Дверь отворилась, и вошел молодой человек. Он горбился, как старик, был безбород, носил черный костюм с медными пуговицами и шляпу с кожаными полями. Его глаза сверкали страданием и упрямством. Лицо было цвета бронзы, щеки впалыми. Приход его напугал немного мою мать, потому что поднялся он по лестнице неслышно. Остановился и молчал.

— Чего вы хотите?

— Ребе здесь?

— Он в кабинете.

— Что хорошего? — спросил без церемоний отец.

— Ребе, моя жена — шлюха! — воскликнул пришелец.

Лишь тогда отец поднял глаза от Геморы, которую изучал. Смущенный, он положил узкую черную ленту на страницу, вынул платок и вытер лоб.

— О чем вы говорите?

— Ребе, я не выдумываю. У нее любовник, проводящий дни и ночи в нашем доме. Она целует его прямо передо мной. Когда я ухожу, он залезает к ней в постель…

— Ну-ну-нуц-ц… — пробормотал отец. Огляделся, видимо подозревая, что я в комнате. Но я спрятался за книжным шкафом, который стоял перпендикулярно стене, и он не мог меня видеть. Кроме того, он был близорук. Некоторое время он смотрел в книгу, как будто стыдясь. Потом сказал: — Почему вы пустили такого человека в свой дом?

— Она пустит любого, кто захочет. В нашей семье она голова, а не я.

— Чем вы занимаетесь?

— Я могильщик. Не на кладбище на улице Генше, а на кладбище в Праге. Вот где я работаю.

Отец вытер пот со лба.

— Ну?..

— Весь день меня нет дома. Иногда я выхожу рано утром и возвращаюсь только вечером. Иногда покойников уйма. Так что она делает все что хочет. Она открыто живет с ним и делает меня посмешищем!

— Разведитесь с нею! — крикнул отец. — Вам нельзя оставаться под одной крышей с непотребной женщиной!

— Ребе, она это напрочь отрицает.

— Что значит отрицает? Вы же сами сейчас сказали, что видели своими глазами.

— Я видел, что они целовались, но, как говорится, не реальную вещь.

— Этого достаточно. Замужняя женщина, которая целует другого мужчину, — шлюха! — Отец повысил голос. — Она заслуживает развода без всяких условий!

— Она не хочет разводиться.

— Суньте ей в руки документ о разводе. Вам нельзя оставаться с нею ни минуты.

— Даже если она только целовала его?

— Да. Одно ведет к другому. Даже если женщина только сбежала, можно развестись с нею. Гемора называет таких женщин чем-то вроде проституток. Еврейская девушка не убегает и не общается с другими мужчинами.

— Горе нам, это ужасно! Ребе, у нас двое детей. Две хорошие девочки!

— Заберите у нее детей. С такой матерью дети вырастут распущенными, Б-же упаси! Почему вы до сих пор молчали? — Отец снова повысил голос.

— Я все время думал, что она образумится. В конце концов, не так легко расстроить дом.

— В таких делах нет понятия «образумится», — сказал отец. — Конечно, во всем можно раскаяться, но, когда замужняя женщина сходится с чужим мужчиной, она становится нечистой. А кто он, этот грешник Израиля? Почему вы допустили, что он верховодит в вашем доме?

— Ребе, это человек, а не дикий зверь. Мы встретились, подружились, моя жена пригласила его. Он пришел, он говорил, мы выпили по стакану коньяка. Мы играли в карты. У него вагоны-платформы, на него работают люди. У меня же странная работа, ребе. Она прибыльная, но мы еле сводим концы с концами. Те, кто зарывает, получают много. Я выкапываю могилу, а деньги достаются им. У нормальных людей муж приходит домой, говорит жене, что он делал днем. Что я могу сказать ей? Как только я вхожу, она кричит: «Вымой руки!» Но у меня чистые руки! Мои дети стыдятся моей профессии. Что я должен делать? В конце концов, это надежный заработок… Ну так вот, мы садимся вместе и веселимся.

— Что вы подразумеваете, когда говорите «вместе»?

— Я, она и он.

— Ну, тогда вы сами виноваты.

— Нельзя же все время быть одному.

— У вас нет родных?

— Есть, но я с ними не разговариваю.

— Почему? Вы ходите в шул?

— Иногда, в субботу.

— Еврей должен молиться три раза в день! Когда вы идете в шул изучать Тору, вы всегда среди людей. У женщины есть соседки. Как живут все евреи? Гемора говорит, что, когда человек идет в дубильню, его обволакивает вонь. А если вы взяли в дом развратника и играете вместе с женой с ним в карты, это может привести только к греху.

— Ребе, я не фанатик.

— Не понимаю, о чем вы.

— Люди говорят, мы не живем теперь, как жили сто лет назад.

— Владыка Вселенной тот же, каким был сто и одну тысячу лет назад, и Тора та же. Так ведут себя гои, а не евреи. Еврейская девушка должна быть скромной.

— Так что мне делать, ребе?

— Вы действительно видели, как она… как это назвать… целуется?

— Да, ребе. Не один раз — много.

— И после того как она так вела себя у вас на глазах, что, вы думаете, она делала дальше?

— Ребе, это всем известно.

— Разведитесь! Разведитесь! Вам нельзя оставаться с нею ни минуты. Ей также запрещено выйти замуж за другого. Это закон!

— Ребе, у него жена… 

— Да?.. Ну-у…

— Она не отдаст мне детей.

— Прежде всего вы должны от нее отделаться. Каждая минута вашей жизни с ней — грех. Пусть обдумает и покается. Такие вещи не случаются с евреями, идущими по верному пути. Это все происходит от теперешних нравов. У еврея должны быть борода и пейсы, он должен ходить в шул и молиться, учить главу из Мишны или что он может. Еврейская жена должна покрывать голову и следовать закону семейной чистоты и другим мицвойс. То, что вы описали, с праведными евреями не случается. Это происходит только с нечистыми.

— Да, ребе, моя мать — да покоится она в мире — никогда не глядела на посторонних. Для нее был только один Б-г и один муж.

— Вот видите?!

— Но я не могу быть таким, как мой отец!

— Почему? Тора не на небе. Каждый может быть евреем.

— Да, но…

Наступило молчание. Отец прикрыл глаза рукой и так сидел некоторое время. Его кроткое лицо стало суровым. На высоком лбу появились морщины. Помимо своей ненависти к греху и разврату, отец не мог понять, как человек может позволить своей жене, матери его детей, забавляться с другим мужчиной.

Отец продолжал, говоря, что это против естественного порядка вещей. Только грешники переворачивают закон вверх дном. Мужчина, слушая отца, все более горбился. Казалось, он переломится пополам.

— Что мне делать, ребе?

— Позовите ее к раввинскому суду.

— Она не пойдет.

— Пусть напишут документ о разводе, и вручите ей. У вас оформлен гражданский брак?

— Гражданский брак? Нет.

— Разведитесь и никогда больше не смотрите на ее нечистое лицо.

У могильщика лицо исказилось, он закашлялся. Он бросил вопросительный взгляд на меня, маленького мальчика. Отец был столь же решителен, как могильщик — полон сомнений. Он казался и раздраженным, и охваченным какой-то непостижимой нежностью. Чего-то он не открыл, и поэтому ни я, ни отец не могли понять его. Он начал говорить вроде бы отцу, но и как бы себе самому:

— Такие дела нельзя делать быстро. В конце концов, мы живем вместе шестнадцать лет. У нас двое милых детей. Чем они виноваты, бедняжки? Она полюбила, полюбила! Он тщеславнее всех в Варшаве. Красивый парень и говорит гладко. Говорят, что у женщины волос долог, а ум короток. Она не хочет думать ни о чем. Однажды она прогнала его, а затем попросила меня пойти и извиниться перед ним.

— И вы пошли и извинились?

— В доме уныло, и когда он приходит, то приносит какую-то радость. Приносит бутылку коньяка, то, се. У него куча историй. Может быть, все они выдуманы, но мы смеемся и шутим вовсю. Он еще и хорошо поет, а моя жена тоже любит петь.

— Хватит! Я не хочу больше слушать! Это вы виноваты во всем! — крикнул отец. — Кто играет с огнем, тот обожжется! Вы упрямый мятежник! И вы не раскаялись, не готовы изменить свое поведение. Так зачем вы пришли ко мне? Я могу только сказать вам, что говорит закон.

— Ребе, я несчастен.

— В грядущем мире вы будете еще несчастнее, не дай Б-г! Человек не живет вечно. Она — грешница, и вы — причина этого. Это один из трех грехов, о которых сказано: «Лучше погибнуть, чем заниматься запретной любовью, почитать идолов или убивать». Все другие грехи следует предпочесть смерти, ибо для Торы жизнь драгоценна. А если Тора приказывает человеку принять смерть, но не совершать такие поступки, вы можете понять, как гнусен этот грех?

— Да, ребе. Я понимаю.

— Если вы понимаете, почему молчите?

— Я как раз обдумываю это. Я надеялся, что она, может быть, образумится. Я не раз говорил с ней об этом. Что скажут люди? Люди смеются у нас за спиной. Дети подрастают, и они все понимают. Моя младшая дочь очень хорошенькая — вся в мать. Слушать ее — наслаждение. Она любит меня. Его она не выносит. Он приносит ей шоколадки, но она отказывается. Она моя дочь и привязана ко мне. Это я говорю жене. Чем это все закончится? Но у жены в голове ни единой мысли. Если он один день не показывается, она совершенно сходит с ума. Боится она только одного: что он найдет другую женщину. На самом деле, ребе, у него десяток других. Такой у него характер. Он видит юбку и загорается. Я, ребе, человек домашний. Если у меня жена, я не стану бегать ни за кем. И я говорю: что будет? Это — как говорить стенке. Ему стоит лишь сказать слово, и она убежит с ним в Америку. Он околдовал ее, ребе. Совершенно околдовал!

— Все порочные околдованы! Вам запрещено жить с ней!

— Может быть, мы сможем помириться? Ради детей?

Отец привстал со стула.

— Вы своих детей тоже губите. Когда дети увидят, что вы все знаете и молчите, они решат, что так и должно быть.

— Это значит, что будет лучше бросить дом и всех покинуть?

— И это вы зовете домом? Гемора говорит, что человек не может жить в одной корзине со змеей.

— Да, ребе, так оно и есть — змея… Доброй ночи, ребе.

— Что? О, доброй ночи. Доброго года!

— Я все обдумаю. — Ну…

Когда человек ушел, я вышел из-за книжного шкафа.

— Ты был здесь все время?

— Я искал книгу.

— И ты все слышал?

— Я не обращал внимания.

— Так лучше. Так лучше. К несчастью, грешники очень глупы.

И отец вынул узкую черную ленту из Геморы и возобновил чтение.

(Опубликовано в газете «Еврейское слово», № 83)