60 лет назад ушел из жизни российский композитор и педагог Михаил Фабианович Гнесин. «Лехаим» публикует воспоминания председателя правления Союза композиторов СССР Тихона Хренникова о своем учителе, записанные в 2000 году.
«Гнесин сыграл в моей жизни огромную роль, решающую в определении моей композиторской судьбы… Я приехал в столицу из уездного городка Ельца в конце 1927 года. Показал Михаилу Фабиановичу свои сочинения, и с тех пор он стал моим учителем. У него, прежде всего, я учился композиции… Впрочем, возьмите кое-что из моей книги, из других, там многое есть, а что надо, расскажу…»
* * *
…Родился Михаил Фабианович в Ростове-на-Дону 2 февраля 1883 года. Его отец был «казенным», общественным раввином, а мать воспитала девятерых детей. Музыка была частью семейной жизни – дед, мать, тетки увлекались пением, сочинительством. Тетю, певицу Каведани, упоминал в своих фельетонах Чайковский. И все же его в московскую консерваторию не приняли, ибо не усмотрели оснований для нарушения закона о «закрытых дверях» для евреев. Даже зрелому профессионалу не всегда позволяли выступать в концертах вне черты оседлости. С осени 1902 года Гнесин начал учиться в классе Н.А. Римского-Корсакова в Петербургской консерватории. Тройка лучших определилась сразу – Стравинский, Гнесин, Штейнберг. Первый унаследовал от своего учителя непревзойденное мастерство инструментовки, второй – мелодичность композиции, а третий – академизм исполнительского мастерства. Никто не мог так выразить единство стиха и музыки, как Михаил Фабианович. В Петербурге, будучи уже вполне зрелым музыкантом, Гнесин сотрудничал с театром-студией Всеволода Мейерхольда. Он писал музыку к спектаклям. Это содружество продолжилось в Москве. Особенно запомнился «Ревизор». «До самого конца помещичьего быта обычным явлением бывало приглашение русскими помещиками на свадьбы еврейских бродячих музыкантов (если только каким-нибудь чудом этим музыкантам удавалось получить «право жительства» в данной местности)». Еврейские народные музыканты-инструменталисты, клезмеры, объединялись в ансамбли и зарабатывали разъездными концертами. Клезмеров слушали все. Н.А. Римский-Корсаков вспоминал, что с детства помнил о необыкновенном успехе «евреев с цимбалами» в родном Тихвине, провинциальном северном городишке. Вдохновенный фантаст Мейерхольд знал об этой традиции и решил ввести в «Ревизор» подобную музыку для обострения трагикомических сцен. Так возникла оркестровая сюита «Еврейский оркестр на балу у городничего». Всегда собранный, методичный Гнесин писал произведение осознанно, с большим вдохновением, лишая его каких-либо сатирических красок. Это была, по его собственному утверждению, всего лишь имитация с включением некоторых элементов пародии. Темы, использованные в «Ревизоре», принадлежат отчасти деду Шае Флейтзингеру, «знаменитому народному музыканту и остроумцу из виленского гетто».
В молодые годы, пока была возможность, Гнесин много путешествовал. Он с жадностью вслушивался и в близкие ему, и в незнакомые мелодии.
Летом 1904 года два бедных студента, Владимир Волькенштейн и Михаил Гнесин, четвертым классом парохода отправились в Италию. Душный, замызганный трюм, грязь на стенах, вонь и плевки на полу, вшивый сосед, вычесывающий гнид огромным гребнем. Рядом жмется беззубая проститутка. Ей хочется сесть поближе к юношам. Нет, лучше уж спать на палубе под открытым небом. Хотя приходится просыпаться в пять часов: матросы начинают поливать палубу.
Путешествие заняло месяц, зато каков маршрут! Венеция – Милан – Генуя – Рим – Неаполь – Капри – Сицилия с Палермо, Мессиной, Катаньей; Крит – Афины – Смирна – Хиос – Константинополь. А голубое чистое небо над головой, а теплый влажный воздух, а легкий бриз! Крошечные бухточки, тысячи островков Эгейского моря. Они влекут, словно сады сказочного Эдема. Когда сходишь на берег, сразу погружаешься в яркую кипучую сутолоку, в гвалт мелких торговцев, в музыку, которая повсюду. Вот это жизнь! В Константинополе без визы на берег не выпускают. Приходится использовать привычный способ всех контрабандистов: поделиться и договориться. Но от сыщика все равно отделаться не удается. Так и гуляли они по формуле 2+1. Но все равно не пропустили ни одного кафе. Песни армянские – слева, турецкие – справа. Там скрипка румынского цыгана, а тут – греческое сиртаки. Михаил устал записывать, сломал не один карандаш. Наши туристы совсем забыли про соглядатая. Но Б-г был милостив. Через девять дней, далеко от турецких берегов, узнали о покушении на султана Абдул-Хамида и поняли, какой опасности они невольно себя подвергали.
… Потом были Германия , Франция. Здесь впервые Михаил услышал версию о рождении Рихарда Вагнера. Будто бы отцом национального немецкого композитора, ярого националиста и антисемита, был актер, драматург и художник Гейер. Защитники «расовой чистоты» не отрицали отцовства Гейера, но напрочь опровергали его еврейское происхождение. Вернувшись в Петербург, взволнованный Гнесин сделал доклад «Вагнер в фантастическом свете легенды о его происхождении», пытаясь понять психологию гениального немецкого композитора, предавшего свой народ, «этакого еврея Зюсса наоборот».
Но его уже ждала давно привлекавшая Палестина, здесь Гнесин побывал дважды. Была мирная жизнь. Турция еще не стала в очередной раз врагом России. Еврейские музыкальные школы в Эрец-Исраэль были главной целью месячной поездки в самом начале 1914-го. Можно было полностью погрузиться в вечно влекущие древние мелодии, которые бередили, хватали за сердце. Вот тут-то и пригодился богатый опыт собирательства народных мелодий, приобретенный еще в петербургском «Обществе еврейской музыки». Всю жизнь Михаил был верен мудрому напутствию своего учителя Н. А. Римского-Корсакова: «Еврейская музыка существует; это замечательная музыка, и она ждет своего Глинку». Б-же, как полезны оказались эти записи! Сколько сочинений удалось написать! Родная музыка согревала. Это был вдохновляющий, вечный родник, знакомый с детства. Он давал силы и веру. Михаил единственный из всей семьи не прошел обряд крещения.
В 1917–1918 годы Гнесин пишет «Вариации на еврейскую тему», маленькие пьесы и симфоническую фантазию, исполненную впервые лишь через четырнадцать лет. Традиционные молитвенные напевы, хасидские и бытовые песни составляют сердцевину этих сочинений, создают внутри инструментальных произведений ценнейшие вкрапления. Дебаты о том, что бытовая еврейская музыка и хасидские мелодии грешат заимствованиями, остались в прошлом… Михаил черпал силы в чистом, ничем не замутненном, животворном источнике.
Критики и музыкальные деятели из Российской ассоциации пролетарских музыкантов (РАПМ) впоследствии сознательно игнорировали «музыку жизненного опыта тысячелетий», романсы Гнесина этого периода, что и сказалось на их дальнейшей популярности. Лишь Борис Асафьев отметил тогда: «Проснулся поэт-музыкант романтики библейского востока и звездного простора пустыни». По-новому зазвучала «Гробница Рахили» Бунина в музыкальной интерпретации Михаила Гнесина.
«И умерла, и схоронил Иаков
Ее в пути…» И на гробнице нет
Ни имени, ни надписей, ни знаков.
Ночной порой в ней светит
слабый свет,
И купол гроба, выбеленный мелом,
Таинственною бледностью одет.
Я приближаюсь в сумраке несмело
И с трепетом целую мел и пыль
На этом камне выпуклом и белом…
Сладчайшее из слов земных! Рахиль!
После штормов войны, времени голода и разрухи М.Ф. Гнесин в конце 1921 года снова уезжает. На этот раз более чем на год. Грузия, Палестина, Германия. Отметив сорокалетие, композитор возвращается лишь весной 1923 года и сразу принимается за сочинительство. Еврейские мелодии с легкостью ложатся на бумагу: «Пляски галилейских рабочих», опера «Юность Авраама». И песни, песни, песни.
Духовная связь со своим народом вместе с русской музыкальной культурой воплотились в удивительные по мелодике романсы «Из Песни песней». Представьте себе, скажем, еврейскую мелодию на слова: «Мы с сестрицей не в ладах: я строга, она свободна». Потом, значительно позже, Гнесин напишет: «Элементы еврейской музыки так овладели моим музыкальным чувством и воображением, что и там, где я не ставил себе заданием поиски еврейского стиля, они стали проступать в моих сочинениях. Погружение в еврейскую народную музыку помогло мне понять язык народного искусства вообще, и я стал “демократичнее” как художник». Между тем, атмосфера энтузиазма и реалии жизни будто сами собой привели к замечательным стихам Иосифа Уткина. Вокальный цикл «Музыка к повести о рыжем Мотэле» стал самым значительным произведением этого периода.
И куда они торопятся,
Эти странные часы?
Ой, как сердце в них колотится!
Ой, как косы их усы!
Ша!
За вами ведь не гонятся!
Так немножечко назад…
А часы вперед, как конница,
Все летят, летят, летят …
Юмор и скорбная прочувствованность, эмоции и идеи, реалистические картинки исчезающей местечковой жизни – все здесь есть, в этой музыке.
Слишком шумный и слишком скорый
Этих лет многогамный гвалт.
Ой, не знала, должно быть, Тора,
И раввин, должно быть, не знал!
Кто подумал бы,
Кто бы поверил,
Кто поверить бы этому мог?
Перепутались
Мыши, двери,
Перепутались
Нитки дорог.
Рецензент писал, что Гнесин сумел найти то, что другие композиторы утеряли, но без чего палитра музыки была бы неполна. Были юмор, ирония, и снова не было сатиры, что так хотели услышать недалекие ограниченные ценители. В том сплаве, что дошел до наших дней в виде еврейской музыки, Гнесин находил в первую очередь народную самобытность, а во вторую – экспрессивность, приобретенную в исполнении еврейских музыкантов. «Цикл “Повесть о рыжем Мотэле” – это не пародия, не шутка, не сатира. Это несомненно серьезные произведения, полные народного юмора, в подлинном смысле этого слова, юмора, иногда и трагедийно окрашенного». Да, что тут пародировать, если «И дед, и отец работали. А чем он лучше других? И маленький рыжий Мотэле работал за двоих» .
Всю жизнь Михаил Гнесин «разрывался» между преподавательской, просветительской деятельностью и сочинительством. Его школа – ученики по всей стране, во всех республиках громадного Союза ССР – была выражением творческой страсти – строить. Любовь к фольклору разных народов, к истории их культур выразились в написании Гнесиным мелодичных лиричных произведений на азербайджанские, адыгейские, казахские, дагестанские, туркменские, украинские интонации. Но вновь и вновь возвращался композитор к родным еврейским мотивам. Правда, теперь ему все чаще и чаще приходилось писать «в стол». Опера «Бар-Кохба» так и осталась незаконченной. А потом пришло и вовсе ледяное время борьбы с космополитизмом, когда критики перешли на пренебрежительный тон, оскорбительные поверхностные суждения и перестали упоминать о многих замечательных сочинениях. Но и в тяжкие времена оставался Михаил Фабианович последовательно принципиальным и высоко порядочным человеком. Альберт Семенович Леман вспоминал, что на совещании в ЦК в 1948 году, когда некоторые предали своих учителей, Гнесин вел себя как великий человек, мужественно и мудро: «Я не порицаю многих людей, которые в эту минуту оказались слабыми. Время было жестокое. И вот тут выступил М.Ф. Гнесин, выдающийся россиянин. В России было несколько, а может быть, и много фамилий, которые не носили фамилии коренного населения, но которые были россиянами, верными и удивительно глубокими». Гнесин говорил, как всегда, тихо, но твердо: «Я лично не сторонник спешной реакции в виде обязательного выступления с раскаянием». Нужна была особая смелость, чтобы произнести такие простые слова. Эта же принципиальная личная позиция позволила ему принять участие в конкурсе на создание гимна Государства Израиль, поговаривают, не без участия тогдашнего генерального секретаря компартии Израиля.
Но из созданного им института (ГМПИ) заслуженному деятелю искусств, лауреату сталинской премии, композитору, дважды лауреату премии имени Глинки, педагогу с 45-летним стажем пришлось все же уйти. Из института были уволены семнадцать человек, а жалкие, ничтожные и бездарные карьеристы продолжали строчить донос за доносом.
«Члену Президиума ЦК КПСС
Заместителю Председателя
Совета Министров СССР
Товарищу Берия Л.П.
Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!
Мы, коммунисты, работающие в Государственном музыкально-педагогическом институте имени Гнесиных, обращаемся к Вам, Лаврентий Павлович, по следующему вопросу.
У нас вызывает глубокую тревогу положение, создавшееся в институте с подбором и расстановкой кадров. Мы считаем, что директор института профессор Гнесина на протяжении долгих лет подбирает кадры не по деловому и политическому признаку, указанному партией, а по признаку сосредоточивания кадров еврейской национальности, и притом, не заслуживающих политического доверия. Наши усилия и работа по улучшению подбора и расстановки кадров наталкиваются на сильнейшее противодействие.
Мы считаем, что главным вдохновителем этой порочной, по существу буржуазно-националистической линии является профессор Гнесин М.Ф., хотя и не состоящий формально на работе в институте, но оказывающий на него очень большое влияние через сестру.
Целый ряд факторов, касающихся Гнесиных, вызывает у нас серьезнейшие подозрения. А в том, что его идеология является сионистской, еврейско-националистической, у нас сомнений нет. Вместе с тем, мы не располагаем достаточно большим и проверенным материалом для того, чтобы картина для нас была полной.
Мы просим Вас, Лаврентий Павлович, поручить кому следует изучить данный вопрос, и деятельность профессора Гнесина в особенности.
10 февраля 1953 года
Члены КПСС: Заместитель директора по научной и учебной части
(Аксенов А.Н.)
Секретарь партийного бюро
(Краснощеков В.И.)
Зам. секретаря
партийного бюро (Розеншильд К.К.)»
До 5 марта оставалось три недели. Уже казалось, что «короткую песню разлуки паровозные пели гудки». Но, слава Б-гу, «громыханье черных марусь» под окнами своей квартиры услышать не пришлось. А благодарные ученики помогли музыканту сохранить силу духа.
Умер Михаил Гнесин в мае 1957 года. Справедливой компетентной оценки своего творчества он так и не услышал. Лишь последние годы вывели из тени наследие прекрасного музыканта.
* * *
«Никаких специальных разговоров о еврейской музыке, о ее влиянии на творчество у нас не было, ведь я композитор, музыкант, а не музыковед. Великолепная, конечно, музыка у него была – «Рыжий Мотэле». Ну, а что написано в энциклопедиях, меня никогда не интересовало. Что там музыковеды писали о его еврейском периоде, тоже не знаю, но помню, это широко тогда не обсуждалось. И он сам не нажимал на эти педали. Хотя мы были друзьями с ним, и еще больше с Еленой Фабиановной.
Я преклоняюсь перед семьей Гнесиных, их общественная и преподавательская деятельность имеет огромнейшее значение для развития русской музыкальной культуры. Они сделали не меньше, чем семья евреев Рубинштейнов. Их влияние колоссально, они по сути дела определили развитие музыкальной культуры России, музыкального образования в нашей стране. Михаил Фабианович – это, конечно, совершенно удивительная фигура, с необыкновенно человеческими качествами, и очень интересный композитор, великолепный педагог. В семье Михаил Фабианович был творческим центром. А Елена Фабиановна – вождем. Она, будучи больным человеком – у нее был перелом шейки бедра – сидя в кресле, построила величайший музыкальный комбинат. Там и школа, и специальная школа, и училище, и институт. Правильно назвали: Российская академия имени Гнесиных. Само название – слияние с именем – о многом говорит. Я учился в Гнесинском техникуме с 1929 по 1934 годы, потом в консерватории. И все время Гнесинский техникум был самым авторитетным музыкальным учреждением среднего звена. Оттуда вышли Лев Оборин, ученик Елены Гнесиной, Арам Хачатурян и многие другие, сейчас известные – оттуда. Потом я помогал Елене Фабиановне во всех делах, у меня были такие возможности, ведь я сорок три года руководил Союзом композиторов, и никогда мне не приходилось сталкиваться с отрицательным отношением к кому-либо из Гнесиных.
Возвращаясь к вопросу о влиянии еврейского фольклора на музыку советского периода, хочу заметить – я этим никогда не занимался специально, не изучал это. Естественно, были великолепные композиторы – например, друзья Гнесиных семья Крейнов, Александр Крейн, Григорий Крейн и его сын Юлиан ; в Союзе композиторов СССР евреев было больше, чем русских . Еврейская творческая музыкальная струя была очень сильна. Были композиторы, которые специально занимались национальным фольклором, например, композитор Пульвер писал музыку для театра Соломона Михоэлса. А вообще, еврейские композиторы влились в русскую музыку и мы никогда не различали – это музыка еврейская, это русская, а это еврейские мотивы в русской музыке. Проблема влияния еврейской музыки на творчество русских композиторов – это специальная тема, которую надо особо изучать, разрабатывать. Вот, к примеру, «Широка страна моя родная». Написал еврей-композитор, но это целиком русская музыка. Дунаевский писал и еврейскую музыку для какого-то фильма, там была еврейская свадьба. Он специально ее писал. Но Дунаевский – это великий русский композитор. Гениальный русский композитор. Еврей по происхождению, но как композитор – русский. И Виктор Белый , талантливый был композитор, тоже еврей, писал русскую, я бы сказал, европейскую музыку. Это был блестящий трезвый ум, мой главный советчик во всем. Талантливый, образованный человек, увлекающийся и, одновременно, с очень здравым восприятием. Так и Михаил Фабианович специально изучал еврейский фольклор, но в то же время у него много симфонических сочинений, где нет никаких еврейских мотивов. Просто европейская музыка».
(Опубликовано в №105, январь 2001)
Евгений Кисин: «Сколько просят — столько стараюсь играть»
«Его здесь звали просто Милька Рыжий»
