18 ноября в Еврейском музее и центре толерантности откроется выставка «Раввинская династия», посвященная истории семьи Медалье. Наиболее заметной фигурой династии был Шмарьяу‑Лейб Медалье, главный раввин Витебска, а затем — Москвы, погибший в годы Большого террора.

История раввинской династии Медалье чрезвычайно запутана и изобилует белыми пятнами. Неясность возникает уже с происхождением необычной для русских евреев фамилии. На этот счет существует несколько версий: фамилия является акронимом имени предка, имеет сефардское проихождение (де ла Медалья), восходит к топониму Медалишки (Medaliszki). Семейное же предание гласит, что прадед — французский еврей де Медалье, став солдатом наполеоновской армии, оказался в 1812 году в России, где попал в плен, а освободившись, остался [footnote text=’Так утверждал Гилель — сын Медалье. См.: Плоткин Г. Д. Поездка в Израиль. Путевые заметки. М., 1959. С. 13.’]навсегда[/footnote]. То же предание возводит род Медалье к знаменитому пражскому раввину Йеуде‑Лёву Бецалелю, легендарному создателю Голема.

Наиболее ранние документальные упоминания о семье Медалье обнаружены в ревизских сказках за 1827–1834 годы по Шавельскому уезду Ковенской губернии. Вероятно, в этот период все члены еще немногочисленного клана проживали в двух маленьких населенных пунктах на северо‑западе Литвы: Вегеры (Вегеряй) и Попеляны. Согласно тем же ревизским сказкам, в 1864 году отец Шмарьяу‑Лейба Яаков‑Идель бен Меир Медалье проживал с семьей в Вегерах, «писал религиозные книги и не имел собственности»; через несколько лет он уже числится владельцем дома с небольшим участком земли. Проживая в окружении митнагедов, Яаков‑Идель, по некоторым сведениям, был приверженцем Хабада.

Видимо, в Вегерах же родился и Шмарьяу‑Лейб. Но если и так, то жил он там недолго. В ешиве за Медалье закрепилось прозвище «вундеркинд из Кретинги», так что большая часть его детства, видимо, прошла в местечке Кретинга (Кретинген) Тельшевского уезда той же Ковенской губернии. За обучением Медалье следил лично раввин Кретинги Арье‑Лейб Липкин, племянник основателя религиозно‑этического движения Мусар Исраэля Салантера. По преданию, когда Медалье было 11 лет, Липкин, восхищенный успехами мальчика в учебе, разрешил ему — до бар мицвы! — надевать тфилин, правда не произнося при этом благословения. В 17 лет Медалье поступил в знаменитую ешиву Слободка (в пригороде Ковны), бывшую тогда центром движения Мусар, где и проучился три года.

Забегая вперед, можно сказать, что Медалье, видимо, воспринял многие идеи Салантера, в частности предписание раввину оставаться со своей общиной, как бы ни складывались обстоятельства.

В 20 лет Медалье женился на дочери видного любавичского хасида Дов‑Бера Карасика из местечка Кролевец Черниговской губернии Дворе Карасик. Воспитанный в среде митнагедов и вошедший в хасидскую семью, Медалье получал право представлять оба эти направления, что помогло ему годы спустя стать одним из лидеров всего российского ортодоксального еврейства.

По условиям брачного договора, тесть брал на себя содержание будущего зятя и его семьи в течение пяти лет, а также выделял ему определенную сумму денег. Первое время Медалье пытался заниматься торговлей, но быстро потерпел неудачу, потеряв полученные в качестве приданого деньги. По‑видимому, это заставило его вновь сосредоточиться на изучении Торы. Спустя несколько лет, в 1898 году, когда период финансирования тестем подходил к концу, Медалье удалось найти для себя место духовного раввина в городе Тула, за пределами черты оседлости.

Большинство евреев Тулы (всего их было две с небольшим тысячи человек) составляли отставные николаевские солдаты и их потомки, печально знаменитые кантонисты. Для начинающего раввина это был совсем непростой пост. Большинство евреев Тулы уже тогда говорили на русском языке, и молодой духовный раввин должен был быстро выучить язык, которого он до этого почти не знал (Медалье помимо иврита и идиша владел польским и литовским). Его преподавателем стал сын красильщика, студент Иосиф Розен, в будущем — представитель «Джойнта» в СССР; это знакомство сыграет трагическую роль в жизни Медалье. Предметом особой заботы Медалье стали солдаты‑евреи, призванные с территории черты оседлости. Для них он организовал кошерную столовую, а также способствовал тому, что тульские евреи стали чаще приглашать солдат к себе домой на субботние трапезы.

Из воспоминаний сына мы узнаем, что в 1903 году Медалье был одним из кандидатов на пост духовного раввина в Москве, вакантный после скоропостижной кончины р. Яакова Кана. Одним из сторонников его назначения был казенный раввин Москвы, знаменитый Яаков Мазе. Однако Медалье отказался от этого места в пользу жителя Москвы р. Элияу‑Йерухама Вайсбома, «испытывавшего финансовые затруднения».

В том же году тесть Медалье умер, и община Кролевца пригласила Медалье занять его место. Раввин покинул Тулу и вернулся в Черниговскую губернию. В этот период влияние Медалье в еврейском религиозном мире постепенно возрастает. Хотя Медалье и не оставил собственных книг, он славился своими алахическими познаниями и уже тогда, в молодом возрасте, рекомендовал к печати труды старших и авторитетных ученых. А уже в 1907 году Медалье получил приглашение занять пост раввина сразу в двух крупных еврейских центрах — Кишиневе и Витебске. Он предпочел Витебск, где и стал главным раввином Заручьевской хоральной синагоги. Одним из тех, кто поддержал его кандидатуру, был Любавичский Ребе Шолом‑Дов‑Бер Шнеерсон (Хабад имел очень сильные позиции в Витебской губернии).

Витебский период стал первым звездным часом Медалье. В Витебске проживало более тридцати тысяч евреев. Самуил Маршак, дед которого был казенным раввином и преподавателем Витебской гимназии, говорил, что «в Витебске даже лошади разговаривали на идише». Но приезд Медалье в Витебск произошел в непростое время, отмеченное социальными катаклизмами и кардинальными переменами в сознании людей. Ломался вековой уклад жизни еврейской общины. «Лет 35 тому назад, — сообщал в 1913 году из Витебска корреспондент “Рассвета”, — покойный витебский духовный раввин З. Ляндо учредил в г. Витебске ортодоксальный ешибот. Теперь этого ешибота нет. Новые формы еврейской общественности властно опрокинули все то, что не могло к ним [footnote text=’Г. Ц‑н. Письма из Витебска // Рассвет. 1913. № 46. С. 20.’]приспособиться[/footnote]». В 1910‑х годах в Витебске, где евреи жили с XVI века и их жизнь не менялась столетиями, создаются революционные кружки, расцветают сионистские настроения, открываются отделения столичных еврейских обществ, создается самобытная художественная школа.

Медалье, разумеется, выступал за сохранение традиционного образа жизни и религиозное воспитание молодежи и, подобно большинству раввинов, был убежденным противником сионистского движения. Он пользовался доверием и Любавичского Ребе, и его родственника — лидера временно отколовшихся от Хабада копысских хасидов Шмарьи‑Ноаха Шнеерсона, проживавшего тогда в Бобруйске (по преданию, отец Медалье тяготел именно к копысскому направлению Хабада). Митнагедское образование, хорошие отношения с лидерами Мусара и Хабада открывали для него двери в круг религиозной элиты. Тем более что, по всей видимости, Медалье обладал не только талмудической ученостью и личной харизмой, но вдобавок и прекрасными организаторскими способностями. В сложном запутанном мире ортодоксального еврейства он был умелым политиком, пользовался популярностью не только в общинах, где когда‑либо жил, но и за их пределами. Эти факторы, а также знание русского языка, сделали его активным участником жизни ортодоксального лагеря, представителем Витебской губернии на различных мероприятиях, в том числе и организованных российским правительством. В частности, в 1912 году Медалье как представитель Хабада принял участие в учредительной конференции движения «Агудат Исраэль» в Катовице.

Вместе со Шломо Аронсоном, впоследствии главным раввином Тель‑Авива (многие коллеги Медалье по учебе и раввинской деятельности стали знаменитыми раввинами в Палестине и Израиле, в частности раввин Кук), он занимался сбором помощи жертвам погромов. В 1913 году Медалье организует сбор денег на оплату адвокатов Бейлиса, в 1914‑м — состоит в Еврейском комитете помощи жертвам войны. Насильственное выселение из прифронтовой полосы (в Ковенской, Виленской и других губерниях) вынудило в 1915 году десятки тысяч евреев отправиться на восток. Промежуточной остановкой для многих из них стал Витебск. Медалье и другие лидеры витебской общины старались облегчить участь переселенцев. В 1917 году Медалье вошел в президиум партии «Масорет ве‑херут», а сразу после революции стал делегатом «от еврейского духовенства» Витебского городского общественного комитета Временного правительства.

Одним словом — все самые яркие и важные события еврейской общественной жизни происходили при его непосредственном участии. Его авторитет и известность были таковы, что он был, по воспоминаниям сына, избран в делегацию из десяти раввинов со всей империи для поздравления императора Николая II с 300‑летием дома Романовых.

 

Октябрьская революция нанесла удар по религии почти сразу. 20 января 1918 года Ленин подписал декрет «Об отделении церкви от государства и школы от церкви», который хотя и был направлен, прежде всего, против русского православия как недавно еще государственной религии, но сильно ударил и по иудаизму, лишив общины этой конфессии прав собственности, юридического лица и объявив их имущество «народным достоянием».

Пострадали синагоги, молитвенные дома и школы. В 1917 году в Витебске насчитывалось 74 таких здания, самыми важными были главная и хоральная синагоги. Главная синагога стала первой жертвой новой политики: в апреле 1921 года синагога была закрыта, а в ее здании расположился сначала Еврейский коммунистический университет, а затем — художественный техникум. Одновременно были закрыты четыре молитвенных дома по соседству с [footnote text=’Государственный архив Витебской области (ГАВО). Ф. 1821. Оп. 1. Д. 194а. Л. 366.’]синагогой[/footnote]. В феврале 1922 года была создана Витебская губернская комиссия по конфискации ценностей. Весной все витебские синагоги были тщательнейшим образом досмотрены и из них было вывезено 10 кг серебряной [footnote text=’ГАВО. Ф. 123. Оп. 1. Д. 771. Л. 79.’]утвари[/footnote]. Подробный рассказ об этом процессе, в котором Медалье безуспешно пытался отстоять синагогальное имущество, содержится в знаменитом памфлете Марии Фрумкиной (Эстер) «Долой раввинов» (1923).

Конфискации продолжались и в дальнейшем, в результате чего многие предметы из синагог переместились в музеи, архивы и частные коллекции. В витебском архиве сохранились документы, свидетельствующие о попытке Медалье договориться с властями о замене реквизиции синагогальной утвари в пользу голодающих Поволжья сбором с еврейских свадеб.

Параллельно Евсекция начала наступление на традиционное еврейское образование, и в 1921 году в Витебске прошел первый показательный суд над хедерами. Он «продолжался несколько дней, затягиваясь до поздней ночи и привлекая к себе многотысячные массы [footnote text=’ГАВО. Ф. 10050‑п. Оп. 1. Д. 347. Л. 99.’]населения[/footnote]». Медалье принял участие в «диспуте», выступив против какого‑либо реформирования хедеров и призвав верующих к сопротивлению антирелигиозной политике государства. В заключение своей речи он сказал: «Вы, судьи, должны знать, что руки ваши будут дрожать при подписании вашего приговора, приговора против хедера. Имейте страх Б‑жий, страх именно перед еврейским Б‑гом, а мы пребываем в надежде, что Верховный Судия нам поможет, и мы будем сохранять наш хедер и нашу веру, как повелел Г‑сподь!» Благодаря усилиям Медалье в Витебской области долгие годы функционировала небольшая сеть талмуд тор и ешива.

Медалье входил в неофициальный Комитет раввинов СССР, работавший под руководством Любавичского Ребе Йосефа‑Ицхака Шнеерсона. Активность Медалье не могла остаться не замеченной властями. В 1928 году Медалье наряду с другими известными раввинами, видимо, в обмен на обещание властей не чинить препятствий в выпечке мацы был вынужден подписать два [footnote text=’См. Зельцер А. Евреи советской провинции: Витебск и местечки. 1917–1941. М.: РОССПЭН, 2006. С. 397.’]письма[/footnote], осуждающих «нападки на советскую власть со стороны еврейских религиозных кругов Польши» и опровергающих сведения о преследованиях еврейской религии и еврейских религиозных деятелей в СССР.

Обеспеченная жизнь, которой жила чета Медалье с 12 детьми все дореволюционные годы, быстро закончилась. Массовый отход от религии, обнищание, тяготы военного времени и противодействие властей свели его доходы к минимуму. Конституции 1918 и 1925 годов лишили духовенство избирательных прав, лишенцы и их дети официально притеснялись на административно‑бытовом уровне: не получали продуктовых карточек, выселялись из квартир, исключались из школ. Лишенный избирательных прав, обложенный непомерными налогами, практически равными его заработку, переселенный в маленькую квартиру на окраине города, Медалье все же оставался на своем посту до того момента, когда еврейская религиозная жизнь в Белоруссии окончательно замерла.

К этому времени значительная часть старой раввинской элиты либо умерла, либо уехала из страны. Однако Медалье не уехал, хотя имел такую возможность, а деньги на его отъезд собирали самые известные раввины подмандатной Палестины. Почему? Любавичский Ребе Йосеф‑Ицхак Шнеерсон так наставлял в 1925 году одного из впавших в сомнение соратников: «Для каждого из нас настало время понять, что нам не следует озираться вокруг себя в поисках другого места в жизни. Мы находимся здесь и именно здесь мы должны хранить свет Торы и следовать по пути служения Б‑гу. Всем нам давно пора понять, что у нас есть жизненная задача — помогать нашим братьям и в этой стране. Я говорю тебе прямо — оставь свои мысли об [footnote text=’Цит. по: Локшин А. Е. «Гражданской война кончилась — борьба против хедеров началась»: Cудьба еврейского религиозного образования в Советской России (1917–1930) // Лехаим. 2005. № 10. С. 42.’]отъезде[/footnote]». Обстоятельства сложились так, что сам Ребе Раяц из‑за ареста был фактически изгнан из СССР. Медалье хранил здесь свет Торы до конца.

Ужесточение антирелигиозной политики властей в «год великого перелома» вынудило Медалье покинуть Витебск. Он переехал в Тулу, а затем, в 1931 году, в подмосковный Лосиноостровск.

Медалье оказался в Москве в очень непростое время. Со взрывом храма Христа Спасителя в декабре 1931 года началась волна разрушений церквей, синагог и мечетей была объявлена «безбожная пятилетка» (1932–1937 годы). В период с 1928 года по 1930‑й в Москве закрыли 14 синагог из 18, даже Хоральная синагога в 1930‑м находилась под угрозой [footnote text=’Бейзер М. Евреи Ленинграда. М.–Иерусалим, 1999. С. 226–227.’]закрытия[/footnote]. В 1929‑м были арестованы и осуждены (на небольшие сроки) руководители Московской еврейской религиозной общины (МЕРО) во главе с ее председателем Альбертом Фуксом, а сама МЕРО была распущена. Позже она была восстановлена, но в значительно урезанном виде, а ее деятельность ограничена только Хоральной синагогой. Верующие были в значительной степени деморализованы — как гонениями на религию, так и личными испытаниями в статусе лишенцев. В 1933 году главный раввин Хоральной синагоги Яаков Клемес получил разрешение на выезд из СССР и уехал в Палестину. Новым главным раввином Хоральной синагоги и трех других городских синагог (Арбатской, на Б. Бронной ул. и в Марьиной роще) и был избран Шмарьяу‑Лейб Медалье. Ему удалось преодолеть разногласия между хасидами и митнагедами, сотрясавшие общину в 1920‑х годах. Вокруг Медалье объединились и радикальные хабадники и умеренные митнагеды.

Тем временем тучи над головой лидеров советского еврейства сгущались. Все конфессии, включая иудаизм, оказались в монопольном ведении НКВД СССР, который не преминул предпринять в годы Большого террора массированную атаку и на «мракобесов в рясах, ермолках и чалмах». Положение еврейских лидеров осложнялось тем, что в 1930‑х годах любые контакты с иностранными гражданами служили одним из ходовых оснований для вынесения самых суровых, в том числе и расстрельных, приговоров.

Именно связи с внешним миром сыграли трагическую роль в судьбе Медалье. Началось все в 1937‑м, когда арестовали двух членов правления МЕРО за «враждебный настрой к советской власти и ВПК(б)» и «контрреволюционную агитацию». Однако следствие интересовалось не столько самими арестованными, сколько компроматом на Медалье, чтобы сфабриковать громкое политическое дело. Из выбитых показаний следовало, что раввин Медалье — «мизрахист, религиозник», то есть приверженец возникшего в 1902 году в Вильне сионистского религиозного движения Мизрахи, и что якобы по этой линии он тесно сотрудничал со Шнеерсоном, а также часто встречался с представителем «Джойнта» в Москве И. Б. Розеном, получая от того «крупные суммы [footnote text=’Рабинович Э. М. Трое из раздавленного поколения // Еврейская старина. 2009. № 2 (61).‘]денег[/footnote]». Заполучив эти сведения, следователи поспешили доложить о вскрытии подпольной антисоветской еврейской националистической организации, звучно названной ими «Мерказ Мизрахи». Очевидно, чтобы подкрепить эту мистификацию дополнительными «признаниями», в ноябре 1937 года был взят под стражу Мойше‑Хаим Гуртенберг — кантор синагоги на Большой Бронной. Но тот о Медалье сказал лишь, что в его синагоге он «бывает очень редко», и вскоре был расстрелян за «проведение контрреволюционной пропаганды террористического характера». Тогда, очень своевременно, поступил донос от одного из негласных информаторов НКВД в Хоральной синагоге о том, что годом ранее Медалье выступил на собрании верующих со следующим заявлением: «Еврейская религия в СССР все время репрессируется, она загнана в подполье, в то время как там, на Западе, она прогрессирует. Еврейский народ как нация уже не существует. Биробиджан — советская колония. Еврейскому народу необходимо сплочение… чтобы спастись от наступления коммунизма в [footnote text=’Костырченко Г. В. Тайная политика Сталина. Власть и антисемитизм. М.: Международные отношения, 2001. С. 130. ‘]СССР[/footnote]». И в конце декабря 1937 года капитан госбезопасности Аронов направил записку руководству НКВД СССР о том, что раввин Медалье вступил в «противозаконные сношения с раввином Шнеерсоном», направляющим из‑за границы нелегальную деятельность советских хасидов, в связи с чем необходимо взять под стражу Медалье и его «ближайших сообщников», а также провести обыски в их квартирах.

Аресты «главарей» мифического «сионистского подпольного центра еврейских клерикалов и националистов “Мерказ Мизрахи”» прошли 4 января 1938 года. В Бутырскую тюрьму доставили раввина Медалье, его зятя и двух членов правления МЕРО. Одним из основных обвинений была связь с представителем «Джойнта» и директором дочерней компании «Агро‑Джойнт» Иосифом Розеном, которого они в обмен на благотворительные средства якобы снабжали клеветническими материалами о ситуации в Советском Союзе. Сам Медалье не скрывал, что часто встречался с Розеном, которого хорошо знал еще с начала 1900‑х годов по Туле, где был дружен с его отцом. Раввин не отрицал также, что получал от Розена деньги, но не на «контрреволюционную деятельность», а для раздачи нуждавшимся членам общины.

Жена Медалье Двора в апреле 1938 года написала письма Сталину, Калинину, Молотову и Кагановичу. В письме Сталину есть такие строчки: «…я обращаюсь к Вам, глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович, с просьбой о содействии в освобождении моего мужа. Ведь единственное, в чем его можно обвинить, — это то, что он духовное лицо — [footnote text=’Рабинович Э. М. Указ. соч. ‘]раввин[/footnote]».

Судьба Медалье решилась 26 апреля 1938 года на заседании Военной коллегии Верховного Суда СССР. Оно проходило в закрытом режиме, без участия государственного обвинителя, защитников и без вызова свидетелей. Председательствовал корвоенюрист И. О. Матулевич, стяжавший в 1950 году позорную славу главного судьи на процессе по самому кровавому после войны «ленинградскому делу». Медалье не признал себя виновным и отказался от показаний, данных на предварительном следствии, назвав их вынужденными и не соответствующими действительности. Тем не менее Военная коллегия приговорила Медалье к расстрелу, приговор был приведен в исполнение без промедления. Обо всем этом вдова и дети раввина узнали только после его посмертной реабилитации 7 декабря 1957 года.

Почему Медалье не уехал, мы не знаем и никогда не узнаем. Очевидно, он понимал, что его ожидает. Его сын Моисей, раввин Ростова‑на‑Дону, был арестован в 1935 году и отпущен, но в 1937‑м вновь арестован и расстрелян в лагере в 1938‑м. Младшего сына, Гилеля, Медалье смог отправить (по «сионистской» квоте Красного Креста Пешковой) в Палестину к родственникам. Гилель был раввином Лидса и Антверпена, кавалером бельгийского ордена Леопольда, редактором первого перевода «Кицур Шульхан арух» на английский язык. Третий сын, раввин Авром, долго сидел по «сионистским» статьям и считался главным алахическим авторитетом в послевоенном Ленинграде. Среди его учеников известные раввины, в том числе р. Ицхак Коган из синагоги на Большой [footnote text=’Который организовал в своей синагоге первую выставку, посвященную Медалье.’]Бронной[/footnote].

Мы мало знаем о раввине Медалье как о человеке — известны в основном его дела как раввина, руководителя общины. Мы лишь знаем, что он обладал широкими и современными взглядами, посещал театр, разрешал жене и детям ходить в кино, курил сигары, отдыхал в Карлсбаде и на Рижском взморье… Вот и все. Но этого достаточно.

 

Автор благодарит р. И. Когана за то, что вдохновил ее на сбор материалов о Ш.‑Л. Медалье, а также Э. Рабиновича, М. Шпицберг, Г. Костырченко, Ю. Снопова, Л. Хмельницкую, К. Карпекина, Ц. Патласа, Н. Липес, семьи Барон, Манн и Ромм за доступ к материалам и В. Палея, А. Зельцера и И. Лурье за ценнейшие консультации.