Мы продолжаем знакомить читателей с монографией Йосефа Каплана «Альтернативный путь к Новому времени. Сефардская диаспора в Западной Европе», русский перевод которой вы найдете среди новинок издательства «Книжники» в текущем году.

Еврейский облик сефардов Гамбурга

Сефардская община Гамбурга очень походила по социальному составу и еврейскому облику на другие западные сефардские общины, которые так же, как и она, были основаны в XVII веке бывшими конверсо, вернувшимися в иудаизм. Следует обратить внимание на особое сходство между ней и сефардской общиной Амстердама: обе они возникли в результате крушения португальской общины новых христиан в Антверпене, когда у коммерсантов, принадлежащих к Nação, возникла необходимость основать новый центр в одном из западных портов, откуда они могли бы продолжать вести свою широкомасштабную трансатлантическую торговлю. Раньше евреям было запрещено селиться в обоих городах; и там и там отцами-основателями сефардской общины стали новые христиане, которые жили под маской католиков до тех пор, пока не получили возможность открыто исповедовать иудаизм.

В 1663 году в Гамбурге проживало около 120 сефардских семейств, а также от 40 до 50 ашкеназских. Не будет преувеличением сказать, что общее число евреев в городе составляло около 800 человек, 600 из которых были сефардами. В 1652 году, когда гамбургские евреи испанского и португальского происхождения получили право проводить публичные молитвы в синагогах, они объединили три существующие конгрегации — «Талмуд Тора», «Кетер Тора» («Венец Торы») и «Неве шалом» («Обитель мира») — и организовали единую общину «Бейт Исраэль».

Хотя в Гамбурге, как и в других общинах, основанных крещеными евреями, была сделана попытка организовать жизнь в соответствии с алахой, а также с талмудической и раввинистической традицией, недавним конверсо было совсем не просто усвоить исторические ценности иудаизма и приспособиться к образу жизни своих еврейских собратьев. Как мы увидим дальше, в сефардской общине Гамбурга в это время не было недостатка в людях, которых подозревали в несоблюдении заповедей или обвиняли в публичном нарушении законов Торы. Руководство общины было готово карать любых нарушителей или протестующих, придерживаясь в этом отношении ничуть не более либеральных взглядов, чем амстердамские парнасы.

Шаткий политический и юридический статус евреев Гамбурга влиял, прежде всего, на уровень их уверенности в себе. Это ясно видно по бескомпромиссной политике, которую проводили парнасы сефардской общины по отношению к евреям, чье присутствие считалось нежелательным: в особенности к нищим и попрошайкам, бродягам, которые переходили с места на место и становились финансовой и социальной обузой для тех общин, где пытались обосноваться. Еврейские торговцы испанского и португальского происхождения испытывали тревогу из-за присутствия подобного социального элемента, поскольку он мог подорвать почтение и уважение, которое они стремились заслужить и сохранить в глазах окружения. Сефардская община Гамбурга боролась с этой проблемой таким же образом, что и другие общины Nação: она ежемесячно выделяла определенную сумму для поддержки бедняков и предпринимала все возможные усилия для того, чтобы отослать как можно большее их число куда угодно, как можно дальше.

Положение ашкеназской бедноты было еще более щекотливым. Многие из этих людей были «бедными евреями» во всех отношениях: мы подразумеваем беженцев Тридцатилетней войны, которые прибыли в Гамбург из районов, где еврейскому населению угрожала реальная опасность. Большинство ашкеназов зарабатывали себе на жизнь, работая на табачных мануфактурах, принадлежавших сефардам, а многие ашкеназские женщины работали служанками в домах богатых семей из числа Nação. Подобно всем прочим сефардским общинам Запада, гамбургская община отказывалась принимать немецких и польских евреев, поскольку их конгрегация по определению была предназначена для евреев пиренейского происхождения, и только для них.

Борьба за сохранение еврейской идентичности и религиозной дисциплины

На самом деле сефардская община Гамбурга считала себя обязанной следить не только за прибытием евреев в город, но и за их отъездом оттуда. Как и в других сефардских общинах, в Гамбурге тоже были евреи, которые по разным причинам возвращались в Испанию и Португалию. Некоторые из них поступали таким образом в интересах дела, другие — из-за материальных проблем, третьи мотивировали свое возвращение на Пиренейский полуостров семейными причинами. Подобного рода путешествие в Terras de Idolatria («земли идолопоклонства») подразумевало, что нужно вновь облачиться в христианские покровы и отказаться от своей еврейской идентичности. Разумеется, были и такие — и их число не было незначительным, — кто вернулся в Испанию и Португалию, утратив свою веру в иудаизм или будучи убежден в том, что только католическая церковь гарантирует спасение души. Сефардские общины практически не могли помешать людям, возжелавшим вернуться на родину по причине глубокой убежденности в превосходстве христианства, но бескомпромиссно боролись с теми, кто не собирался делать окончательный выбор и хотел уехать в «земли идолопоклонства» на какое-то время, а в дальнейшем вернуться в еврейскую общину. Как и в Амстердаме (а также в Ливорно и Лондоне), сефардская община в Гамбурге приняла ордонанс, назначающий наказание всякому, кто задумывался о поездке в Испанию или Португалию. Еврейские лидеры в Гамбурге пытались провести четкую границу между иуда­измом и христианством. Путешествие в «земли идолопоклонства» считалось нарушением этой границы и свидетельствовало о колебаниях немалого числа бывших конверсо, чье возвращение в лоно иудаизма не могло заставить их окончательно порвать с иберийским и католическим прошлым.

Неудивительно, что сообщество, предпринимавшее активные действия по определению границ вновь обретенной еврейской идентичности своих членов, часто пользовалось правом объявлять херем и назначать подобные наказания, чтобы покарать преступников и устрашить потенциальных нарушителей. Изгнание из общины тех, чье поведение и действия бросали вызов принятым в общине образу жизни и нормам, а также традиционным в еврейском обществе запретам, играло важную роль в определении характера коллектива. Отказ от общения с нарушителем, объявление ему бойкота или изгнание из города помогали общинным лидерам обозначить моральные границы религиозной, культурной и социальной идентичности новой общины.

Однако на гамбургских сефардских лидерах лежали и другие задачи, помимо формирования сплоченной общины для бывших конверсо. Шаткий политический статус гамбургской еврейской общины заставлял ее глав принимать суровые меры против всякого, чье поведение могло повредить хрупким отношениям между общиной и христианским бюргерством в целом и муниципальными властями в частности. Самые суровые наказания, как мы увидим ниже, были назначены для тех, чьи поступки могли нарушить стабильность еврейского присутствия в городе.

В Гамбурге в нашем распоряжении имеются всего два общинных регистра XVII столетия, и они покрывают только тридцать лет истории общины — с 1652-го по 1681-й. Тем не менее эти регистры во многом освещают — и это несомненно — ключевой период жизни гамбургской общины и позволяют нам выявить несколько важнейших ее характерных черт.

В первую очередь бросается в глаза то, что довольно много людей за рассматриваемый период были подвергнуты отлучению: за эти тридцать лет власти общины отлучили, по крайней мере, 42 человека; это, безу­словно, очень большая цифра, особенно если принять во внимание относительно скромную численность общины. Даже в сефардской общине Амстердама, в которой было в три раза больше членов, чем в общине Гамбурга, а использование отлучений было крайне распространенной формой наказания, за тот же период отлучению подверглись всего 29 человек.

В регистрах гамбургской общины, перемежая друг друга, наличествуют следующие термины для описания бойкота и отлучения: херем («отлучение»); аpartar («бойкотировать», «удалять»); нидуй («остракизм»); браха (букв. «благословение», эвфемизм херема). По большей части, независимо от того, какой термин использовался, он относился к наказанию, лишающему преступника права посещать синагогу и пользоваться религиозными услугами, предоставляемыми общиной, а также запрещающему другим членам общины вступать в контакт с нарушителем как в устной, так и в письменной форме. Похоже, что в Гамбурге, как и в Амстердаме, большинство отлучений накладывалось на короткий срок, а именно на несколько дней или недель, хотя то тут, то там можно увидеть дела, где нарушители оказывались под бойкотом на долгий срок, иногда даже очень надолго.

За какие преступления гамбургская община отлучала своих членов?

Представляется, что самым тяжелым нарушением из тех, что попадали под юрисдикцию общинного руководства, было доносительство на других евреев. С самого начала месяца нисана 1656 года в общине существовал обычай зачитывать в синагоге специальный ордонанс, направленный против всякого, чьи действия могут нанести вред «общине или любому ее члену в результате донесения информации в сенат или кому-то из муниципальных судебных чиновников, даже невысокого ранга», по вопросам, касающимся общины и ее [footnote text=’См.: Livro de Ascamoth I, fols. 54ff.’]членов[/footnote]. Кроме того, наказание в виде херема применялось против тех, кто составлял или распространял клеветнические тексты, направленные против членов общины. Предупреждение публичных скандалов, поддержание порядка в общине и предотвращение всех действий, способных повредить ее стабильности, — все это входило в число задач, решению которых парнасы посвятили большую часть своих усилий. Всякое поведение, которое могло опорочить доброе имя «членов Нации», и любой признак внутриобщинной оппозиции, направленной как против маамада, так и против кого-то из членов социальной элиты, требовали суровой реакции со стороны руководства и влекли за собой весьма тяжелое наказание для преступников.

Парнасы также изо всех сил стремились предотвратить всякий намек на оскорбление религиозных чувств лютеранских властей, чьи уши были очень чутки ко всему, что можно было бы счесть вызовом по отношению к христианству, его догматам или символам. Так, парнасы приговаривали к наказанию в виде брахи и штрафу в размере пятидесяти талеров всякого, кто осмеливался обрезать мужчину или мальчика из числа иноверцев без позволения «сеньоров [footnote text=’См.: Ascamoth I, fol. 21.’]маамада[/footnote]». Еврейский прозелитизм считался очень тяжелым преступлением во всех христианских обществах того времени, и вполне понятно, что этот вопрос стоял особенно остро в тех местах, где еврейское население состояло главным образом из конверсо, вернувшихся в иудаизм. Ведь среди поселившихся в этих городах иммигрантов не всегда просто было отличить христиан еврейского происхождения от старых христиан, по каким-то причинам решивших связать свою судьбу с еврейством.

Другое преступление, в котором обвиняли евреев, — изготовление фальшивых денег. Это обвинение не было новым в христианской Европе, а эпоха меркантилизма придала ему новый импульс. Конечно, такое тяжелое обвинение могло подорвать статус еврейской общины в городе, поскольку изрядная часть гамбургских бюргеров всегда выступала против присутствия в городе евреев и дарования им каких бы то ни было привилегий. Несомненно, это обвинение не было совсем лишено оснований, и немало евреев действительно совершали такое преступление или другие, подобные ему.

Особенно интересны ордонансы, в которых упоминается херем за нарушение алахи. В ордонансе, датированном 14 сентября 1654 года, члены маамада заявляли, «чтобы никто под страхом брахи не осмеливался играть в азартные игры в любые дни поста, соблюдаемые в нашей [footnote text=’Ibid., fol. 34.’]общине[/footnote]». Маамад также был вынужден вмешаться, когда стало известно о «бессовестности, выказываемой некоторыми членами нашей Нации, которые желают, вопреки всем запретам, брить бороды в домах иноверцев и соглашаются, чтобы по лицам их водили бритвой, что никак не дозволено нашей святой Торой». По документам создается впечатление, что внутри общины существовала достаточно значительная группа, которая постоянно тем или иным образом нарушала алаху. Мессианский пыл, который охватил еврейский мир во время саббатианского движения, затронул, конечно же, и западную сефардскую диаспору. Массовое покаяние, которое, как предполагали, должно было приблизить избавление, оказало сильное влияние на жизнь сефардов в Гамбурге. Главы общины делали все, что было в их власти, чтобы подготовить конгрегацию к пришествию мессии, они предпринимали огромные усилия, дабы удержать свою паству от этических ошибок и [footnote text=’Sholem G. Sabbatai Sevi: The Mystical Messiah 1626–1676. Princeton, 1973. P. 566–591.’]греховности[/footnote]. Эта история также имела серьезные последствия для статуса херема в общине. Дело в том, что ордонансы, подра­зумевавшие наказание отлучением, толковались таким образом, что всякий нарушитель, совершивший упомянутые в них преступления, оказывался как бы проклят Б-гом, даже если о его преступлении не стало широко известно и херем в действительности не был на него наложен. Присутствие в общине членов, об отлучении которых никто не знал, подвергало опасности всех остальных, поскольку члены конгрегации продолжали иметь дело с отлученным, не подозревая, что тем самым они нарушают заклятие, лежащее на преступнике. Поэтому в 1665 году, когда мессианский накал достиг наивысшего градуса, парнасы приняли решение аннулировать все декреты об отлучении, вынесенные против членов общины. С этого момента угроза попасть под отлучение была более или менее снята с членов общины. Но в то же время сеньоры маамада сочли нужным исключить из данного ими прощения тех, кто был подвергнут херему за четыре вида преступлений, к которым они относились с величайшей серьезностью: доносы иноверцам на евреев, бритье бороды ненадлежащим способом, запретные азартные игры и любые игры в канун Йом Кипура и Девятого ава. По их мнению, это были особо опасные нарушения, которые угрожали общественному порядку и бросали тень на «доброе еврейство» членов общины.

В то же время парнасы не переставали угрожать херемом «неверующим», которые осмеливались открыто выступать против Шабтая Цви. Такая политика была характерна для еврейской элиты Гамбурга, по крайней мере, до тех пор, пока до Западной Европы не дошли слухи об обращении Шабтая Цви в ислам. Маамад постановил, что всякий раз, когда в синагоге произносится благословение царю — речь идет о царе-мессии, Шабтае Цви! — «все присутствующие там должны встать на ноги и про­явить подобающее почтение, потому что таков наш долг». Интересно, что в то же время гамбургские парнасы под страхом херема запретили распространение радикального мессианского сочинения «Fin de los dias» («Конец времен»), потому что эта книга «может навредить нам в глазах иноверцев».

Подвергшиеся отлучению и их преступления

Что нам известно об отлученных в общине «Бейт Исраэль»? В дошедших до нас общинных регистрах часто упоминаются члены конгрегации или зависимые от них тем или иным образом люди, которых сочли «беспечными» или «недостаточно сознательными» в отношении еврейского образа жизни; иных называют «недостойными людьми» из-за их поведения. В своих постановлениях раввины часто упоминают людей, которые ведут «позорную жизнь», или привержены «презренным обычаям», или следуют «дурными путями» и т. п. Многие «недостойные люди» существовали на обочине еврейской общины, и в некоторых случаях просматривается определенная связь между их низким социально-экономическим статусом и склонностью нарушать алаху. Как в различных европейских общинах раннего Нового времени, так и в сефардской конгрегации Гамбурга чувствуется тенденция описывать представителей низшего класса, а вместе с ними и бродяг из числа ашкеназов, как часть организованного антисообщества, которое отличается не только безнравственностью, но и стойким антагонизмом по отношению к институционализованной религии. <…>

Причины, которыми руководствовались парнасы общины, осуждая людей на наказание отлучением, не всегда излагались открыто, но бросается в глаза довольно большое число тех, кто был отлучен за агрессивное поведение. Физическое насилие было общепринято и широко распространено в сефардских общинах Запада, но в Гамбурге оно достигло особенно заметных масштабов. Словесные перепалки часто перерастали в стычки с применением оружия. Подобные инциденты зачастую происходили в самой синагоге или поблизости от нее, и создается впечатление, что мы имеем дело с сообществом чрезвычайно вспыльчивых людей. Споры по тривиальным вопросам часто заканчивались самыми жестокими драками.

Некоторых отлучали за клевету на маамад или неуважительное поведение по отношению к парнасам. Известно, что два человека были наказаны за доносительство на еврея нееврейским властям. Было еще два человека, которых подвергли херему за изготовление фальшивых денег и незаконную деятельность: оба были ашкеназами.

Особенно занимательны случаи наложения херема за преступления против алахи и нарушение заповедей. Под эту категорию подпадает дело Исаака бен Соломона Касереса, который нарушал Йом Кипур и субботу. Самуэль Геделла был отлучен за то, что брил бороду бритвой. К той же группе относится дело о тайном браке Мануэля Мендеса. Он пытался тайно жениться и даже подкупил двух свидетелей, чтобы создать видимость того, что брак заключен в соответствии с алахой, хотя и в нарушение общинных установлений.

Также в списках отлученных этой общиной появляется имя Шабтая Рафаэля, хорошо известного саббатианца, который стал одним из виднейших пропагандистов саббатианства после обращения Шабтая Цви в ислам. Херем ему был объявлен после того, как гамбургская община официально отреклась от веры в разочаровавшего всех мессию.

Альтернативные или дополнительные наказания

Без сомнения, херем был тяжелейшим наказанием в традиционном еврейском мире, как из-за своего сакрального наполнения и значения, так и из-за социальных и религиозных последствий. Но гамбургский маамад располагал арсеналом альтернативных, а иногда даже дополнительных наказаний. Денежные штрафы были одним из самых распространенных видов наказаний, и когда от преступника требовали уплатить штраф, ему обычно также приходилось просить прощения за свое преступление в синагоге.

Другим наказанием, явно принадлежащим к тому же типу, что и херем, был часто используемый в сефардской общине запрет входить в синагогу со всеми вытекающими последствиями. Так, Давид, сын Йосефа да Сильвы, повел себя неуважительно по отношению к парнасам в синагоге в праздник Рош а-Шана (Новолетия) и за свое поведение был наказан маамадом в 1660 году: ему запретили посещать синагогу в течение целого года. Для начала маамад постановил запретить ему выходить из дома до Йом Кипура, собираясь отлучить его на следующий день, но в итоге было принято решение смягчить приговор и повелеть ему прочитать вслух в синагоге бумагу, которую ему вручат, а также преградить ему на год доступ в центральную синагогу для молитвы, принудить его выплатить штраф в размере десяти талеров и после этого разрешить выйти из дома.

В деле да Сильвы приговор был ограничен «центральной синагогой», то есть congregação geral, но он все-таки мог молиться в одном из мидрасим, принадлежавших общине. Однако на протяжении тридцатилетнего периода, который мы рассматриваем, примерно девяноста членам конгрегации было запрещено заходить во все синагоги и молиться в миньяне с другими членами общины. Не следует ли видеть здесь определенное влияние церковных наказаний, практикуемых в христианской среде, окружающей наших сефардов: запрета на посещение преступниками церкви и лишения их таинства причастия? Хотя это наказание иногда сводилось к нескольким дням, временами оно распространялось на долгий срок, а порой даже на всю жизнь. 14 ава 5439 года (23 июля 1679) парнасы решили, что нужно объявить в синагоге, «что всякий, кому староста сообщил, что он не должен приходить в синагогу, а он тем не менее пришел вопреки настоящему постановлению, в первый раз пусть заплатит [штраф в размере] двух талеров, а во второй раз — столько, сколько сочтет нужным маамад, и пусть уйдет из [footnote text=’Ascamoth I, fol. 234.’]синагоги[/footnote]».

В определенных случаях это наказание служило только для того, чтобы предупредить о наложении херема. Это значит, что, если преступник не пожелает выразить раскаяние, или не попросит публично прощения, или не исполнит того, что было наложено на него в качестве кары, его отлучат от общины. В других случаях запрет на посещение синагоги накладывался после снятия херема, и тогда это означало, что маамад согласился проявить милость к преступнику и заменить ему наказание на менее тяжелое. Но были и такие казусы, как с Исааком Абильо в 1654 году, когда преступник бывал deterrado de esnoga para sempre («изгнан из синагоги [footnote text=’Ibid., fol. 235.’]навечно[/footnote]»).

Кроме этого, в распоряжении маамада были и другие виды наказаний. Яаков Мазаот был признан виновным в сношениях с замужней женщиной, которая в результате забеременела. Эта женщина прибыла из Амстердама, а муж ее, видимо, уехал в Испанию. По утверждению маамада, в его распоряжении находились «многочисленные свидетельства очевидцев», что вышеупомянутый Яаков Мазаот действительно нес ответственность за этот «омерзительный грех», в результате чего ему было приказано оплачивать все расходы этой женщины, которую отослали в Глюкштадт, и содержать ее ребенка с момента рождения. В то же время, обсудив, нужно ли наказывать его херемом, маамад принял решение не делать этого «по своим причинам» и приговорил виновного к следующему наказанию:

В течение всего месяца адар он должен приходить в синагогу до начала молитвы, в противном случае он будет оштрафован на один талер.

По истечении этого месяца он должен изо всех сил стараться приходить в синагогу по возможности раньше, а если он опоздает и придет после молитвы «Иштабах» (то есть в конце первого чтения псалмов), то будет оштрафован на полталера.

В синагоге он должен вести себя подобающе.

До праздника Рош а-Шана его должны наказывать одним ударом кнута в канун каждого новолуния в присутствии раввинов общины.

Каждый раз при этом он должен выплачивать штраф в размере пяти талеров.

Яаков Мазаот, видимо, владел игорным домом (casa de juego) — с этого момента парнасы запретили ему до наступления праздника Рош а-Шана позволять «музыке играть в его доме» или «проводить эти [footnote text=’Ibid., fols. 201ff.’]игры[/footnote]».

Это был не единственный случай, когда парнасы использовали побиение кнутом в виде наказания. В 1666 году, после драки, которая разразилась в синагоге между Йошуа Абильо и Мордехаем Шиланом во время чтения Кдуши, обоих виновных приговорили к штрафу в размере одного талера и запретили приходить в синагогу до уплаты. При этом Шилана еще осудили на «один удар кнута от руки сеньора раввина или кантора», поскольку он дерзко говорил с членами [footnote text=’Ibid., fol. 318.’]маамада[/footnote].

Помимо перечисленных видов наказаний, следует упомянуть также и то, что десятки людей — как чужестранцев, приехавших в Гамбург из разных мест и не получивших права жительства в городе (в том числе нескольких ашкеназских бродяг и беженцев), так и членов общины, признанных виновными в серьезных преступ­лениях или известных аморальным образом жизни, — были изгнаны из города и его окрестностей по приказу маамада при полной поддержке муниципальных властей.

Число людей, наказанных сефардской общиной Гамбурга в течение этого периода, поражает, особенно если принять во внимание, что общая ее численность не превышала 600 человек, включая детей: более 40 человек попали под отлучение или бойкот, около 90 было запрещено приходить в синагогу на протяжении разных сроков, еще десятки были изгнаны из города и прилегающей территории. И все это за каких-то тридцать лет! Тенденция отлучать и бойкотировать нарушителей порядка отражает потребность в стабильности, существовавшую у людей, которые совсем недавно стали евреями и пытались создать общие нормативные основания для функционирования общины, состоявшей из индивидов со сложными и иногда даже противоречивыми ценностными ориентирами. Представляется, что в Гамбурге одна из причин действий парнасов заключалась в определенном беспокойстве по поводу очевидной небезопасности их положения, враждебного отношения местного Bürgerschaft (бюргерства), городских старейшин и лютеранского клира. Но в то же время создается впечатление, что даже несмотря на то, что основы жизни сефардских евреев в городе уже были прочно заложены, в них стали намечаться первые трещины. Все указывает на то, что, когда община еще только создавалась, стали заметны определенные признаки аномии и социальной дезинтеграции, которые лишь усилились в течение XVIII столетия, когда Гамбург утратил свой статус верховенства в западной сефардской диаспоре.