Не боятся войны, не боятся жертв, не боятся террора.

Но боятся услышать по радио, прочитать в книге, в журнале, в газете, увидеть в кино «оскорбление своих чувств».

А потому что только чувства и есть. Чувства, не подкрепленные разумом. И этими чувствами чувствуют, как уязвимы чувства. Дунь — и рассыплются.

Тарту. Город моих детских грез. Я даже собирался туда поступать в университет.

Журналисты спрашивают меня, почему в суд не подаем на юмористическую выставку о Холокосте. Отвечаю журналистам, что не видел выставку, видел только парочку примеров видеоряда. Очень смешно! Ха‑ха, в Эстонии был поставлен рекорд юденфрая — уничтожено больше 90 процентов евреев. Смешнее только в Крыму — там почти полностью уничтожили целый субэтнос, крымчаков. Смешно ведь: был народ, и нет народа.

В суд подавать? Да надоело быть «стражами памяти». Пусть эстонцы борются за право становиться людьми, а не быть мерзкими выродками, которым — ха‑ха — смешно, что младенцам разбивали головки, жалея на них пулю.

Я много раз бывал в Кракове. Но никогда не приходило мне в голову поехать в Освенцим. Я вообще ни в один концлагерь не ездил.

И в Бабий Яр не ходил. Но вот лет десять назад оказался на целый день свободен в Киеве. И решил поехать ТУДА. Рядом никого не было. Я пошел по этой долине смерти один. И мне стало физически плохо. Тишина вдруг стала гулом, воем в моих ушах. Будто одну ноту выплакивает одновременно миллион человек. Я стал терять сознание и сел на землю.

Я никогда не был в Освенциме. И, наверное, никогда туда не поеду.

70 лет. Ужасная годовщина. Никто, заглянув в бездну, не отпрянет в ужасе, не поклянется памятью безвинных перековать мечи на орала. Их памятью будут прикрывать очередные убийства безвинных.

Провели поминальную церемонию у нас в музее. Президент приехал.

Послы США, Великобритании, Франции, Германии, Польши etc.

Но самое главное — из Иерусалима приехала 90‑летняя Брандл Флейшман, которую в 1945‑м освободили. И теперь у нее 200 потомков. Среди них нижегородский раввин Бергман и дети директора Московского еврейского общинного центра Моти Вайсберга.

Один из гаонов, автор «Мидраш Шломо», кажется, говорил, что евреи — это «те, кто среди преследуемых, а не среди преследователей». Об этом мне вспомнилось, когда госпожа Флейшман начала свой рассказ:

«Было там несколько “хороших” надзирательниц. Так эти еврейки перед приходом русских переодели их в лагерные робы и не выдали!..

Когда пришли русские, перед нами выступил какой‑то офицер. На смеси идиша и русского он сказал:

— Все в прошлом. Вы все — наши дети.

И я впервые за долгое время заплакала. Уже никто не мог назвать меня “своим ребенком”.

Солдат нам было очень жалко. Они все были оборванные, голодные и какие‑то почерневшие. Похоже, им досталось еще хуже, чем нам».