копла и Занвла письма. Начал свою карьеру как игрок и обычно охмурял вахлаков. Теперь он отсиживал за подделку векселя.

Некоторое время все трое молчали. Потом Копл продолжал:

— Не спешите. Все обнаружилось через месяцы. Да, так в Варшаве они поженились. Перед одним раввином Борис Будник играл роль старшего брата Шифры, а женихом был Менделе. Перед другим Борис был женихом, а Менделе младшим братом Шифры. Что раввин знает? Даешь ему три рубля, и он пишет свадебный контракт. В Варшаве петух прокричать не успеет, как десять раз поженишься.

Сколько можно рвать на себе волосы и проклинать день, когда родился? У родителей Менделе было еще шестеро детей (Менделе был младший), были и внуки. Шпринца плакала, убивалась, но если у тебя обжорка, в пять утра надо начать готовить котлы с супом. Шпринца наняла служанку, но, как говорится, чужими руками хорошо только жар загребать.

Время шло. Шпринца пошла посоветоваться с Максом Блотником, колдуном, который заявлял, что может показать пропавших людей в черном зеркале, но все это были лишь фокусы-покусы.

Однажды, когда мать Менделе пошла со своей служанкой на базар Ульриха, она услышала крик: 

— Мама! Мама! 

Оглянулась, и там стоял Менделе, белый как призрак, в лохмотьях. Она завопила: «Господи! Где ты был?» 

— В Америке, — ответил он. — В Америке, и ты вернулся? — вскричала она. — Меня выслали, сказал он. Оказалось, что все трое перешли границу у Пруссии и поехали в Гамбург. Паспортов ни у кого не было, но за границей нужны только деньги. У Бориса хватало, а у Менделе было только то, что давал ему на содержание отец. Он с трудом наскреб сотню рублей. У Шифры были платья и браслет. Предполагалось, что он золотой и с бриллиантами, но ювелир, к которому она пошла, сказал, что это медь и стекляшки. Когда Борис Будник увидел, что он богач, а Менделе нищий, он показал себя свиньей. Для себя и Шифры купил в Нью-Йорк билеты первого класса, а для Менделе — третьего класса. Все шло гладко, но Шифра отказалась расстаться с Менделе на корабле. Она подняла скандал, но Борис поставил на своем. Видимо, он вообще передумал. Дело грязное, и зачем ему делить Шифру с молодым парнем? Такая глупость не может длиться долго. Трезвеешь и выходишь из игры.

Менделе потом всем рассказывал. Он лежал в щели между палубами, и Шифра приходила к нему из каюты первого класса. Они ели картошку в мундире с соусом от селедки, и она спала с ним на жестких досках. Борис Будник звал ее в свою шикарную каюту, но Шифра сказала:

— Раз ты подлый и скупой, я не хочу такого мужа. Как только приедем в Нью-Йорк, я разведусь с тобой. Мне надо одного бога и одного мужа. Мужчины подрались, но какие шансы были у Менделе? У Бориса Будника лапы убийцы. От одного его удара Менделе трижды перекувырнулся. Потом Борис набросился на Шифру. Все произошло быстро. Взбесившись от ярости, Борис схватил нож и ударил Шифру в левую грудь, прямо в сердце. Ее пытались спасти, но она умерла на месте. Несколько сильных пассажиров кинулись на Бориса. Они опрокинули его и избили. Вскоре узнал капитан и пришел с матросами. Кое-кто говорил, что убийцу следует сунуть в мешок и швырнуть за борт. Другие считали, что без суда этого делать нельзя. Принесли веревку, связали мерзавца и потащили в трюм, который кишел крысами. Там его держали на хлебе и воде.

Пароходу нельзя перевозить трупы, и Шифру завернули вместо савана в простыню и опустили в море. Один пассажир, благочестивый еврей, прочел святые слова и кадиш. На похороны пришли пассажиры всех классов — если это можно назвать похоронами. Менделе впал в безумие, бился головой об стенку. Он был весь покрыт кровью, не мог даже присутствовать на церемонии. Его отнесли в лазарет, где был доктор и лекарства, забинтовали и положили в койку. Я все это знаю, потому что слышал, как Менделе рассказывал — и не один раз, а много. Когда Менделе стало лучше, один из людей капитана пришел и стал его допрашивать. Менделе рассказал все в точности, ничего не утаил. Оба они ее любили, и оба женились на ней. Стали допрашивать также Бориса, но он все отрицал. Утверждал, что Шифра была его женой, а Менделе пытался ее увести.

Когда корабль пришел в Америку, капитан обратился со всей историей к властям. Там есть остров — Эллис Айленд («остров слез», как его называют пассажиры) — где держат всех из третьего класса. Доктор их проверяет, и если у кого-то больные глаза, или чесотка, или что-нибудь в этом роде, его посылают назад. Чиновники острова говорят на всех языках — английском, идише, русском, польском, даже китайском — и они допросили снова Менделе и Бориса Будника. Были также и свидетели. Борис врал вовсю, чтобы выкрутиться. Менделе рассказал всю правду. Чиновники не были дураками. У них оказались оба свадебных контракта Шифры. Один подписан Борисом, другой — Менделе. Через некоторое время решили отправить Менделе в Гамбург, а Бориса задержать в Америке для суда. В Америке убийцу сажают на электрический стул, чтобы изжарить до углей. Менделе не узнал, что сталось с Борисом.

— Почему Менделе не мог остаться в Америке? — спросил Занвл.

— Потому что в Америке тоже запрещено двоемужество, — ответил Копл.

— Он мог заявить, что он — муж, а Борис — любовник, — сказал Реувен Дубинка.

Копл засмеялся и подмигнул.

— Во-первых, он был не такой умный как ты. Во-вторых, что хорошего ему в Америке без Шифры? Там ему бы пришлось гладить брюки. В Варшаве у него был богатый отец.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 18)