Обычно люди, имеющие некоторое представление об иерусалимском районе Меа Шеарим (неважно, иностранцы или израильтяне), на вопрос: «Кто там живет?» — отвечают кратко: «Хасиды». Если они знают чуть больше, скорее всего, прибавят: «Брацлавские». На самом деле внешне присутствие «брацлавских», пляшущих на оживленных перекрестках, людных площадях и на крышах автомобилей, гораздо заметнее их общественной значимости. Но в последние десятилетия число хасидов Брацлава неуклонно растет не только в Меа Шеарим, но и во всем еврейском мире. По влиянию, оказываемому на «внешний», светский, а то и нееврейский мир, их можно сравнить разве что с Хабадом. Брацлав — уникальное движение, сосредоточенное на одной-единственной личности, рабби Нахмане из Брацлава (1772–1810), правнуке основателя хасидизма Бешта, наставнике, необычном даже для хасидизма, чья история создается исключительно яркими и нетривиальными фигурами. Вплоть до ХХ века малочисленные последователи Брацлава были эзотерической и гонимой группой, но уже после первой мировой войны наследие р. Нахмана оказалось понятным и близким множеству людей, ортодоксальных и весьма далеких от иудаизма, его влияние испытали многие мыслители, литераторы и художники. Для того чтобы понять, что же такое Брацлав, каким он был вчера и чем стал сегодня, мы обратились к двум весьма непохожим друг на друга собеседникам. Один из них — р. Йеошуа Друк, брацлавский хасид из Меа Шеарим, иерусалимец в пятом поколении, раввин и великий знаток хасидской истории. Другой — проф. Цви Марк, преподаватель Университета Бар-Илан и крупнейший современный исследователь брацлавского хасидизма, которому он посвятил три монографии и множество статей, пользующихся широкой популярностью и вне академической среды.

 

Р. Йеошуа Друк Брацлавские хасиды живут в Иерусалиме издавна; еще до того, как построили Меа Шеарим, они жили в Старом городе. Я иерусалимец в пятом поколении, если не больше. Нет, точно в пятом со стороны отца. Со стороны матери поменьше будет. Ее предки приехали сюда перед первой мировой войной из Галиции. А со стороны отца — Китов, Косов… Друки происходят оттуда.

МЯ И они всегда были брацлавскими хасидами?

ЙД Семья Друков вообще не брацлавская. Они были хасидами Ребе из Чорткова. Даже близко к Брацлаву не подходили. Мой дед, отец мамы, тот был брацлавским. Я вырос с ним. Он жил прямо здесь, в Меа Шеарим.

МЯ Когда же в Иерусалиме появились брацлавские хасиды?

ЙД У нашего Ребе было два выдающихся ученика: р. Натан (р. Друк произносит это на идише: «Носн») Штернгарц и р. Нафтоле Вайнберг, оба из Немирова. А одним из лучших учеников р. Натана был сын р. Нафтоле, реб Фроим. Я думаю, он и был первым брацлавским хасидом, поселившимся в Иерусалиме.

МЯ В каком году это было?

ЙД В каком году? Сейчас посмотрю… Я привык к еврейским датам, со светскими проблема… Итак, он родился в 5560 (1800) году. Он еще застал нашего Ребе, р. Нахмана, тот его один раз даже экзаменовал. А в Иерусалиме он поселился в 5624 (1864) году. В то время [footnote text=’Маскилы — представители Хаскалы, движения еврейского Просвещения, стремившегося, помимо прочего, к распространению среди евреев светского образования.’]маскилы[/footnote] и просто христианские миссионеры стали организовывать в Земле Израиля еврейские школы. Так вот, его подпись стоит под воззванием, выпущенным самыми влиятельными евреями Страны по поводу бойкота этих школ. Реб Фроим стал заметной фигурой здесь, в Иерусалиме.

МЯ У него были ученики?

ЙД Кроме него тут не было никого из Брацлава. Не было брацлавской синагоги, ничего… Он молился с карлинскими хасидами и с другими… Карлинские тогда молились мощно и неспешно. И сейчас они молятся так же мощно, только неспешность куда-то ушла. После встречи субботы р. Фроим хотел танцевать, в Брацлаве так принято, но не с кем было ему танцевать, так он схватил одного мальчика из карлинских и стал танцевать с ним, распевая слова из субботней молитвы: «Наполни нас, наполни своим благом». Этим мальчиком был Гешель Альтовский, который потом тоже стал хасидом Брацлава. Он рассказывал об этом реб Шмуэлю Шапире, одному из глав Брацлава в своем поколении, а я уже слышал от сына реб Шмуэля.

МЯ Удивительно, как реб Фроим решился на путешествие в Святую землю, будучи уже в преклонных годах…

ЙД Решительности ему было не занимать. Из Иерусалима он каждый год ездил на Рош а-Шана в Умань, на цийон (место упокоения) нашего святого учителя. А ведь реб Фроим был уже стар, в Иерусалиме прожил последние двадцать лет своей жизни. Умер он в 5643 (1883) году, в восемьдесят три года, значит. И все равно каждый год ездил туда, если здоровье позволяло. От плаваний на корабле у реб Фроима всякий раз случалась морская болезнь. Какой-то богач, кажется его звали реб Айзик Айзенштейн, из Умани, покупал ему специальное лекарство. Поездка в Умань занимала несколько месяцев. За год до смерти он в Умань не поехал. Когда наступил Рош а-Шана, у него стало плохо с сердцем, он сходил к Стене Плача, обратился к Ребе и пообещал, что на будущий год поедет обязательно. Но через год он еще больше состарился, ему говорили: «Да куда же вы едете в таком состоянии?!» Он отвечал: «Пусть я буду кормом для рыб морских или окажусь под каким-нибудь мостом, лишь бы попасть к Ребе. Пусть не суждено мне добраться до него, но ведь я пообещал ему в прошлом году… Лишь бы не оставаться здесь». Так и сказал.

МЯ А почему так важно ездить в Умань, быть там на Рош а-Шана?

ЙД Так сказал наш Ребе, в предпоследний свой год: «Собирайтесь все у меня на Рош а-Шана и чтоб никто из вас не отсутствовал. Нет ничего превыше того, чем быть у меня на Рош а-Шана». Он говорил это, когда уже знал, что скоро уйдет. Так о чем он? При чем тут «быть у меня» на Рош а-Шана в Умани? Из сказанного мы учим, что Ребе желал, чтобы мы были с ним и после его ухода. Так пишет реб Натан — и все ученики нашего Ребе понимают это так.

 

Проф. Цви Марк Вообще-то р. Нах­ман говорил о двух разных вещах: во-первых, что очень важно приезжать к нему на Рош а-Шана, а во-вторых — что он обещает спасение тому, кто придет к нему на могилу, даст милостыню и прочитает несколько псалмов. После его кончины хасиды совместили эти два высказывания. И отношение к Умани несколько изменилось. Сегодня можно услышать брацлавских хасидов, говорящих об Умани как о святом месте. Но сам р. Нахман и первые его хасиды считали Умань местом весьма нечистым! Р. Нахман приводит историю про Моше-рабейну, который не вошел в Страну Израиля и похоронен в пустыне возле Бейт-Пеора. Бейт-Пеор — место поклонения идолам, где народ Израиля тяжко согрешил. У р. Нахмана есть целое учение о том, почему Моше похоронен именно там. По сути, р. Нахман говорит о себе, о том, что его похоронят не в Земле Израиля, а в нечистом месте, и не просто в нечистом, а с массой проблем. Умань, с одной стороны, место трагической гибели множества евреев, убитых гайдамаками лишь за то, что они евреи, а с другой — в начале XIX века Умань была центром еврейского Просвещения, Хаскалы, там жили люди, позже по своей воле сменившие веру. С одним из них р. Нахман находился в дружеских отношениях, его звали Гирш-Бер Горовиц. Гирш-Бер не только молился вместе с р. Нахманом, но и играл с ним в шахматы… После смерти р. Нах­мана он уехал в Англию и стал профессором востоковедения в Кембридже, а одним из условий для получения профессуры было тогда крещение. В общем, Умань — это не совсем святое место. Скорее, место нечистое, в котором пребывает святой цадик. Можно сказать, что хасиды приезжают раз в год его поддержать.

 

МЯ Реб Фроим был первым и тогда единственным хасидом Брацлава в Святой земле. А что было после него?

Р. Йеошуа Друк Сразу после него — точно не знаю. А потом приехал реб Аврум бен реб Нахманес Хазан из Тульчина, лучший ученик р. Натана. Реб Аврум Хазан был гением в Торе, как Явной, так и Тайной; он написал самый глубокий комментарий к главной книге святого учителя нашего, «Ликутей Моаран», такой, что во все времена мало кто его мог понять. Он делал все, чтобы все его [footnote text=’На иврите «аншей шломейну» («люди нашего круга»), т. е. последователи того же направления в хасидизме.’]сотоварищи[/footnote] поселились в Земле Израиля. Почему? Да потому, что он святым духом предвидел, что в России грядет режим насильственной ассимиляции: ни тфилин, ни субботы, ни Песаха, внуки будут есть свинину! Праздники, Йом Кипур — все пойдет прахом. С ним не соглашались, все сотоварищи утверждали, что нужно быть поближе к Ребе, к святому цийону в Умани. Все старейшины их круга — и реб Аврум Штернгарц,

внук реб Натана, и реб Довид-Цви Дашевский, внук близкого ученика нашего Ребе, реб Юдла, — говорили: «Мы должны оставаться здесь, в России, в Польше». Что отвечал им р. Аврум Хазан? «Чтоб так жили враги Израиля, как ваши дети будут накладывать тфилин!» Коммунизм начался в 5680‑х (1920‑х), так? Он же предвидел лет за 20 до того, требовал, чтобы они переезжали на Святую землю. Реб Аврум Штернгарц ему возражал: «Как же мы будем приезжать в Умань в Рош а-Шана»? Тот отвечал: «Не вам об этом беспокоиться! Вы кантор, софер, прокормитесь как-нибудь. Я нищий — и то приезжаю каждый год. Это стоит 25 рублей». Так реб Аврум Хазан ему написал в письме. Он не мог сказать ученикам: вы будете приезжать каждый год, так он уклонялся от этой темы, не хотел их пугать. Главное для него было, чтобы хасиды не остались в России и не ассимилировались — если не они, так их потомки. Ведь так и случилось: кто там остался, тот пропал…

МЯ А что, между реб Фроимом и реб Аврумом других брацлавских хасидов в Иерусалиме не было?

ЙД Какие-то были. Еще в 5629 (1869) году р. Нахман Гольдштейн, раввин из Черина, посетил Землю Израиля, с ним прибыл реб Абеле Рабинович и еще один из богачей. Тогда в Старом городе была всего одна хасидская синагога, реб Нисана Бека (ее еще называют «Тиферет Исраэль»). Она стояла без купола, не хватало денег на перекрытие. Так реб Абеле заявил, что дает деньги на достройку и приобретает за это два окна в этой синагоге. И поэтому в синагоге хасидов Ружина два окна и три скамьи возле них принадлежали хасидам Брацлава. Там они и молились, пока в 5644 (1904) году не обустроили в Старом городе свою первую синагогу. В синагоге Бека молился и реб Аврум Хазан. Он был совершенным бедняком, никто его не уважал… Как-то он таскал в синагоге скамьи, ненавистники заметили его, говорят: «Вы из Брацлава, вот вам еще скамья, тащите, больше вы (брацлавские) все равно ни на что не годны!» Они не знали, с кем говорят. Мы тоже не знали. Когда он еще был жив, многие иерусалимцы считали, что реб Аврум сумасшедший. Бывало, он уходил по окончании субботы в лес, а возвращался лишь к следующей субботе. Ходил служить Всевышнему… Только в последние годы жизни в Иерусалиме, когда приехали из России его ученики, стали относиться к нему, как подобает. Большинство его писаний пропало, а те, что сохранились, ученики издали. Позже в Старом городе было уже три брацлавских миньяна. Реб Элияу-Хаим Розен открыл первый брацлавский бейт мидраш в Меа Шеарим, сейчас он не в том месте.

Потом, в 5696 (1936) году, при­ехал р. Аврум Штернгарц, который долго не хотел уезжать из Умани. Он был и великий ученый, и великий праведник, а молитву Рош а-Шана в Умани вел в течение 50 лет. Так вот, теперь ему отдали вести эту молитву в Иерусалиме. Р. Аврум мог держать речи о Торе по три часа и больше, в пещере, в темноте, — наизусть. Есть свидетели. Множество святых книг он знал наизусть. Мой отец еще слушал его…

Тогда, между войнами, в Старом городе было человек 30 брацлавских, и еще в Меа Шеарим где-то 15 человек. В 5708 (1948) году, когда уходили из Старого города, молодые хасиды не захотели оставить Стену Плача и попали в иорданский плен, все, кроме моего деда, реб Мордхе Рубинштейна, и еще реб Йоны-Лейбла, они с большим трудом вышли за две недели до падения города. Другие провели около девяти или одиннадцати месяцев в иорданском плену. Реб Шмуэль Шапира оставался у Стены последним. Иорданские солдаты кричали ему: «Сумасшедший, иди отсюда!» После Войны за независимость те, кто жил раньше в Старом городе, получили квартиры в [footnote text=’Старый Катамон, район Иерусалима.’]Катамоне[/footnote]. Основали там синагогу «Шатер Авраама», потом Катамон стал постепенно все более и более светским районом, и тогда почти все переселились в Меа Шеарим.

 

Проф. Цви Марк Первые хасиды Брацлава в Стране Израиля поселились именно в Иерусалиме, в Старом городе; община сложилась, когда за р. Авраамом Хазаном последовали ученики, которым передалась его твердая убежденность, что нужно жить именно в Земле Израиля. Даже когда ему говорили, что многие здесь безбожники, живущие не по Торе, он отвечал: «Возможно, они заблуждаются, но они заблуждаются в сторону Земли Израиля, а это всегда к лучшему». Хотя были черты, характерные для брацлавских в Восточной Европе, но потерянные ими здесь. Все они, даже «служители», те, что целиком посвящали себя служению Всевышнему, в диаспоре ходили в самых обычных одеждах и выглядели как простые люди. Когда же они поселились в Иерусалиме, то решили, что для интеграции в иерусалимскую жизнь и в ультраортодоксальные круги они должны одеваться, как все. И тогда они стали надевать вместо картузов иерусалимские штраймлы — не все, старики не стали, но как раз молодежь и новые брацлавские пошли в этом направлении.

Сразу после провозглашения государства многие из них попали в иорданский плен. Недавно вышла автобиографическая книга [footnote text=’Р. Шломо Горен (1917–1994) с 1948 по 1968 год занимал должность главного раввина Армии обороны Израиля. ‘]р. Горена[/footnote]. Там он вспоминает об этом дне. Немощных стариков не забирали, передавали в руки других евреев. Р. Горен чувствовал себя как Девятого ава. Старейшины Иерусалима в разорванных одеждах оплакивали плен и разрушение. Это был канун субботы, р. Горен пришел в район Шаарей Хесед, в котором также была небольшая брацлавская община. Он зашел в маленький барак, в котором располагалась брацлавская молельня, и увидел, что хасиды пляшут! Это был очень печальный день — пал Старый город Иерусалима и людей из их общины увели в плен, но они распевали: «Отстрой же Храм, наполни град Сиона». Р. Горен был настолько тронут, что потом много месяцев напевал эту мелодию. Но большинство хасидов Брацлава после сдачи Старого города обосновались в Меа Шеарим. Свою первую синагогу они обустроили там за одну ночь, ночью же ее и открыли, так как опасались, что днем им не дадут этого сделать другие евреи и синагогу попросту разрушат. Брацлаву в те годы было нелегко построить свою синагогу, не нравились они окружающим.

 

МЯ Когда брацлавские хасиды поселились в Иерусалиме, как их приняли? Была какая-то полемика? Как к ним относились другие хасиды, вообще «старый ишув»?

Р. Йеошуа Друк Просто не принимали. Иногда даже преследовали. Реб Биньямин Бергер рассказывал со слов реб Нахмана Бурштейна, что тот пришел однажды на третью трапезу в синагогу «Тиферет Исраэль», где за годы до этого молились все наши иерусалимские сотоварищи, и его не хотели включать в миньян, потому что он брацлавский! Потом все-таки сказали: «Ладно, возьмем, это простой человек из их общины, не то что Шмуэль Шапира или другие пропащие. За неимением других его можно включить в миньян, но только за неимением других». Не любили брацлавских, конечно, крепко.

МЯ Почему так? За что их ненавидели?

ЙД У них была традиция от дедов, что нужно преследовать Брацлав. Почему — они сами не знали. Мой дед рассказывал, он как-то читал [footnote text=’«Ликутей тфилот» («Собрание молитв») — книга молитв, созданных р. Натаном из поучений р. Нахмана.’]«Ликутей тфилот»[/footnote] у Стены, еще до 1948 года это было, там реб Натан восклицает трижды, и он прочел это вслух: «Ой мне, ай мне, ой мне, ай мне, ой мне, ай мне!» Один подошел, говорит: что, так трижды и написано? Дед говорит: да, взгляните сами. Что вы, отвечает тот, упаси меня Б-же заглядывать в брацлавские книги! Они просто не знали, что такое Брацлав. Спросите у сквирского хасида, почему он ненавидит Брацлав. Так ему его Ребе сказал!

Больше всего раздражал других хасидов тот факт, что у нас нет адмора. Тот же ребе, что был у реб Натана и реб Нафтоле, остается нашим Ребе уже больше двухсот лет. Как говорил реб Ицикл, сын реб Натана: «Каждый год Ребе уходит и каждый год приходит». Дух его, его советы дают жизнь многим и поныне, и мы дышим нашим Ребе, живем им, мы привязаны к нему. Мы не берем кого-то из нашего поколения, чтобы поставить его во главе и разрешить ему менять наказы Ребе. Поэтому другие хасиды называют брацлавских «тойте хсидим», «мертвые хасиды». В других направлениях хасидизма новые ребе вводят новые порядки, мол, не нужно предаваться уединенной молитве, можно молиться поздно… Вот если бы р. Натан назвал себя адмором, устраивал бы тиш, надевал бы штраймл, не было бы такого противостояния Брацлаву.

МЯ Тогда кому отдают [footnote text=’Квитл — записка с просьбами о духовных или материальных благах, которую хасиды передают своему Ребе, обычно вместе с пидь­он — «искупительными деньгами».’]квитл[/footnote], к кому идут на [footnote text=’Йехидут — разговор с цадиком наедине, важная часть обычной хасидской практики. ‘]йехидут[/footnote]?

ЙД Нет такого. Квитл, пидьон можно отдать кому угодно. Не то чтобы каждый умел делать настоящий пидьон, искупление души. Это может делать только цадик, знающий тонкости судебных дел в Небесном собрании, как пишет наш святой Ребе. Разве есть нынче такие? Ерунда. Фантазии. Что делают? Отдают записку и деньги уважаемому еврею, но это не значит, что верят, что он может делать пидьон. Это такой способ связаться с нашим Ребе, только он может это сделать. Даже р. Натан отдавал свои запис­ки р. Юдлу, так как р. Юдл был больше сведущ в каббале, но только р. Натан был способен оживить сухие кости, вдохнуть жизнь в тех, кто живет лишь этим миром. Кто ищет в Брацлаве материальные блага, может поискать в другом месте. Брацлав не стремится ни к деньгам, ни к власти, Брацлав аполитичен, поэтому в нем мог быть, с одной стороны, такой человек, как р. Шмуэль Шапира, большой ревнитель, ненавистник сио­низма, а с другой — евреи из Польши, сио­нисты или сионисты наполовину, и р. Шмуэль был их лучшим другом. Почему? Потому что они верят в нашего Ребе, а личные пристрастия оставляют в стороне. Когда мы говорим о нашем Ребе, все они — мои друзья. Некоторые считают, что, если человек не ходит на выборы, его можно слушать, если ходит — нельзя… Ерунда! В Брацлаве такого никогда не было.

МЯ И у вас нет никакого общего мнения относительно Государства Израиль? Каждый решает для себя?

ЙД Здесь, в Иерусалиме, почти все ревнители, — например, не ходят на выборы. Но по всей стране можно найти многих, кто ходит. Есть [footnote text=’Мизрохники — здесь: религиозные сионисты, т. н. «вязаные кипы».’]мизрохники[/footnote], есть всякие… Но и здесь тоже не всегда было так. Лет тридцать назад большинство ходили на выборы. Вообще, политику, бизнес нужно искать в других местах. Это Брацлав — сердце, устремленное к Всевышнему. Ребе говорил: я сделаю из вас праведников, таких, как я. Это путь Брацлава — делать из людей праведников, служителей Всевышнего. Так и было все эти годы. Нынче все перепуталось. Если у человека дед был брацлавским, он думает, что и он брацлавский.

МЯ А теперь нет больше распрей? Брацлав стал частью ортодоксального еврейства?

ЙД Есть. Но уже не такие. Раньше невозможно было внести брацлавскую книгу почти ни в какую синагогу. Теперь даже в Америке, в синагоге сквирских хасидов, ненавистников Брацлава, можно встретить людей, изучающих книги нашего учителя. А ведь раньше, бывало, приходили эти хасиды ночью к Стене Плача и рвали «Тикун [footnote text=’«Тикун а-клали» («Всеобъемлющее исправление») — составленный р. Нахманом сборник избранных псалмов с добавлением молитв, написанных р. Натаном. ‘]а-клали[/footnote]». Но, конечно, если какой-то другой хасид становится брацлавским, это болезненно. Поэтому тут и там еще кого-то преследуют. Но Брацлав уже давно не отверженные. Наоборот, почитаемые.

После создания государства во всей Земле Израиля было, может быть, семьдесят брацлавских. Когда р. Элияу-Хаим строил в Меа Шеарим ту синагогу, которая стоит и сейчас (тогда у нее был всего один этаж), люди недоумевали, мол, для кого вы ее строите? Для 20‑ти семей, 25‑ти? Нынче только здесь, в Меа Шеарим, полтора десятка брацлавских синагог! А в то время (в конце 1940‑х — начале 1950‑х) мой дед был единственным [footnote text=’Аврех — студент колеля (ешивы для женатых), все свое время посвящающий изучению Торы.’]аврехом[/footnote] в брацлавской общине. В те годы многие талантливые дети «испортились», пошли в «Лехи», в [footnote text=’«Лехи» («Лохамей херут Исраэль» [«Борцы за свободу Израиля»]), «Эцель» («Иргун цваи леуми» [«Национальная военная организация»]) — еврейские подпольные организации, боровшиеся с британскими властями Палестины и антиеврейски настроенными арабами в эпоху, предшествовавшую созданию Государства Израиль. ‘]«Эцель»[/footnote]: сын реб Лейбла, Исроэль-Липа, он потом стал заместителем министра по делам религий; у реб Янкеле Борзевского сын стал полицейским. Только реб Янкев-Меир Шехтер остался. Когда хотели его поддеть, говорили: когда нынче говорят «Брацлав», имеют в виду тебя. Но и в те времена, 40–50 лет назад, в Брацлаве было много разных «оттенков». Как говорил реб Ашер Осинский: «В Брацлаве есть все, от [footnote text=’«Мапай» — социалистическая Рабочая партия Израиля, с 1930‑х по 1960‑е годы — основная политическая сила страны.’]“Мапай”[/footnote] до [footnote text=’«Нетурей карта» (букв. «Стражи града») — ультраортодоксальная община, см. нашу публикацию о ней: Менахем Яглом, Эстер Яглом, Анна Соловей. Стражи ворот закона // Лехаим. 2014. № 1.‘]“Нетурей карта”[/footnote]». А сегодня столько общин, столько разных верующих евреев, и все они находят прибежище у нашего Ребе!

 

Проф. Цви Марк Для неприятия Брацлава есть несколько поводов. Во-первых, причина, которая сегодня не так очевидна, но раньше была, пожалуй, главной: все хасиды считают, что недостаточно учиться из книг, нужно приходить к Ребе, быть с ним в субботу и праздники, нужно, чтобы живой пример цадика был перед глазами. Но когда Ребе из Брацлава, р. Нах­ман, умер, его ученики не поставили над собой нового цадика, они по-прежнему считают себя хасидами самого р. Нахмана и тем самым расшатывают общепринятые устои. Создается ощущение, что это не хасидизм, а нечто иное. Это раз. Но дело, разумеется, и в отношении к учению, к концепциям самого р. Нах­мана. Р. Нах­ман, по сути, считал себя не цадиком конкретной общины, а главой всего поколения, в том числе всех остальных цадиков. Возможно, именно поэтому брацлавский хасидизм всегда, вплоть до последнего времени, был столь малочисленным, а брацлавские книги не были приняты в других хасидских общинах. К тому же на брацлавском хасидизме есть еще и налет некоей эзотерики, тайны. У хасидов р. Нахмана всегда были тайные, не предназначенные для посторонних глаз, писания. Мне кажется, что неприятие вызывала именно комбинация всех этих факторов: самовосприятие р. Нахмана, социальная структура Брацлава, не принимающего нового цадика, — почти анархия, — и некоторый страх перед тем, что может скрывать их тайное учение. Но уже в ХХ веке учение Брацлава стало невероятно привлекательным. У р. Нахмана есть масса текстов, где он говорит о себе как о живом человеке. У автора [footnote text=’Р. Шнеур-Залман из Ляд (1745–1813) — Старый Ребе, основатель движения Хабад.’]«Таньи»[/footnote] мы не найдем этого, как и ни у какого другого цадика. Перед нами цадик, по его собственным словам, пребывающий в недостижимых высях, но при этом обращающийся к тебе на равных. Он рассказывает о своем одиночестве, о том, что его никто не понимает. О снах и кошмарах. Хасидизм вообще — и р. Нахман в особенности — считает падения, приступы отчаяния, тяжелые моменты необходимой частью жизни. Р. Нах­ман все время повторяет: запрещено быть старым, каждый день нужно начинать жизнь заново! Вот эти личные мотивы, на мой взгляд, определяют притягательность р. Нахмана, позволяют привязаться к нему. Р. Нахман говорит: человек живет не для того, чтобы заниматься философией, а если и философствует, то лишь для того, чтобы служить Всевышнему в простоте. В Хабаде, скажем, есть этос мудрости, интеллекта и знания. У р. Нахмана другой путь, не исключающий интеллектуальности, но и не требующий ее. В этом смысле в Брацлаве каждый чувствует себя комфортно: я не ущербен, даже если у меня этого нет. Возможно, именно из-за этой внутренней свободы спектр групп, называющих себя брацлавскими хасидами, чрезвычайно широк, и мы об этом еще поговорим поподробнее.

Перевод с иврита [author]Ариэля Когана[/author]

Продолжение