Когда в Израиле приятель поведал мне невероятную историю о некоем анархисте из тусовки панков на площади Дизенгоф, исколесившем автостопом весь Старый Свет и примкнувшем к повстанцам Майдана, а после к батальону «Айдар», признаюсь, я поверил в нее не без усилия над собой. Однако мои рациональные доводы и последние сомнения легко развеял добавивший информации фотограф Том Хулиганов — израильский друг молодости нашего героя: «Гриша всегда был против системы, любой, и всегда помогал слабым. Он добрый малый, попавший в сложную ситуацию. Жил на улице… рано лишился матери, а затем и деда».

Буквально через несколько недель мне передали, что Гриша с однополчанами прибыл на короткую побывку в Киев. Я решил не упускать выпавшего мне шанса. Мы встретились в граверной мастерской на окраине города, где остановились бойцы «Айдара».

Гриша заметно отличался от своих украиноязычных однополчан, однако при всем том чувствовал себя среди них по‑свойски, производил впечатление человека, заблудившегося в жизни, которому нечего терять. Гриша (его фамилию я все же не стану раскрывать, достаточно того, что он открыл лицо для прессы и теперь уже вряд ли посетит родной город на Неве) прибыл в Киев, проводив в последний путь своего командира и друга.

Сейчас, когда я пишу эти строки, он снова находится в зоне боевых действий на восточном фронте. В отличие от нашего предыдущего персонажа, Алекса, Гриша не получает жалованья и сражается в батальоне «Айдар» со дня его основания исключительно из идейных соображений. Небезупречная репутация «Айдара», обвинения бойцов батальона в военных преступ­лениях со стороны международных правозащитных организаций Гришу не смущают, он убежден, что сражается за правое дело против сил зла.

 

Гриша Я родился в Ленинграде в 1981 году. В 1990‑м с матерью, отчимом и младшей сестрой репатриировался в Израиль. В 1993‑м к нам присоединился мой дедушка — отец мамы. Первый год мы жили в Кирьят‑Хаиме, потом в кибуце Малькия, потом пере­ехали в Кирьят‑Шмону. Там же пошел в школу‑интернат «Мидрашият а‑Галиль» в Мигдаль‑а‑Эмек. В 1999‑м был призван в армию, служил в бригаде «Голани». А потом началась обычная жизнь — работал, гулял, много путешествовал, был панком, из тех, кто тусовался на главной площади Тель‑Авива. Объехал весь Израиль… Так вышло, что судьба занесла меня сюда. Я покинул Израиль четыре года назад, решил начать новую жизнь. Мотался по свету, объездил всю Европу.

Эдуард Докс Всю Европу на попутных?

Г Да. Я много путешествовал автостопом. Конечно, иногда покупал билеты и летал куда‑то целенаправленно, но в основном автостопом. Я еще в Израиле так ездил и понял, что это вполне нормально и неопасно…

ЭД С компанией ездил или сам?

Г И с компанией, и сам, обстоятельства диктовали, но мне без разницы было, как именно ездить. В 2013 году, во время моего полугодичного пребывания в Европе, захотелось перезимовать в России, подкопить денег и вернуться в Барселону. Я успел там немного обжиться, решил, что мой новый дом будет именно в этом городе. Все знакомые — что в России, что в Европе — знали: если у меня появлялась возможность куда‑то махнуть, то преград не существовало никаких. Так я попал на Украину. Приехал на Новый год, во время событий на Майдане. На самом деле поездка была запланирована еще в конце сентября — начале октября, после знакомства с одним человеком из Киева.

ЭД Чем ты зарабатывал, пока путешествовал по Европе?

Г Разными мелкими подработками. Где‑то железо собирал, где‑то бутылки. Спасибо товарищам, которые были рады мне и проявляли гостеприимство. Звали в гости, помогали, подсказывали. Для самостоятельного и постоянного заработка мне виделась идеальной сфера туризма. Тем более что в Израиле у меня уже был опыт работы в этом бизнесе, и я, кстати, планировал заняться тем же в Барселоне. Когда приехал в Киев, на Майдан даже никакого внимания не обратил… Возвращаясь в Барселону, случайно задержался в Лейпциге у друга (мы с ним знакомы лет восемь‑девять, в 2012 году исколесили вместе пол‑Европы). А в то время в Киеве уже начинались серьезные столкновения, и мои украинские друзья — медики, эмчеэсники, студенты — позвонили мне и сказали: «Приезжай, нужна твоя помощь, здесь происходят страшные события, нам нужны сильные люди». Будучи от природы анархистом, антисистемщиком, я, не задумываясь, решил поехать туда и помочь друзьям. Приехав, начал понемногу знакомиться с Майданом, общаться с людьми. Помогал студенческой ассоциации. А потом, 18–19 февраля, начались настоящие бои. Я увидел воочию ужас и зверства, о которых мне столько рассказывали. То, что было в Мариинке, в Мариинском парке, я не застал, но застал броневик на Крещатике, который мы подожгли.

ЭД Вы метали «коктейли Молотова»?

Г В основном мы использовали щиты, я был «щитовиком», а «коктейли» мы недокидывали, пока не прорвали блокаду броневиком. Стояли — не знаю как выстояли. А под утро 19 февраля я был контужен, но еще сопровождал друга на квартиру, где лежали травмированные ребята. После победы Майдана я присоединился к студентам, взявшим под контроль Министерство образования и науки. Как более опытного бойца меня попросили помочь охране. Я горжусь тем, что это было единственное министерство, в котором не случилось ни одного политического назначения сверху и министром стал человек из сферы образования. А после Россия ввела свои войска в Крым и я записался в сотню самообороны Майдана. Потому что надо было продолжать в том же духе: в духе воли, в духе свободы. Это то, чего хотел украинский народ. Я не могу забыть глаза людей, стекавшихся со всех краев. И было без разницы, кто ты: грузин, еврей… Мы все вместе подавали и метали камни и кричали: «Не за нас! За будущее без коррупции!» Я не отрицаю, может быть, Майдан и был кем‑то спланирован, но он вышел из‑под контроля, дал сбой, и вырвалась эта людская боль, вырвалась эта искра осознания того, что мы не рабы. Мы свободны. Нам не нужна ни Америка, ни Россия, мы никому не враги…

ЭД Может быть, те, кто планировал Майдан, надеялись на его плавный переход в гражданскую войну?

Г Может, они это планировали, не знаю. Зато знаю, что верхушка на нашей крови поднялась, но с этим мы еще разберемся. Я занимался делами помощи Майдану, мы пытались перевести из частной собственности в общественную охотничий особняк в селе Трахтомирово. Это Букринский плацдарм, имение миллионера Бакая, построенное еще при Кучме. Отобрали большую территорию, на которой находились старое село, казацкое кладбище, памятник героям второй мировой войны на частной территории, на останках пионерского лагеря. Ребята из казацкой сотни, в которую я был принят, хотели на этом месте построить казацкий дом для детей. Там сохранились скифские валы, дети учили бы историю на наглядных примерах, познавали бы гончарное мастерство и многое другое. Но… Через месяц переодетый «Беркут» положил нас мордой в землю со словами: «Небесной сотне п…ц» — и пошел срывать желто‑голубые ленточки на рюкзаках.

Поездив по Украине, познакомившись со страной, я все больше убеждался в том, что мой образ жизни вполне совпадет с образом жизни местного населения, с тем, чего здесь на самом деле хотят люди. Когда началась заварушка на Востоке, я начал проситься в добровольческие батальоны. Сказал себе: мне по барабану, хоть партизаном пойду, но я буду там, потому что там я «трэба», я могу дать больше тому месту, которое меня так по‑домашнему встретило и приютило. Я знал и верил, что мой жизненный опыт поможет мне и пригодится для того, чтобы людям было хорошо. У меня есть опыт и войны, и жизни, это опыт Кирьят‑Шмоны под ракетными обстрелами.

И вот в один прекрасный день, 19 мая, мне звонят мои товарищи, которые на тот момент уже были в «Айдаре», и говорят: «Приезжай!» С тех пор я выполняю боевые задачи в баталь­оне «Айдар». Мой нынешний отпуск связан с совсем невеселым событием, гибелью друга и командира нашей «Золотой Роты». Он погиб в бою за 32‑й блокпост, ценой своей жизни спасая бойцов из другого батальона. Это был незабываемый человек, все свое время он отдавал своим бойцам и даже в отпуске не оставлял нас.

ЭД Гриша, ты родом из России, можешь ведь столкнуться в бою со своими друзьями детства…

Г Ну и что, я глобалист, считаю, что мир без границ… Нет плохих наций, нет плохих стран, есть только плохие люди. Мы все Б‑жьи создания, нас всех родила мать, и мы все уйдем в землю. Вопрос в том, где каждый находит свое место, мое место — здесь. В Украине я нашел себя, хотя побывал во многих странах. Если кто‑то скажет, что всему причиной мой бродяжнический образ жизни, так я им отвечу: я мог бы жить в Испании, собирать железо, курить траву, потому что там это разрешено, и постепенно обосноваться там. Меня в Испании любили и до сих пор зовут вернуться в Барселону. Говорят: «Наш дом — твой дом!» Но там я просто проживал бы свою жизнь и все, а здесь я чувствую, что делаю что‑то важное и полезное. Мы все пришли на эту планету для того, чтобы сделать мир лучше. Здесь пронеслась эта искра бунта против построения системы, здесь я почувствовал единение близких мне по духу людей, которые в мирное время были во враждебных неформальных движениях. Когда мы стояли щитами на Майдане, и в нас летели гранаты, и мы все горели, стоящий рядом парень сказал мне: «Я из “Правого сектора”, и мне по барабану, что ты еврей, антифашист и анархист, скажи свое имя, если мы погибнем, то хоть тела наши смогут опознать». Я горел, меня успели потушить ребята.

Возможно, среди наших солдат есть и те, кто в армию пошел, убегая от своего прошлого. Но эти люди все равно герои, потому что сражаются за справедливость. Ко всему прочему хотел бы добавить, что я отправился на фронт, чтобы проверить, правда ли то, что говорят, или нет. Увидев ужасы, творящиеся на той стороне, я понял, что украинцы просто ангелы. Я узнал, как приезжие кадыровцы и сербы насилуют и убивают людей. Или вот, к примеру, как расчет АГС стреляет по украинским позициям с территории больницы, а потом убегает оттуда, ждет 20 минут, после чего бьет по больнице, обвиняя во всем украинские войска. Таких примеров знаешь сколько? «Айдар» всегда идет вперед и, наверное, не без помощи Небес, иначе как объяснить, что автоматами мы останавливаем танки.

ЭД Какой средний возраст бойцов батальона?

Г От 17 до 60 лет. В нашем батальоне есть двое мусульман, воевавших в Афганистане, но по разные стороны фронта. Один татарин, другой — афганец, сегодня оба воюют за Украину.

ЭД Получаете ли вы помощь от олигархов?

Г Никакой помощи.

ЭД Как так?! Солдаты же получают зарплату?

Г Некоторые получают, но в основном все воюют за идею. Главная наша сила — это идея, мотивация.

ЭД Расскажи, пожалуйста, о своем дедушке.

 

Гриша бережно достает из левого кармана гимнастерки старенькую фотографию.

 

Г Мой дедушка, Рахман Евгений Алексеевич, был самым близким мне человеком, он меня воспитал, был образцом для подражания. Студентом его эвакуировали из блокадного Ленинграда в Уфу. А в 1942 году мобилизовали на Украинский фронт. Вначале он служил в войсках ПВО, затем в артиллерии, после контузии начал заниматься военной электроникой, радарами, закончил войну в Румынии. После чего продолжил службу, дослужился до капитана и вплоть до 1990 года продолжал заниматься военной электроникой, работал над электронной начинкой торпед. Я даже точно не знаю всего того, чем он занимался. Он умер в 2002 году. Был настоящим офицером. Когда ему говорили: «Зачем ты даешь своему внуку деньги? Он курит и пьет», дед отвечал: «Пусть наслаждается жизнью, он молодой!» Ему говорили: «Зачем ты даешь ему ключи от квартиры, он водит туда девок». Он отвечал: «Пусть водит!» Будучи некурящим, он учил меня никогда не жалеть денег на табак и на еду. Обычно в армии у каждого есть своя должность, но в нашем батальоне все умеют делать всё. Я был и эрпэгистом, и артиллеристом БТР, и разведчиком, и охранником. Когда «ураганами» разбомбили наши базы Победа и Дмитровка и от них вообще ничего не осталось, наши ребята собирали вещи. Они нашли там кипу, которую принесли мне. «Ты еврей, пусть это будет у тебя», — сказали они. Поэтому все разговоры о нацизме и антисемитизме среди добровольцев батальонов сильно преувеличены.

ЭД Ты был в «Яд ва‑Шем»?

Г И в «Яд ва‑Шем», и во многих лагерях смерти в Европе. Но сейчас это не важно. Главное, что мы знаем, что мы правы, победа будет за нами, правда победит. Если б не были мы правы, разве помогал бы нам Г‑сподь? Что нашему батальону, что другим украинским военным. И если нас Там любят, значит, мы правы.

 

Когда уже был выключен диктофон и в офис мастерской, где проходило наше интервью, вошли Гришины соратники, он с выражением и невероятным русским акцентом продекламировал красивое и длинное патриотическое стихотворение на украинском. «Справжный хохол», — одобрительно улыбнулся усатый товарищ.