Сегодня мы вспоминаем статью в «Лехаиме» 20-летней давности

Гринвич‑вилледж, 1961 год. Боб Дилан впервые выходит на сцену в Гердс‑фолк‑сити. 20‑летний Дилан еще не наметил направления в музыке 60‑х годов, еще не назван пророком своего поколения, еще не заинтересовался христианством и не увлекся любавичским хасидизмом. Но он уже ищет признания истеблишмента, именно еврейского истеблишмента.

— Вот нездешняя песня, я выучил ее в штате Юта, — гнусавит он в микрофон, бренчит на гитаре и без всякой мелодии поет: «Ха! Ва! Ха‑ва! Ха‑ва‑на! Хава Нагила! Йоделихо!»

Так с йоделем (тирольская манера пения) и с перебором гармоники Дилан начертал эпитафию еврейским народным песням, которые пели такие «фолк‑сингеры», как Теодор Бикель и ансамбль «Уиверз», песням из репертуара рабочих с левыми симпатиями. Его насмешка была пророческой. Левые еще недолго будут петь любовные песни об израильских солдатах. Дилан с его безошибочным чутьем и тягой ко всему подлинному первым почувствовал бессмысленность и фальшь таких песен.

Блюз «Talkin’ Hava Negeilah» впервые появляется в новом собрании редких и неопубликованных записей из «Бутлег‑серии» — альбоме, который заполняет многие пробелы в музыкальной карьере Дилана, особенно последнего десятилетия, когда он, один из первых рок‑кумиров, казалось, колебался между ортодоксальным христианством и хасидизмом. Этот недавний период его жизни отражен в биографии «Дилан за кулисами», написанной Клинтоном Хейлином. И книга, и диск были выпущены в мае 1991 года к 50‑летию Дилана — подходящему событию для анализа места еврейства в жизни этого певца с тех пор, как он высмеял одну из главных мелодий американских евреев.

Дилан был причастен, пусть лишь иронически, к глубокому духовному кризису своих современников — евреев США; к драме борьбы за гражданские права, поискам утешения в экзотичности их еврейской родины и духовных пристрастиях любавичских хасидов. Подобно многим хасидам, он пришел к Б‑гу через музыку.

Сын Абы Циммермана

Стремление молодого Дилана приукрасить свою биографию, представить ее больше смелой, чем правдивой, побудило его отрицать или, по крайней мере, скрывать свое еврейское происхождение и настоящее имя — Роберт Циммерман. Появившись в 1961 году в Нью‑Йорке, он стал пользоваться диалектом «оки» (сезонных сельскохозяйственных рабочих штата Оклахома), придумал себе романтичную историю бегства из дому с заезжим цирком.

Не было ли это попыткой зачеркнуть свое детство ребенка из рядовой еврейской семьи среднего достатка ради того, чтобы называться «настоящим американцем»?

Некоторым биографам Дила‑на рисуется именно такая картина. Но Клинтон Хейлин возражает против этого. Вымысел подсказан, по его мнению, не желанием отмежеваться от своей религии, а стремлением вырваться из той изоляции, на которую обрекала жизнь в маленьком городишке Хиббинге штата Миннесота. Сыну лавочника повезло в том смысле, что обширный круг родственников, в котором он, собственно, вращался, предохранял его от соприкосновения с холодным подводным течением антисемитизма, существовавшим в этом городке. «Еврейское» образование Дилана включало летние занятия в Герцль‑лагере и подготовку к бар‑мицве. Много лет спустя он будет рассказывать:

— В городишке не было раввина, а у меня приближалась бар‑мицва. Неожиданно откуда‑то приехал раввин, который оставался в городе ровно год. Столько, сколько требовалось, чтобы я мог усвоить все, что нужно знать для бар‑мицвы. Старика из Бруклина с седой бородой, в черной шляпе и черной одежде поселили в комнате над кафе, бывшем центром притяжения местной молодежи. В кафе танцевали буги‑вуги, рок‑н‑ролл, и я тоже вертелся там после занятий с раввином.

Терпкая комбинация религии и рок‑н‑рола наложила отпечаток на душу Дилана. В музыке, которую он любил, от блюза до кантри‑баллад Хэнка Уильямса, вера обрастала мистическим страхом. Эта музыка уходила своими корнями в африканскую религию и негритянские спиричуэлз (духовные песнопения), порождала настроение ленивой, беспредметной тоски. Новый рок‑н‑ролл, однако, остановился на полдороге, привязав бессодержательную популярную песенную лирику к альтернативной музыке и блюзу. Дилан, возможно, вдохновленный своим раввином, стремился к чему‑то более высокому. Путь музыкального развития вел его от северных штатов, по «Хайвэй‑61» до дельты Миссисипи, от Нового Орлеана до Иерусалима, как он пел в «Blind Willie McTell», песне 1983 года, признанной высшим достижением в «Бутлег‑серии».

Приехавший в Нью‑Йорк голодный паренек мечтает сделать себе имя в качестве нового Вуди Гатри. Тогда как другие исполнители пели о нищете, войне и несправедливости, Дилан говорил о человеке, Б‑ге и законе. В первые месяцы его ученичества родились такие ничем не примечательные песни, как «Who Killed Davy Moore». Однако в классических песнях протеста Дилана уже присутствует что‑то более значительное, будь то Б‑г в «The Masters of War» и «God on bur Side», или в более апокалипсических и мистических песнях «А Hard Rain’s Gonna Fall» и «Blowin’ in the Wind».

После аварии, случившейся с ним во врем езды на мотоцикле в 1966 году, Дилан вынужден сбавить темп и отказаться от цыганской жизни, с которой были сопряжены его концертные турне. Обосновавшись в небольшом городе Вудстоке штата Нью‑Йорк, он стал писать более спокойную музыку к менее спокойным стихам. Эти песни свидетельствуют о новообретенных автором и исполнителем вере и надежде. В его известной песне этого периода говорится: «Я вижу свет, сияющий от Запада до Востока. Не сегодня‑завтра, так или иначе, скоро‑скоро я стану свободным». В новом альбоме Дилана встречается 61 ссылка на Библию. В песне «АН Along the Watchtower» образы из «Исайи» преобразованы в рок‑хит. В последующие несколько лет размеренная семейная жизнь с женой и пятью детьми притушила творческое горение Боба. Он записывает малосодержательные любовные песни, поет дуэты с кантри‑звездой Джонни Кэшем. Оказавшись в стороне от «звездной» жизни, Дилан занялся исследованием своих еврейских корней. Возможно, толчком к этому послужила смерть его отца. В Хиббинге, на похоронах, Боб удивил своего брата, прочтя Кадиш по отцу.

Свое 30‑летие он встретил в Израиле, где побывал у стены плача. С близким ему человеком он поделился планами купить квартиру в Израиле его интересовала возможность поселиться в кибуце.

Это пришлось не по душе левым активистам, которые со времени войны 1967 года все больше поддерживали ООП во главе с Арафатом. Они не простили «голосу своего поколения» того, что он отошел от политики. Рассказывают, будто при встрече с лидером «Черных пантер» Хью Ньютоном певец упрекнул революционера в том, что тот выступил против Израиля. Писателю Энтони Скадуто, поинтересовавшемуся, правда ли это, Дилан ответил: «Пойди, узнай у Хью» (Ньютон в то время находился в ссылке).

Аналогичные слухи сопровождали его успешное возвращение на сцену, когда в 1974 году он предпринял турне с целью сбора средств в Израильский чрезвычайный фонд. Певица Мими Фарина, исполнительница народных песен, даже организовала пикетирование его концертов в Сан‑Франциско.

В книге Стефана Пикеринга «К портрету Боба Дилана», своеобразной смеси рецензий на его концерты и еврейских мистических размышлений, говорится, что после концерта в Атланте Дилан посетил губернатора Джорджии Джимми Картера. Губернатор с одобрением отозвался о действиях певца в поддержку Израиля. Спустя два года, приняв решение выставить свою кандидатуру на пост президента США от демократической партии, Картер цитировал Дилана: «Кто не рождается заново, тот умирает».

Рождающийся заново

В конце 1978 года сам Дилан одержим желанием родиться заново. Его широко разрекламированный приход к христианству делает его самым знаменитым еврейским ренегатом в американской истории. Болезненные переживания из‑за развода с женой, утомительное кругосветное турне, чрезмерное употребление спиртного — все это порождает в нем чувство безысходности, заставляет искать решение своих проблем.

Новая вера Дилана, нашедшая отражение в виниловой пластинке альбома «Slow Train Coming», принесла ему первый Грэмми. Однако во время турне он пренебрегает советом своих духовных менторов и категорически отказывается исполнить какую‑либо из песен, относившихся к периоду, предшествовавшему тому, когда он «прозрел». Хейлин, биограф Дилана, пытается заглушить свист, которым реагировала публика на его выступления. Но, судя по записям, Дилан считал себя обязанным способствовать спасению душ людей, которые не так уж ему и нравились: «Я сказал вам, что времена меняются — и они изменились! Я говорил, что чувствую — мы вот‑вот получим ответ, так оно и было».

Следующий альбом, «Saved» («Спасенный»), вполне соответствовал своему названию. (Фирма звукозаписи отказалась выпустить альбом религиозной музыки, и Дилан записал его за свой счет.)

Связанная с евангелистами фаза жизни Дилана продолжалась недолго. Его третий «христианский» альбом включал такие далекие от фундаментализма песни, как «Ленни Брюс» — гимн известному еврейскому комику.

Важнее то, что свое прежнее мировоззрение он стал синтезировать с новым просветлением. Результатом явилась серия музыкальных произведений от возвышенной религиозной поэмы «Every Grain of Sand» до трех сюрреалистических песен. Последние не были включены в альбом, но вошли в «Бутлег‑серию» и в коллекцию «Biograph» 1985 года. Это были «Angelina», «Caribbean Wind» и «Groom Still Waiting at the Altar». Шоу называется уже не «Шекспир в переулке», а «Театр Б‑жественной комедии».

Пророческий мотив

Вскоре распространился слух, что Дилан вернулся к иудаизму, изучает Тору с любавичскими хасидами в Бруклине. Летом 1982 года он поехал в Израиль на бар‑мицву своего сына, которому уже исполнилось 15 лет, его фотографируют у Стены Плача. Вернулся ли он?

На внутренней обложке альбома «Infidels», изданного в 1983 году, изображен Дилан, припавший к земле на возвышающейся над Иерусалимом Масличной горе. Иисус исчез из его песен, на смену ему пришли образы из Торы. «Neighborhood Bully», его первая политическая песня с 1976 года, смутила рок‑прессу. В ней в ритмах хард‑рока он защищал нападение Израиля на иракский атомный реактор и вторжение в Ливан. В песне «Man of Peace» Дилан, похоже, выступает против христианских миссионеров, которые так заботились о его душе.

Песню «I and I» можно рассматривать как еврейское оправдание христианской фазы развития творчества Дилана. «Понадобился чужой, чтобы научить меня смотреть в прекрасное лицо справедливости и понять правду, выраженную словами “око за око и зуб за зуб”», — поет он.

О том периоде своей жизни, когда происходило его «рождение заново», он говорит журналистам: «Это часть моего жизненного опыта. Принимая в чем‑то участие, я должен идти до конца».

Вашингтонский раввин отмечает, что возвращение Дилана в лоно иудаизма было каким‑то уж очень тихим, без тех фанфар, которые сопровождали его уход.

«Люди, верящие в пришествие Мессии, живут так, будто он уже здесь. По крайней мере, я так считаю!» — сказал Дилан в 1985 году. Еще раньше он признал свое происхождение, но отмежевался от еврейской общины: «Вы хотите побольше узнать о моих корнях, мой друг, — я имею в виду мои еврейские корни? Возьмите пророка Илию. Он мог вызывать дождь. Пророки Исайя, Иеремия — посмотрите, разве их собратья не хотели проломить им голову за то, что те обличали их. Вот мои корни, я так думаю…» — говорил он в 1983 году.

Свидетельств тяготения Дилана к иудаизму становится все больше. Его видели на церемонии обрезания в Миннеаполисе, молящимся в Калифорнийском университете в Лос‑Анджелесе. Рассказывают, что он пришел в синагогу в измятой шляпе и джинсах. Раввин узнал его и пригласил открыть ковчег Торы. Прихожане недоумевали: почему такая честь этому проходимцу?

Недавно Дилан написал рекламное объявление для книги Маниса Фридмана, известного любавичского раввина Миннеаполиса. В своей книге, названной «Почему мы разучились краснеть?», автор берет под защиту традиционную еврейскую скромность и целомудрие во всем, что касается сексуальных отношений.

В качестве своего музыкального подарка любавичским хасидам (напомним, что в 1983 году Дилан записал альбом хасидских песен) он в 1988 году принял участие в хасидском телемарафоне: Боб играл на губной гармонике, а его соблюдающий Субботу зять играл на гитаре и пел. А пел он «Хава Нагила». Выбор может показаться странным, ибо, что бы Дилан ни воспринял от хасидов, но уж никак не философию пения и веселья, которая превозносится в этой песне. «Встаньте, браться, с сердцем, полным радости», — не это тема последних музыкальных сочинений Дилана. Изданный в 1989 году альбом «Oh Mercy!», признанный лучшим его альбомом 80‑х годов, рисует очень одинокого человека, вера которого ближе к духовной неуверенности Ребе из Коцка, чем к общительному любавичскому хасидизму.

На первой стороне диска — песня «Political World», которая построена на каббалистической идее «все разбито». Певец предлагает единственное решение: «Ring them Bells» — «Звоните в колокол, пусть мир знает, что Б‑г Один». Эта сторона альбома кончается песней «The Man in the Long Black Coat», «Человек в длинном черном пальто», — возможно, хасид, который приходит в город, цитируя Библию. И, между прочим, уводит любимую женщину рассказчика!

Вторая сторона альбома полна раздумий на тему «What Good am I?» — «Что во мне хорошего?»

То же религиозное настроение пронизывает недавно выпущенный альбом «Under the Red Sky» — «Под красным небом», хотя там звучат более легкомысленные мотивы буги‑вуги: «Б‑гу известно, что смысл есть; Б‑гу известно, что шанс есть; Б‑гу известно, что человек может подняться выше любых тяжелых обстоятельств».

Альбом заканчивается песней «Cat’s in the Well» — «Кошка в колодце», стихотворный текст которой, подобно многим песням этого альбома, напоминает детские стишки: «Листья падают, как пепел, падают, как дождь. Кошка в колодце. Слуга у двери. Вино приготовлено. Собаки идут на войну. Кошка в колодце. Листья падают. Спокойной ночи, моя любовь, да смилуется Г‑сподь над нами».

Как сказано в Мишне, 50 лет — это возраст, когда пора давать советы. Другие рок‑звезды его поколения еще распевают пустые любовные песенки, Дилан же советует нам от имени своего отца: «Сын, в этом мире можно так оскверниться, что родные мать и отец отвернутся от тебя. Но если уж так случилось, остается Б‑г, который всегда будет верить в возможность твоего исправления».

Дилан неизменно пожимал плечами, когда почитатели пытались провозгласить его пророком. Он всегда понимал духовную силу и ответственность певца, описал это в гимне своему кумиру «Last Thoughts on Woody Guthrie» — «Последние мысли о Вуди Гатри». В конце этой длинной поэмы, включенной в «Бутлег‑серию», он задает вопрос: «Там ли ты ищешь надежду, где следует?» И сам отвечает:

«Ты можешь пойти в любой храм по своему выбору,
А можешь и в бруклинскую городскую больницу.
Ты найдешь Б‑га в храме, который выбрал,
Ты найдешь Вуди Гатри в бруклинской городской больнице.
И, хотя это только мое личное мнение, а я могу ошибаться,
Ты найдешь их обоих
В Большом Каньоне
На закате солнца…»