Исход евреев из Египта — один из основополагающих мифов не только еврейской, но и всей западной традиции. В картине мира современного человека миф взаимодействует с научной системой знания о природе и истории. Поскольку наука обладает авторитетом, ее привлекают для подтверждения или опровержения мифа. Но и сама наука ищет мифу (как и всему на свете) объяснение и место в классификации явлений. Что делать, например, с исходом? К ведению какой из наук он относится? Должны ли историки рассматривать миграцию евреев из Египта как историческое событие, подобное, скажем, движению гуннов во время великого переселения народов? Должны ли специалисты по естественным наукам объяснять, как мог куст разговаривать и гореть, не сгорая, как вода в Ниле превратилась в кровь и почему Красное море пропустило евреев, но сомкнулось над египетским войском? Или же рассказ об исходе — материал скорее для антропологов и фольклористов?

Исход и история

На первый взгляд исход относится к предмету историка. Ведь это историк изучает происхождение народов, деяния царей, походы, восстания угнетенных. В рассказе об исходе есть и цари (фараоны), и восставшие рабы, и поход через пустыню, а главное, объяснение того, откуда взялся еврейский народ. Кроме того, в библейском каноне исход уже включен в большой цикл «исторического» характера, помещен между праотцами и завоеванием Ханаана, за которым идут судьи, первые цари и т. д. Получается готовая история евреев. Правда, повествование в ней ведется от сотворения мира и потопа — событий, которые сейчас редко рассматривают как исторические. Где же в этой «истории» начинается история в собственном смысле? С Авраама? С Моисея? С Соломона?

Допустим, мы отнесли исход к истории. Тогда нам для начала необходима хоть одна дата. В 3‑й книге [footnote text=’Еврейское название: 1 книга Млахим, т. е. Царей.’]Царств[/footnote] сообщается, что Соломон построил храм в Иерусалиме «на 480 год от исхода из Египта» (3 Цар., 6:1). Царствование Соломона обычно датируют примерно второй третью X века до [footnote text=’Это условная датировка. Здесь нет возможности обсуждать все трудности и противоречия хронологии библейских царей.’]н. э[/footnote]. Тогда исход придется на середину XV века до н. э., то есть на эпоху Тутмоса III. Подобная датировка, как правило, отвергается даже теми учеными, которые защищают достоверность предания об исходе. В отличие от библейского фараона, утонувшего в море вместе с войском, Тутмос III был вполне успешным правителем, причем именно на азиатском направлении. Он совершил множество походов в Палестину и Сирию и превратил Египет в мировую державу. Об исходе израильтян, даже просто об их существовании анналы Тутмоса III не упоминают. Кроме того, «480 год» — произведение символических чисел 12 и 40. Сорок лет — время жизни одного поколения; ср.: сорокалетние блуждания евреев в пустыне, необходимые, чтобы умерло все поколение вышедших из Египта. 3 Цар., 6:1 по сути говорит, что от исхода до построения храма сменилось двенадцать поколений. Двенадцать — тоже число неслучайное; ср.: двенадцать колен Израиля. Отсчитывать назад 480 лет и определять таким образом дату исхода — наивный буквализм.

Тогда попробуем зайти с другой стороны. Слово «Израиль» как название народа или племени впервые встречается в надписи фараона Мернептаха, датируемой 1209 годом до н. э. Надпись посвящена победе над ливийцами и завершается славословием фараону. В этом контексте писец суммарно перечисляет его победы в Азии: Хатти усмирена, Ханаан разграблен и т. д. Одна строка сообщает: «Израиль опустошен, его семени (или: его зерна) больше нет». Слово «Израиль» снабжено иероглифическим символом племени или народа, а не страны. Судя по контексту, «Израиль» обитал где‑то в Леванте, к востоку от Египта, точнее сказать невозможно. Мы можем лишь гадать о том, какое отношение «Израиль» конца XIII века до н. э. имеет к Израильскому царству IX–VIII веков до н. э. и, соответственно, к библейскому Израилю. Отождествлять их следовало бы с осторожностью: в истории известно немало случаев, когда за той или иной страной закрепляется название давно исчезнувшего племени. Франция носит имя германского племени франков, Бельгия — имя кельтского племени белгов. Было бы, мягко говоря, преувеличением сказать, что Юлий Цезарь упоминает Бельгию и бельгийцев в «Записках о Галльской войне».

Но предположим, что, в отличие от белгов и бельгийцев, «Израиль» Мернептаха и Израиль Библии все‑таки тождественны. Предположим, что предки израильтян переселились в Южный Левант близко ко времени, когда их там впервые упоминает Мернептах. Не удастся ли связать эту миграцию с историческим контекстом эпохи? Конец XIII —XII век до н. э. в истории Восточного Средиземноморья — время кризиса. Рушатся Хеттская держава, микенские царства Греции, сирийское государство Угарит. Египет теряет контроль над своими азиатскими владениями. С островов Эгейского моря и из Малой Азии на побережье Леванта прибывают этнические группы, из которых наиболее известны филистимляне. Память об их западном происхождении сохранялась века спустя. В библейской книге Амоса говорится: «Я вывел Израиль из Египта, филистимлян — из Кафтора, арамеев — из Кира» (Ам., 9:7). Кафтор обычно отождествляют с Критом. Правда, в миграции филистимлян много неясного. Например, ученые спорят о том, как двигались переселенцы: по суше или по морю? Было ли это однократное событие или процесс, растянувшийся на несколько веков? Много ли было переселенцев? Кто преобладал среди них: торговцы, пираты, беженцы? Откуда они прибыли: с греческих островов, с Кипра, из Малой Азии? Но сам факт миграции не ставится под сомнение. Керамика микенского типа, произведенная в Леванте из местной глины; жилища с такими очагами, как в Микенах, Пилосе, Тиринфе; нехарактерные для Леванта обычаи (например, употребление в пищу свинины) — все это выдает пришельцев. Постепенно к началу I тысячелетия до н. э. филистимляне переходят на язык местного семитского населения и утрачивают многие особенности своей первоначальной культуры. Может быть, израильтяне переселились из Египта в ту же самую смутную эпоху, когда филистимляне пришли «из Кафтора»? Ведь и Ам., 9:7 проводит такую параллель.

Начиная с XII века до н. э. (чуть позже, чем Мернептах сообщает об уничтожении «Израиля»!) на центральном израильском нагорье появляются десятки земледельческих поселений, обитателей которых сейчас принято отождествлять с протоизраильтянами. Поселения появляются в основном на прежде никем не занятых местах. Откуда пришли их жители? По языку, материальной культуре, обычаям они не слишком отличаются от народов Южного Леванта. Одни ученые думают, что это были главным образом местные скотоводческие племена, которых экономический кризис вынудил перейти к земледелию. Другие считают, что большинство поселенцев были выходцами из земледельческих районов Ханаана, бежавшими от гнета и нищеты. Предлагались и другие модели, но ни одна не требует гипотезы о миграции из Египта. Если бы в Библии не было рассказа об исходе, то историки не заподозрили бы в древних израильтянах чужеземцев.

Кроме того, согласно библейской традиции, евреи двигались через Синай и даже провели там сорок лет, но археологи не обнаружили там никаких следов их пребывания. Здесь необходимо коснуться библейского рассказа о завоевании земли обетованной. Этот сюжет тесно связан с исходом. Если Иерихон, Гай, Хацор и другие города, перечисленные в Библии, действительно были вырезаны и сожжены дотла предками евреев, вторгшимися из‑за Иордана, то и впрямь получается нечто похожее на вторжение гуннов. Согласно Библии, израильтяне разгромили Арад в Негеве, затем вторглись в область к востоку от Иордана и победили царей, правивших в Хешбоне и Аштароте. Потом, уже к западу от Иордана, они уничтожили Иерихон (стены которого пали от звука труб), Гай, Маккеду, Ливну, Лахиш, Эглон, Хеврон, Девир и Хацор. Многие из перечисленных городов сейчас надежно отождествлены и хорошо изучены археологами. Некоторые ([footnote text=’Арад был крупным городом в конце IV — первой трети III тыс. до н. э., а потом был заброшен на многие века. Небольшая деревня появилась здесь в конце II тыс. до н. э., крепость — в X в. до н. э.’]Арад[/footnote], [footnote text=’Хешбон впервые возник в конце II тыс. до н. э. как небольшая деревня, не имевшая крепостных стен; город развивается в I тыс. до н. э.’]Хешбон[/footnote], [footnote text=’Иерихон был крупным поселением эпохи неолита. В раннебронзовом веке (ок. 3300–2300 гг. до н. э.) и в среднебронзовом веке (ок. 1800–1550 гг. до н. э.) здесь существовал город, обнесенный стеной, а ок. 1400–1325 гг. до н. э. — небольшое неукрепленное поселение. Сооружений XIII–VIII вв. до н. э. не обнаружено. Есть небольшое количество керамики и пара гробниц XI — начала IX в. до н. э.’]Иерихон[/footnote], [footnote text=’Гай, как и Арад, был крупным городом раннебронзового века. Он был разрушен ок. 2400 г. Спустя более тысячи лет (ок. XII – сер. XI в. до н. э. или XI–X вв. до н. э.) здесь возникла неукрепленная деревня.’]Гай[/footnote], [footnote text=’Расцвет Хеврона приходится на XVII–XVI вв. до н. э., потом город на несколько веков был заброшен.’]Хеврон[/footnote]) в конце XIII — XII веке до н. э. не существовали. Аштарот существовал. Лахиш и Хацор не только существовали, но и были разрушены, хотя не одновременно. Конечно, следы разрушений обнаружены еще в целом ряде городов, которые не отождествлены или не упомянуты в Библии. Но нет оснований думать, что любое разрушение — дело рук еврейских завоевателей. Ведь были еще филистимляне, египтяне и т. д. Конец XIII — XII век до н. э. — неспокойное время для Леванта.

Некоторые ученые по‑прежнему отстаивают гипотезу о миграции, но чаще всего в редуцированном варианте. Предположим, что среди тех, кто заселял нагорье с XII века до н. э., помимо местных скотоводов или беженцев из городов Ханаана была группа выходцев из Египта. Она могла быть сравнительно небольшой и не оказать заметного влияния на материальную культуру протоизраильтян, не произвести разрушений — словом, могла не оставить следов. Ее совсем не обязательно отождествлять с «Израилем» Мернептаха. При Мернептахе Египет еще слишком хорошо контролировал пути в Азию и сами азиатские владения. Есть свидетельства о том, что проход даже небольшой группы бедуинов в Египет через пограничный форт совершался с разрешения властей и тщательно фиксировался в документах. Поэтому миграцию «группы исхода» лучше отнести к концу XII или даже к XI веку до н. э., то есть к периоду ослабления Египта. Но, хотя гипотеза «малого исхода» вроде бы неуязвима, ценность ее невелика. С одной стороны, она ничего не дает для объяснения исторического процесса: без нее легко обойтись. С другой стороны, она не объясняет и библейское предание: если оно отражает опыт маленькой группы, то почему оно стало значимым для целого народа?

Гипотеза о миграции евреев из Египта в конце XIII — XII веке до н. э. оказывается слабой из‑за отсутствия археологических данных и письменных свидетельств в ее пользу. Тогда, может быть, попытаться связать предание об исходе с каким‑нибудь хорошо засвидетельствованным событием древней истории? Если найдется такое событие, то можно будет его и считать историческим зерном предания. Причем, поскольку мы договорились брать только очень хорошо засвидетельствованные события, то в итоге получим такое твердое историческое зерно, которое уже не поставит под сомнение никакой скептик. Найдется ли такое событие? Да, и не одно.

Уже Иосиф Флавий (а может быть, и его источник, египетский историк III века до н. э. Манефон) отождествлял евреев с гиксосами — азиатским народом, который будто бы вторгся в Египет, господствовал там около 500 лет, а затем был изгнан. Согласно Манефону, после изгнания гиксосы основали Иерусалим («Против Апиона», I. 14). Сейчас известно, что примерно с середины XVII до середины XVI века до н. э. в Нижнем Египте действительно правили выходцы из Леванта, которые в египетской традиции и получили название гиксосов (чужеземных правителей). Родственные им этнические группы составляли значительную долю населения дельты Нила. Правители Фив, объединив Египет под своей властью, изгнали гиксосов. Египтолог Д. Редфорд предполагает, что традиция об изгнании гиксосов сохранялась и в Южном Леванте, причем здесь она трансформировалась в предание о добровольном уходе и даже освобождении из рабства; затем это предание было усвоено евреями.

Недавно ряд ученых (Р. Хендель, М. Ливерани, Н. Нааман) предложили другое объяснение предания об исходе. Начиная с эпохи Тутмоса III египетские фараоны устанавливают свое господство над Палестиной и Южной Сирией. Местные царьки становятся вассалами фараона, именуют себя в письмах его «рабами». Завоеванная страна подвергается поборам и все более жестокой эксплуатации. В конце XII века до н. э. египтяне уходят из своих азиатских владений. Период XV–XII веков до н. э. был для жителей Южного Леванта временем египетского рабства, а уход египтян — освобождением. Может быть, это и есть «исход», о котором говорит Библия? Правда, получается, что вместе с евреями «исход» совершили все их языческие соседи. При этом «исходящие» физически никуда не перемещались: уходили египетские гарнизоны. Но в предании освобождение от египетского ига отразилось как «исход из дома рабства». Другими словами, исход изначально был пространственной метафорой освобождения.

Ни эта гипотеза, ни гипотеза Редфорда не объясняют, почему предание об исходе стало специфически еврейской традицией. Обе гипотезы объединяют Израиль с другими народами Южного Леванта, в то время как смысл библейского мифа, наоборот, в противопоставлении переселенцев‑израильтян автохтонам‑ханаанеям. Кроме того, сам факт наличия сразу двух таких гипотез указывает на изначальный дефект метода. Начав искать похожие на исход события в истории древнего Леванта, мы нашли уже два. Сможем найти и больше, если будем понимать сходство достаточно широко.

Западносемитские рабы, пастухи, беженцы, наемники, торговцы, вельможи и даже цари присутствовали в Египте в разные периоды от раннебронзового века до эпохи эллинизма, как и египетские воины и чиновники в Леванте. Чуть ли не любая ситуация контакта сойдет за историческое зерно предания. Тогда поиск такого зерна обессмысливается. Самое большее, мы можем утверждать, что в предании о египетском рабстве и исходе отразился длительный и разнообразный опыт взаимодействия египтян и жителей Леванта. В первую очередь, разумеется, не могла не отразиться самая типичная ситуация — временное переселение жителей Леванта в Египет из‑за засухи. Эта ситуация многократно воспроизводилась на протяжении веков и тысячелетий, поскольку в одной стране плодородие всегда зависело от количества осадков, а в другой — от разлива Нила.

Если основа сюжета не поддается датировке, то вряд ли поможет исследование отдельных деталей, например, топонимов (хотя, конечно, оно интересно само по себе). Так, в Исх., 1:11 сообщается, что евреи построили для фараона города Питом и Рамсес. Питом — это Пи‑Атум (дом Атума). Так мог называться храм бога Атума. Кроме того, в восточной дельте Нила действительно существовал город Пи‑Атум (Патум у Геродота, 2.158), но он был основан ок. 610 года до н. э. Можно сделать вывод, что текст Исх., 1:11 не старше 610 года, хотя предание об исходе вполне может быть и старше. Город Рамсес — это Пи‑Рамессе (дом Рамсеса). Так называлась столица Рамсеса II (ок. 1279 — 1212 годов до н. э.) и его преемников, находившаяся также в восточной дельте. В начале XI века до н. э. она была заброшена, фараоны перенесли свою резиденцию в Танис, затем в Бубастис. При этом они вывезли из Пи‑Рамессе множество статуй, обелисков и каменных блоков, из которых были построены здания. Память о Пи‑Рамессе и даже культ богов Пи‑Рамессе сохранялись в Танисе и Бубастисе вплоть до эллинистической эпохи. Упоминание Пи‑Рамессе еще меньше дает для датировки текста (ясно, что Исх., 1:11 не старше эпохи Рамсеса II) и совсем ничего — для датировки предания в целом.

Объяснение чудес

Пока гуманитарии‑востоковеды не слишком успешно пытаются связать исход с историей древнего мира, представители естественных наук время от времени предлагают объяснения чудесных элементов предания. Наиболее популярна теория, связывающая переход евреев через Красное море и гибель египетского войска с извержением вулкана на острове Фера (Санторини). Предполагают, что это извержение (вероятно, в XVII веке до н. э.) вызвало цунами по всему Восточному Средиземноморью.

Несмотря на живой отклик, который находят подобные гипотезы у широкой публики, профессиональные историки относятся к ним прохладно и упоминают в лучшем случае как курьез. Возможно, дело в том, что специалисты по Древнему Востоку привыкли к изобилию чудес в изучаемых текстах и с недоумением воспринимают попытку «научно» объяснить то или иное чудо. Допустим, море расступилось по причине цунами; но в книге Иисуса Навина точно так же расступаются воды Иордана. А что делать с десятью египетскими казнями? Допустим, внезапная тьма по всей стране была вызвана облаком вулканического пепла. Но что за вирус поразил в одну ночь всех египетских первенцев, пощадив только еврейских?

«Мы» и «они»

Возможно, применительно к мифу лучше спрашивать не «что произошло на самом деле», а чему служит рассказ.

Прежде всего, предание об исходе создает образ единого прошлого, общего для всего народа. Оно создает то «мы», с которым отождествляют себя отдельные «я». Пасхальная агада подчеркивает, что в исходе из Египта участвовали не просто предки, а «мы»: «Рабами мы были у фараона в Египте…» Согласно агаде, только «нечестивый сын» отказывается говорить «мы» и спрашивает «что это у вас за служение?» Смысл предания именно в том, чтобы отделить «нас» от «них», «Израиль» от «Ханаана». Сейчас ученые все яснее видят, насколько глубоко Израиль был укоренен в культуре древнего Леванта. Но тем острее была необходимость обосновать радикальный разрыв между «народом Яхве» и язычниками. Обоснованием, как обычно в мифе, служит прошлое. «Мы» не должны быть такими, как «они», потому что «мы» изначально были другими, «мы» пришли извне.

Вероятно, закреплению этой модели способствовала ситуация персидской эпохи (конец VI — IV века до н. э.). В начале VI века вавилоняне депортировали в Месопотамию верхушку иудейского общества. После завоевания Вавилона Персией потомки депортированных стали возвращаться в Иудею. Здесь они столкнулись с «народом страны», т. е. тем большинством, которое не было депортировано и продолжало жить на своей земле. Конфликты между репатриантами и местными жителями описаны в книгах Эзры (Ездры) и Неемии. Свое возвращение репатрианты могли воспринимать как новый исход (ср., например, Ис., 44:9‑11), а своих оппонентов — как новых «ханаанеев». Исходу предшествует рабство, а путь исхода лежит через пустыню, через многолетние лишения и скитания. Точно так же для репатриантов возвращению предшествовала депортация и жизнь на чужбине, а само возвращение было трудным.

Я не хочу сказать, что миф об исходе — целиком продукт персидской эпохи. Очень вероятно, что в том или ином виде он существовал и раньше. Наверняка здесь утверждать ничего нельзя: библейские тексты, как правило, не поддаются надежной [footnote text=’Это касается как основного повествования об исходе в Пятикнижии, так и аллюзий в псалмах и пророческой литературе. В частности, исход упоминается в книгах, традиционно приписываемых пророкам Амосу и Осии (Ам., 2:10, 3:1, 9:7; Ос., 2:17, 11:1, 12:10, 14, 13:4), а этих пророков относят (тоже традиционно) к VIII в. до н. э. Однако в сборник, носящий имя знаменитого древнего пророка, нередко включали и более поздние тексты (например, в книге Исаии, тоже пророка VIII в. до н. э., есть тексты, упоминающие персидского царя Кира Великого, т. е. относящиеся не ранее чем к концу VI в. до н. э.). Поэтому датировка каждого конкретного пророчества, входящего в ту или иную библейскую книгу, чаще всего неизвестна.’]датировке[/footnote], а других древних источников о бытовании этого мифа у нас нет.

Параллели

Еврейские предания о миграциях (включая как исход, так и рассказ о переселении Авраама) имеют параллели в традициях других народов Средиземноморья, прежде всего у греков. Например, вспомним предание о возвращении Гераклидов в Пелопоннес. Сыновьям Геракла пришлось уйти в изгнание. Согласно пророчеству, лишь четвертое поколение его потомков могло вернуться. Так и произошло: праправнуки Геракла пришли с войском дорийцев и отвоевали Пелопоннес. Как и в еврейском предании об исходе, здесь описывается завоевание страны; право завоевателей на эту страну подтверждено божеством; завоеванию предшествует период изгнания на чужбине; этот период длится в обоих мифах три поколения (ср.: Быт., 15:16: «Четвертое поколение твоих потомков вернется сюда»).

Можно было бы привести и другие примеры, от Даная и его дочерей, переселившихся из Египта в Аргос, до Энея, приплывшего из Трои в Италию. В одних сюжетах (исход, возвращение Гераклидов) изображается вооруженное завоевание, в других (Авраам, Данай) — мирное переселение одной семьи. Вероятно, сюжеты такого типа принадлежат к единой фольклорной традиции народов Средиземноморья. Поскольку такие сюжеты, кажется, не засвидетельствованы в Месопотамии и Египте, можно предположить, что они в основном были популярны среди государств‑«новичков», возникших в конце II — начале I тысяселетия до н. э. В некоторых случаях, но далеко не всегда они отражали реальные миграции (скажем, основание колоний финикийцами и греками).

Возвышение униженных и обряды посвящения

Миф об исходе рассказывает о превращении рабов и изгнанников в избранный народ. Мотив возвышения униженных, видимо, тесно связан с универсально распространенными обрядами посвящения, или переходными обрядами. Эти обряды знаменовали переход к новому, обычно более высокому статусу: превращение юноши в мужчину, простого человека — в шамана или вождя и т. п. Посвящаемый символически умирал, чтобы воскреснуть в новом качестве. Он подвергался моральным унижениям и физическим мучениям. Ему наносили телесные увечья, отрезали часть пальца, уха и т. д. (отсюда же — обрезание крайней плоти). При этом он был изолирован от общины: обычным местом проведения таких обрядов были лес или пустыня. Посвящение включало контакт с божествами или духами. Все эти моменты — унижение, физические тяготы, изоляция в пустыне, контакт с божеством — присутствуют в мифе об исходе, который можно рассматривать как повествовательный аналог обряда посвящения, совершаемого над целым народом. (Здесь нет возможности подробно останавливаться на пасхальном ритуале и его предыстории, о которой существует множество гипотез. Правдоподобно, что древнейшая основа Пасхи — переходные обряды, связанные с весенним равноденствием.)

Символическая смерть посвящаемого изображается как его ритуальное убийство, которое в реальности только инсценируется и замещается жертвой животного. В мифе об исходе пройти через символическую смерть должен еврейский народ‑«первенец», но вместо него умирают первенцы людей и скота по всему Египту (Исх., 4:22‑23; ср.: Ис., 43:3). Однако еврейские первенцы остаются в живых, потому что двери евреев помечены кровью жертвенного ягненка (12:12‑13, 29‑30). Народ‑«первенец» замещается буквальными первенцами, в то же время еврейские первенцы замещаются ягнятами.

Во многих обрядах инициации посвящаемый проглатывался чудовищем и затем извергался, что символизировало возрождение к новой жизни. В фольклоре проглатывание может сохраняться, а может заменяться битвой героя‑спасителя с чудовищем. Отголосок этого мотива еще слышен в предании об исходе. Чтобы уйти из Египта, израильтяне должны перейти море. В мифологии многих народов мир живых и мир мертвых отделены друг от друга водой. Евреи пересекают эту границу невредимыми. Моисей простер посох и «разрубил» море, так что образовался проход по дну. Образ разрубания моря отсылает к древневосточному мифу о битве божества с силами хаоса — морем и морскими драконами, которые иногда носят имена Левиафана и Рахав. Ср., например, отрывок из [footnote text=’Пс., 73 в русских переводах.’]псалма 74[/footnote]: «Ты своей мощью море рассек, головы змеев в воде разбил, ты размозжил головы Левиафана…» (Пс., 74:13‑14; см. также: Авв., 3:8, 15; Ис., 27:1; Иов, 26:12). В поэтических изложениях мифа об исходе море персонифицировано: оно дрожит, трепещет, убегает (Пс., 77:17, [footnote text=’В русских переводах: Пс., 76:17, 113:3.’]114:3[/footnote]). Переход через море возможен благодаря победе божества над чудовищем. Автор Ис., 51:9‑10 говорит, обращаясь к его руке: «Не ты ли разрубила Рахав, пронзила змея? Не ты ли осушила море, воды великой пучины, превратила глубины моря в дорогу, по которой шли спасенные?»

Мотив возвышения униженных, восходящий к переходным обрядам, связывает миф об исходе со всем кругом библейских сюжетов о персонаже, не подающем надежд: о младших братьях, которые получают первородство или царский трон; о бесплодных женщинах, от которых происходят герои и праотцы; о мальчике, побеждающем великана; о сироте, спасающей свой народ. В основе таких сюжетов, распространенных в мировом фольклоре, но особенно часто повторяющихся в Библии, лежит представление о том, что возвышению должно предшествовать унижение. Нищета, обездоленность или даже физическое уродство интерпретируются как печать [footnote text=’Иосиф Флавий приводит любопытную египетскую версию предания о происхождении евреев («Против Апиона», 1.26). Решив очистить страну от «прокаженных и других нечистых», фараон заключает их в подобие резервации и заставляет работать в каменоломнях. Те поднимают восстание под руководством жреца Гелиополя, принявшего имя Моисея. Восставшие призывают на помощь гиксосов, изгнанных прежде. Гиксосы возвращаются и правят еще тринадцать лет. Это предание Флавий, конечно, считает антисемитской клеветой. Но заметим, что «прокаженный» — вариант униженного и не подающего надежд героя, как и раб, как и младший брат.’]избранничества[/footnote]; последние станут первыми, и кто был ничем, тот станет всем. Слушатель и читатель обычно охотно отождествляется с такими персонажами, как Золушка или Иванушка‑дурачок. В этом, вероятно, секрет привлекательности мифа об исходе на протяжении веков.