После 100-летней годовщины с рождения Исайи Берлина Статья впервые была опубликована в 2009 году я получил горсть откликов, во-первых, на само событие, во-вторых, на свою колонку и выступление в телевизионном фильме о нем. И одновременно из Оксфорда пришел том под названием, обыгрывающим библейское — «Книга Исайи». Впечатления людей, знавших его лично или только по его произведениям. Когда он умер, состоялось несколько мемориальных служб и собраний: в Хэмпстедской синагоге в Лондоне, в Шелдонианском театре в Оксфорде, в британском посольстве в Вашингтоне. Известные философы, политики, издатели, общественные деятели приносили дань любви, уважения и благодарности покойному, освещая те или другие стороны его личности и идей. Их речи составили первый отдел книги. Два с половиной десятка других, среди них и ваш корреспондент, представлены воспоминаниями, эссе и интервью. Отдельная часть отдана в распоряжение учеников Берлина. И наконец последняя — пространный очерк, написанный его отцом специально для Исайи и так и называющийся — «В распоряжение моего сына»: подробная история семьи.

Кто-то из участников сборника оценивает героя более критически, кто-то передает свое восхищение без оговорок. В этом нет противоречия. Одно дополняет другое, уточняет, усиливает, и из всего вместе встает образ удивительно цельный. В книге выделяются три темы, первостепенные для его портрета: «Берлин — приверженец либерализма», «Берлин — политический философ» и «Берлин — еврей». Этой последней я хочу посвятить сегодняшнюю колонку, выбрав несколько наблюдений разных авторов и сложив из них мозаику.

Экономист Питер Оппенгеймер вспоминает эпизод, когда Союз еврейских студентов Великобритании обратился к Берлину с просьбой рассказать, как он понимает вопрос «Зачем быть евреем?». Тот ответил письмом: «Я совершенно неспособен написать даже короткий отрывок о том, что значит для меня быть евреем. Все, что я думаю, сводится к тому, что я еврей, точно в том же смысле, что у меня две ноги, руки, глаза и т. д. Это просто свойство, которое я принимаю само собой разумеющимся, мне принадлежащее, часть минимального описания меня как личности. Я не испытываю от этого ни гордости, ни затруднений — я просто еврей, и мне никогда не приходило в голову, что я могу быть кем-то другим. На вопрос «зачем быть евреем?» я могу ответить не более развернуто, чем на «зачем быть живым?» или «зачем быть двуногим?».

Его отношение к соблюдению еврейских обычаев и правил, пишет Оппенгеймер, имело много общего с его подходом к политической философии. И в той, и в другой области он считал умеренность, доброту, здравый смысл, понимание человеческих качеств и общественных и культурных достижений главными достоинствами. Чисто механическое исполнение предписаний оставляло его равнодушным. Предпочитая реформистскому модернизму еврейскую ортодоксальность, он объяснял: «Я не соблюдаю многих из 613 заповедей, но мне не нужен раввин, который говорил бы, что этого можно не делать». На сейдер в узком семейном и дружеском кругу он читал (с увлечением и большой скоростью) полагающиеся тексты, делая паузу только, чтобы вставить комментарий. Маленький — и за рамками службы. «Когда Израиль выходил из Египта… — у Мендельсона это великолепно, на латинском, «Де экзиту Исраэль»… Камень, отвергнутый строителями, стал во главу угла… — очень, очень загадочное место» (с покачиванием головы).

Брайан Маги, философ, историк искусств и радио- и телеведущий, вспоминает, как готовил серию передач о религии. В нее он хотел включить одну об иудаизме и спросил Берлина, кого тот советует пригласить. По-настоящему умного, толкового, значительного. Берлин сказал: «Задача неразрешимая». — «Почему?» — «Потому что нет по-настоящему умного еврея, при этом всерьез религиозного». — «В таком случае обращусь к профессионалу, какому-нибудь раввину. Кто, по-вашему, наилучшим образом подошел бы?» Берлин насмешливо-убийственным голосом сказал: «Вам известен интеллектуальный уровень епископов Церкви Англии?» Маги рассмеялся. «Да». — «Раввины хуже».

Биограф Берлина Майкл Игнатьефф отмечает, что в речи на вручении Иерусалимской премии Берлин обозначил как главный пункт сплетение трех определяющих его идентичность элементов: английского, русского и еврейского. Он не принимал реформаторский иудаизм, считая, что непозволительно низводить древнюю веру до приятного и современного этического содержания. Он уважал требования древней еврейской традиции именно из-за ее иррациональности и внечеловечности. В 1963 году Игорю Стравинскому предложили написать сочинение для Иерусалимского фестиваля, он пришел к Берлину, чтобы тот дал совет, какой выбрать религиозный сюжет. Берлин открыл Библию и прочел на иврите отрывок, как Авраам связывает Исаака. Стравинский написал на этот текст кантату. История Авраама и Исаака была для Берлина притчей о непостижимости как Божественных указаний, так и самой жизни. В противоположность таким же, как он, неверующим, в нем было здоровое уважение к религиозному измерению человеческого сознания.

Профессор Иерусалимского университета Шломо Авинери говорит о юдофилах того сорта, для которых евреи это только Моисей, Спиноза, Эйнштейн и Фрейд. Еврейские воры, еврейские плуты, еврейские финансисты и эксплуататоры никогда не фигурируют в их мыслях или писаниях. Исайя не идеализировал евреев ни как народ, ни даже тех, которыми восхищался. В этом смысле он — самый что ни на есть еврей: в нем жило понимание евреев реальной жизни, работающих в сложном мире и вырабатывающих из этой сложности уникальность. Авинери напоминает известный афоризм Берлина: «Евреи — они, как все другие, и еще чуть-чуть». Авинери меняет части местами, делая ударение на том, что да, они — еще чуть-чуть, но при этом они — как все другие.

Наконец, Леон Визельтьер, писатель и критик, строит свое эссе на фразе из Талмуда: «Когда умирает мудрец, его родня — все». Кто родня Исайи Берлина, кто должен оплакивать его? Плюралисты — его родня, и они должны оплакивать его. Рационалисты. Демократы. Националисты. Те, для кого он был не только мудрец, но и учитель. И евреи, говорит в заключение Визельтьер, его родня. И оплакивают его.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 447)