275 лет назад умер сподвижник Петра I, португальский еврей Антон Дивьер

В 1697 году Петр I прибыл в Голландию. Среди других отдаваемых ему почестей бургомистрами в заливе Эй была инсценирована баталия военных судов. И когда его адмиральская яхта появилась на рейде, раздался приветственный салют из всех корабельных орудий. Живой, неугомонный, охочий до всякого азартного действа, двадцатипятилетний Петр до того распалился, что свита и ахнуть не успела, как он, очертя голову, перебрался на один из фрегатов. Экипаж немедля поднял российский флаг и на всех парусах ринулся в самую гущу сражения. Есть упоение в бою! Новоявленный капитан отдавал команды по‑голландски. Уроки Вениуса в Немецкой Слободе очень ему пригодились. Офицеры и матросы летучего голландца словно старались перещеголять друг друга в ловкости и сноровке. Петр по достоинству оценил их самоотверженность и выучку. Но больше других ему понравился смуглый юнга с библейским лицом. По окончании боевой игры он подозвал его к себе, похвалил за удаль и понимание маневра:

— А ты, яко обезьяна, взлетал по вантам, крепя и ослабляя паруса. Молодец!

Вынув из кармана золотой талер, он протянул его молодому корабельщику:

— Держи и считай сие задатком. Да как прикажешь величать тебя? И откуда ты родом?

— Благодарствую, государь! А зовут меня Антон Дивьер. Я из Португалии. Иудейского рода. Мой отец переселился сюда, но вскоре умер. И пришлось мне податься в юнги, чтоб удержаться на плаву.

Этот прямой, бесхитростный ответ непринужденно державшегося малого еще больше привлек к нему симпатию русского царя:

— Не скрою, по нраву ты мне пришелся, по нраву. А потому слушай в два уха, приглашаю тебя на русскую службу. У меня уже есть один единоплеменник твой. Шафировым кличут…

Конечно, можно сказать, что жребий потрафил Дивьеру, но не правильнее ли предположить, что это перст небес указал на него Петру. Не впервые по сему знаку избирал государь сподвижников…

Скор шаг у дворцовых фельдъегерей, но у времени он резвей. И стал Дивьер слугой императора России. Иные тоже с пажей начинали, а потом вознеслись, да так высоко, что дух захватывает. Когда человеку благоволит расположение звезд, ступени карьеры как бы сами подставляют себя ему под ноги. Если же учесть, что Антон Дивьер был ума быстрого, стати молодецкой, лица приятного, обращения любезного и обходительного, еще и характера веселого, то при таких козырях был у него немалый шанс сделать свою игру в подножии российского трона. К тому же одно благоприятное обстоятельство наполняло ветром его паруса. Вы хотите знать, о чем я намекаю? Извольте: пусть не останется тайной, что вожделенные взгляды придворных дам не раз обращались в его сторону. Даже сама Екатерина, дочь литовского крестьянина Самуила Скавронского, являла ему не только души расположение. О том французский посол Капредон, наблюдательный, как соглядатай, даже оставил такую дневниковую запись: «…Дивьер… в числе явных фаворитов…» А речь идет о Екатерине.

И вот уже Антон Дивьер генерал‑майор в чине генерал‑адъютанта. И видится ему в честолюбивых снах, что при орденах и лентах сидит он по правую руку от самодержца. Но чтобы сон обернулся явью, рассчитывать только на счастливый случай уже не приходится… Здесь не всякое замолвленное слово отзовется благосклонностью в государевом сердце. Стремя стремени рознь, не на каждое опереться можно. С боярами лучше не связываться. Между ними и Петром, обрившим им бороды, согласия нет. Они с дьяками его антихристом объявили. И всех выдвиженцев его, вроде сына конюха Меншикова или холопа фабричного Демидова да иже с ними и заезжего немца Лефорта, и выкреста Шафирова, и прочих им подобных вроде купленного за бутылку рома черномазого Ганнибала, считают выскочками без роду и племени, баловнями царской прихоти.

Не лишенный тщеславных замыслов Дивьер понимал, что единственной его опорой может быть молодая аристократия. У нее не было бородатого самомнения о своей исторической значимости. Представители этой новоявленной знати достигли иерархических высот в государстве не знатностью происхождения, а пламенностью ума и духа, предприимчивостью, энергией и личной доблестью, за что Петр жаловал их не собольими шубами, а славой со своего плеча. Это с их помощью он вздыбил Россию. Вторым человеком в ней был могущественный временщик Александр Данилович Меншиков. А у него была сестра Анна, далеко не красавица да и засидевшаяся в девках из‑за высокомерия брата, что отвергал всех ее женихов, желавших расчетливо породниться с ним. И Дивьер оказался в числе таких претендентов. Ему не стоило больших усилий вскружить голову Анне Даниловне и даже совратить ее. Но как только соизволил он заикнуться Меншикову, что милостливо просит руки его сестры, тот пришел в ярость и без промедления самолично оставил на лице очередного жениха рукоприкладные знаки. И еще, взбеленившись, приказал слугам своим бить его насмерть. Дивьер еле ноги унес и с окровавленной физиономией предстал перед царем. А монарх в оный день имел неприязнь на своего нечистого на руку фельдмаршала и потому принял соломоново решение: раз Анна влюблена в Дивьера и пора ей замуж выходить, пусть так оно и будет. Вызвав к себе Меншикова, царь не без удовольствия приказал ему в три дня обвенчать молодых. Скрепя сердце, Меншиков подчинился, но затаил на невольного шурина змею под золотым камзолом…

По словам Пушкина, Петербург возник «из тьмы лесов и топи блат». Основанный Петром I в 1703 году, обрел он имя в честь апостола Петра. А сей апостол, как и все остальные из их дюжины, был крещеным евреем. Но в сущности столицей империи Петербург стал в 1710 году, когда царь со всей фамилией и приближенными переселился в него из первопрестольной Москвы. По императорскому указу со всей необъятной России были переселены на берега Невы 15000 мастеровых людей, чтобы строить город. А через несколько лет население молодой столицы утроилось. Чтобы руководить порядком в ней, обеспечивать безопасность ее жителей от грабителей, пожаров, наводнений и содействовать ее благообразию, было создано особое учреждение под руководством первого в России генерал‑полицмейстера и подведомственной ему канцелярии. Этим генерал‑полицмейстером стал Антон Дивьер. 27 мая 1718 года Петр обратился с высочайшим указом к сенату:

«Господа Сенат!

Определили Мы для лучших порядков в сем городе генерал‑полицмейстера, которым назначили нашего генерал‑адъютанта Дивьера и дали пункты, как ему врученное дело управлять и ежели против оных пунктов чего от вас требовать будет, то чините (т. е. «делайте» — Я. К.). Также всем жителям здешним велите публиковать, чтобы неведением никто не отговаривался. Петр».

В царском наставлении Дивьеру было 13 пунктов, где излагались обязанности полиции относительно наблюдения за правильностью строительства домов согласно архитектурному замыслу, дамб, мостов. Ведомство Дивьера должно было строго следить за порядком на рынках и торговых площадях, за опрятностью лавок, за тем, чтобы цены на хлеб и другие съестные припасы злоумышленно не поднимались. В его назначение входило повсеместное искоренение азартных игр в карты, притонов разврата, установление ночных караулов с трещотками, проверка готовности горожан к тушению пожаров. Все жители квартала обязаны были по зову тревоги спешить на пожар кто с ведром, кто с багром, кто с лестницей. Дивьер за нерадивость в исполнении узаконенного долга взыскивал с обывателей кнутом и батогами, отговорок не принимал. И всем в пример ставил государя. А тому стоило заслышать «Бом! Бом! Бом!» со сторожевой колокольни, как он первым устремлялся к месту взметнувшегося пламени. У подчиненных Дивьера, носивших зеленые камзолы с красными обшлагами и лиловые картузы, забот хватало. Когда доносился крик «Караул!», они, вооруженные ружьями и шпагами на лосиной перевязи, не раздумывая, бросались на помощь. Грабителей ждал короткий и беспощадный суд. Чаще всего их волокли на плаху.

Новшества, вводимые главой полиции, почти без исключения находили одобрение сената. Например, установление шлагбаумов в конце каждой улицы. Проходить через них от заката до зари имели право только военные, знатные господа, повивальные бабки и священники, но последние при наличии фонаря. Промышлявшие нищенством почем зря костили Дивьера: он удалил их с улиц и папертей. Петр ежедневно выслушивал его доклады обо всех происшествиях в Северной Пальмире и ценил усердие генерала. Радовался, что разбой в столице искоренен, что Адмиралтейство, крепость, мосты выглядят на голландский манер.

Раз уж я упомянул мосты, то позвольте мне напомнить о таком поучительном случае. Ехал государь с Дивьером по городу в одноколке. Перед мостом у Новой Голландии кучер остановил лошадей, заметив, что мост неисправен: кто‑то утащил несколько досок. Царь приказал вознице сдвинуть доски так, чтобы можно было проехать, а тем временем пригласил Дивьера сойти на грешную землю, где обрушил на его спину удары посоха, приговаривая: «Это лучше прибавит тебе памяти о попечении и содержании мостов в порядке». И тут же примирительно бросил: «Не взыщи». Положил ему руку на плечо и добавил: «Садись, брат». Поехали, продолжая прерванный разговор…

Сказано: «Нет ничего горше, чем ускользнувшее счастье». Тем более еврейское счастье.

В конце января 1725 года Петр Великий умер, не успев сделать распоряжений относительно престолонаследия. Записал лишь два слова: «Отдайте все…» Меншиков опомнился первым.

…Вот седок к вратам монаршим

Путь направил, торопясь.

— С чем пожаловал, фельдмаршал,

Меншиков, светлейший князь?

— Власть бери, но помни друга.

Мною сделана игра,

Свет трофейная супруга

Императора Петра!

Екатерина взошла на престол. Первая российская императрица еще благоволила и симпатизировала Антону Мануиловичу Дивьеру. Он имел к ней доступ во всякое время. Ее увлекали его свободный, лишенный предрассудков ум, находчивость, забавные рассказы, искрящиеся шутки и утешительная доброта глаз. С ним она отдыхала от государственных забот, придворных интриг и сплетен. Наряду с основными обязанностями он не раз исполнял ее дипломатические поручения. Для этого занимать головы ему не было нужды, как не было нужды и в толмачах, ибо владел он несколькими европейскими языками. 24 октября 1726 года Дивьер был возведен в графское достоинство, а спустя месяц получил еще звание сенатора. Не осталась без милости и жена его Анна. Она имела честь принадлежать к свите императрицы как ее гоффрейлина.

Но Екатерине все чаще неможилось. Звон заздравных чаш, во множестве осушенных ею, уже обретал заупокойное звучание в ее крови. Недоброе предчувствие тревожно озаботило Меншикова. Член Тайного совета, он явно испытывал опасение за свою участь. «Умрет Екатерина, не ведомо, как все сложится. Будет ли он по‑прежнему держать бога за бороду? Было бы неплохо, если почиет государыня, привести к власти одну из цесаревен, — размышлял он. — Но ведь есть еще Петр Алексеевич, внук Петра. Мальчишка. Тринадцать только минет, но из ранних: и пьет, и разврату предается, и на медведя ходит, да и сам когти показывает». А тут посол одной сопредельной земли выход придумал: женить Великого князя на дочери Александра Даниловича Марии. Меншиков духом воспрянул и стал примерять себя к должности регента. Но всполошились те, кто не без основания полагал, что ежели на престол взойдет несовершеннолетний Петр, как пить дать, свернет он шеи всем тем, кто обрек на смерть Алексея, отца его. И полетят головы под ноги Меншикову.

Дивьер примкнул к партии противников своего шурина. Вернулся он из Митавы, а тут с Екатериной горячка произошла. Еле отходили, но плоха стала. Меншиков зачастил в ее покои и при каждой аудиенции не упускал возможности очернить Ди— вьера. Вкрадчиво нашептывал: «Неверный он оказался человек, неверный. Да вот, голубушка государыня, далеко ходить не надо. Когда ты занемогла намедни и все во дворце опечалились, он и бровью не повел. Ходил под Бахусом и детей твоих к забавам принуждал. Худое, видать, затеял». А когда совсем уже Екатерина на ладан дышала, подсунул ей бумагу на подпись о лишении всех званий и почестей Антона Дивьера. Потащили его на дыбу и вырвали признание в заговоре.

Меншиков торжествовал. Всех врагов его, и Толстого с сыном Иваном, и Долгорукова, и Нарышкина, и Батурлина, и Скорнякова‑Писарева, и Антона Дивьера, чинов, званий, офицерской чести и деревень лишив, сослали по всем весям империи. Не пощадил Меншиков и собственной сестры. С четырьмя малолетними детьми было велено ей переселиться в деревню. Далее всех, почти на край света, выслали Григория Скорнякова‑Писарева и Антона Дивьера. Местом ссылки определили им Жиганское зимовье в Якутской области в 9000 верст от Петербурга. Безлюдье окрест, безмолвие. Изредка наезжает подьячий с переводчиком для сбора ясака с тунгусов и якутов. Наверно, они из подданных Российской империи последними узнали о падении Меншикова, о ранней смерти от оспы Петра II, о взошествии на престол Анны Ивановны. Птенцы гнезда Петрова, оба они и в ссылке проявили себя как радетели дела его. Вначале Скорняков‑Писарев, а затем сменивший его Дивьер строили порт и верфь в Охотске, содействовали экспедициям капитан‑командора Беринга на Камчатку. Особенно отличился Дивьер, как всегда исполнительный и целеустремленный. Бывший юнга, он основал мореходную школу, которая оказалась предтечей штурманского училища сибирской флотилии. Эта школа просуществовала более столетия и прославилась как колыбель просвещения на востоке России.

Генералиссимус Александр Данилович Меншиков, сосланный в Берёзов, там и умер, а вот Антон Дивьер был возвращен из ссылки. Дочь Петра Великого Елизавета, вступив на царство, издала именной указ: «Обретающим в Сибири Антону Дивьеру и Григорию Скорнякову‑Писареву вины их отпустить и из ссылки освободить». Им были возвращены чины, ордена и имения, а Дивьеру и графское достоинство с назначением снова гене— рал‑полицмейстером столицы. Но здоровье его было уже надорвано пятнадцатилетней отверженностью. Недолго пришлось ему радоваться обретенной свободой, он умер 24 июня 1745 года. На Лазаревском кладбище его надгробную плиту венчали такие слова: «Генералъ‑аншефъ графъ Ан— тонъ Мануиловичъ Дивьеръ…»

Судьба Антона Дивьера в истории России похожа на легенду. А таких легенд было у нее немало. Звездный свет их да не померкнет никогда!

(Опубликовано в № 71, март–апрель 1997)