В 1926 году в Москве, в библиотечке «Огонька», вышли в свет четыре тоненькие книжки некоего Давида Фридмана: «Мендель Маранц» (№ 77), «Надельсон и Шнапс» (№ 103), «Мендель Маранц меняет квартиру» (№ 123) и «Возвращение Менделя Маранца» (№ 126). На одном выпуске стояло: «С рукописи автора перевел П. Охрименко»; на других значилось: «Авторизованный перевод с английского». Обложку выпуска № 126 украшала фотография автора – молодого человека с настороженной улыбкой, сидящего, охватив руками колено, – почти как Достоевский на портрете Перова. По рассказам современников, «вся Москва» тогда повторяла: «Что такое брак? Университет. Что такое дети? Ученые степени»; «Что такое жена? Рентгеновские лучи. Она видит тебя насквозь»; «Что такое идея? Кукушка. Она появляется в свой час»… И так далее.

Остряки и острословы всех рангов быстро переняли новый прием. Только, пожалуй, появившийся в 1928 году роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев» да рассказы Зощенко перебили популярность «Менделя Маранца». Дотошный в изображении реалий времени Анатолий Рыбаков на страницах «Детей Арбата» рисует следующую сценку:

«У нас в институте, – сказал Юра, – один парень подал на собрании реплику: “Что такое женщина? Гвоздь в стуле…”  “Вычитал у Менделя Маранца”, – заметил Вадим Марасевич.  …А собрание было по поводу Восьмого марта. Его исключили из института, из комсомола, из профсоюза…”  “Реплика была не к месту”, – сказала Нина Иванова…» Разговор происходит в конце 1933 года. А затем и время – «коллективизация», «индустриализация» и прочее – отбросило в небытие или, точнее, в другую, уже мало понятную советскому человеку реальность и самого героя, и его шутки, и его жизненную философию. Но даже после войны какие-то словечки, отзвуки интонаций Менделя Маранца время от времени еще всплывали в разговорах. Да и здесь, в Америке, в нескольких домах на поредевших полках книг, привезенных «оттуда», я встречал пожелтевшие знакомые книжечки с рассказами о Менделе Маранце.

В каком-то газетном интервью Леонид Леонов обронил замечательную фразу. Не ручаюсь за текстуальную точность, но по смыслу это звучало так: «Настоящее произведение искусства должно быть изобретением по форме или открытием по содержанию. Еще лучше – и тем и другим». «Рассказы о Менделе Маранце» – тот самый случай. Хотя, конечно, и изобретение, и открытие – не самой высокой пробы. С формой в рассказах о Менделе Маранце все ясно – шолом-алейхемовская традиция, как хрустальная подвеска, повернутая новой гранью, брызнула неожиданными яркими красками. Открытием, пожалуй, – по сравнению с теми же шолом-алейхемовскими героями – явились персонажи рассказов, касриловские евреи в Америке, в Нью-Йорке. И в первую очередь – главный герой, сам Мендель Маранц, генетически связанный с Менахем-Мендлом и другими персонажами шолом-алейхемовских историй, но при этом живущий и действующий в других условиях и сам изменившийся вместе с ними: «по профессии – механик, по своим склонностям – изобретатель, по природе – мыслитель». Добавим: по привычкам – деятельный лентяй. Это ведь про него сказано: «Заставить работать его постоянно – все равно что запрячь льва в телегу. Его ум не привык идти по готовым путям. За какую работу бы он ни брался, он тотчас же начинал придумывать машину, которая выполняла бы за него эту работу. Голова его всегда была полна идей, его ум поглощал всю его энергию. Для того чтобы работать, ему надо было перестать думать. А это для него было все равно что перестать дышать. <…> Он был изобретателем, творцом идей, воплощавшим мысли в конкретные формы. И то, что было смутным и бесформенным у других, у него становилось чем-то определенным, конкретным, простым».

«Ты всё хочешь, чтобы я молчала?.. Скажи – ты на мне женился или взял меня за прислугу?»
«Что такое влюбленность? Мыльный пузырь. На него приятно смотреть, но он быстро лопается».

В Америке, припертый обстоятельствами к стенке, наш герой делается миллионером, изобретя то, что мы сегодня назвали бы кухонным комбайном. Комбайн ему нужен, дабы избавиться от домашней работы, когда жена, потеряв всякие надежды на заработок мужа, поступает на фабрику, оставив его «на хозяйстве». Правда, через недолгое время Мендель Маранц опять разоряется, вложив все деньги в утопические планы Мильтона, своего зятя. «Что такое опыт? Хрен. Когда он слишком крепок, он вызывает слезы на глазах. Мильтон узнал всю его крепость». Но Мендель не унывает: «Чем я пожертвовал? Только деньгами. А что я спас? Семейное счастье Сарры».

Надо сказать, что и другие персонажи рассказов не менее колоритны. Чего стоит Бернард Шнапс с его постоянной присказкой: «Я такой человек… Я не люблю, когда меня хвалят. Я могу сам себя похвалить»! Или Зельда, жена Менделя, вечная еврейская жена… «Он всегда забивает ее своим красноречием и всегда заминает дело. И каждый раз ему удается заразить ее своими мечтами, и она опять терпеливо работает, а он продолжает мечтать». Или Надельсон: «Если ему кричать, он кричит в ответ, а если говорить тихо, он отвечает Га?”» Цитировать можно без конца – надо читать.

Долгое время я думал, что Давид Фридман – это некий миф, и «рукопись автора», с которой делались «авторизованные переводы», изначально существовала на русском, а «переводчик» просто, скорее всего, какое-то время жил в Нью-Йорке до возвращения в Союз. Мои подозрения только укрепились, когда, уже будучи в Америке, я не нашел Давида Фридмана, годного на роль автора «Менделя Маранца», ни в одном справочнике американских писателей, ни в одной американской или еврейской энциклопедии, как ни варьировал написание его фамилии. Более того, ни один из пожилых интеллигентных американских евреев – из тех, с кем мне приходилось беседовать, – слыхом не слыхивал ни о таком писателе, ни о его книгах. Ничего не знали и те, кому, казалось бы, по роду их занятий следовало «быть в курсе».

«– Пусть себе кричит. Это полезно для него, – добавила Сарра…
– Сумасшедшая! Ты только послушай, как он орет! Он еще надорвется, сохрани Б-г!»

И всё-таки оказалось, что Давид Фридман (David Freedman) действительно существовал, и «Mendel Marantz» был напечатан в том же 1926 году в Нью-Йорке, причем именно иллюстрации к нему были воспроизведены (без какой бы то ни было ссылки) на обложках «огоньковских» изданий. Через межбиблиотечный компьютеризованный каталог удалось обнаружить еще одну книгу рассказов Давида Фридмана «Любовник-интеллектуал», изданную посмертно, в 1940 году, тем же издательством «Harper & Brothers», что издало и «Менделя Маранца». Честно говоря, вторая книга с ее тематикой, уже полностью оторванной от еврейской жизни, показалась мне гораздо слабее первой. Но в предисловии к ней я нашел биографию автора.

Давид Фридман родился в 1898 году в семье политэмигрантов из Румынии. С детства Давид, или Дуцу, как его звали дома, отличался разносторонними способностями. Среди его друзей-сверстников были Джордж Гершвин, Макс Розен, будущий известный скрипач, и Ирвинг Сэзер, в будущем преуспевающий драматург. Его отец какое-то время был театральным критиком в еврейской прессе. Именно он в 1922 году принес в редакцию журнала первые рассказы сына. Их успех отвлек Давида от занятий музыкой, математикой, шахматами, сделав профессиональным писателем. Рассказы о Менделе Маранце были изданы отдельной книгой, переизданы, переведены на другие языки, инсценированы. Через какое-то время Фридман стал известен как ведущий радиопрограмм, лучший поставщик острот для обозрений и шоу, автор нескольких пьес и мюзиклов, пользовавшихся успехом на Бродвее… Судя по электронному межбиблиотечному каталогу, он (в соавторстве) писал также киносценарии и книги по истории кино. Умер внезапно, от инфаркта, в 1936 году. На сегодняшний день в Америке, кажется, прочно и незаслуженно забыт. Его рассказы не включаются ни в антологии американской новеллы, ни в сборники рассказов еврейских писателей мира. Как получилось, что этот блестящий прозаик и его колоритные персонажи оказались так быстро забыты американскими читателями?

Мало что известно и о П. Охрименко. В 60-х годах его подпись появилась под переводами рассказов Амброза Бирса, американских фантастов, а потом снова исчезла. Как к нему попала «авторская рукопись» рассказов и иллюстрации к ним, сделанные в Америке? Что связывало его с автором и каким образом Фридман «авторизовал» перевод? Пока эти вопросы остаются без ответа.

Вот небольшой фрагмент из рассказов о Менделе Маранце, почему-то не переведенный и не вошедший в «огоньковское» издание; это начало XII главы, носящей название «Испытание» (остальная ее часть вошла в рассказ «Замужество Сарры»; выпуск № 103). Кстати: не надо забывать, что это было написано в середине 20–х годов. Итак:

«В годы своего девичества Сарра относилась к Зельде почти как к старшей сестре, и они часто вместе обсуждали будущего мужа Сарры – настоящего мужчину, высокого, красивого, благородного, сильного и доброго, который в один прекрасный день вдруг появится невесть откуда, обнимет Зельду и скажет ей “Вы, мама…”, поцелует Сарру и назовет ее свой женой. При этом где-то на заднем плане всегда маячил Мендель, сидящий в своей качалке, курящий неизменную сигару и, улыбаясь, добродушно поддразнивающий их: “Помните, дети, что такое брак? Туфли. Пока они новые, они жмут, а когда становятся удобными, оказывается, что они уже старые”. И они смеются, не слушая его.

«Две нарядно одетые дамы, стоя в стороне от рынка, долго смотрели на шумную, суетливую толпу».

Зельда иногда еще погружалась в девические мечты, но для Сарры они уже ушли в прошлое. Она так долго ждала этого высокого, красивого, благородного, сильного и доброго мужчину! А он, несмотря на все хлопоты, поиски и старания Зельды, так и не появлялся. Единственная надежда и мечта жизни Сарры таяла. А Мендель, как всегда, успокаивал ее: “Сарра, что такое жизнь? Клумба. Если на ней не растет тот цветок, который ты любишь, научись любить те цветы, которые на ней растут. Бери пример с Колумба. Если ты ищешь счастье на востоке, плыви на запад. Даже если ты не найдешь то, чего искал, ты, по крайней мере, откроешь новые земли”.

Жизнь Сарры, ее мечты о любви как бы вступили в новую фазу. Если раньше ее сердце, как драгоценная шкатулка, оставалось запертым в ожидании возлюбленного, то теперь оно открылось красоте окружающего мира. Ей стало казаться, что все вокруг пронизано любовью. Повар вкладывает любовь в свои приправы, как художник – в свои рисунки, как и певец – в свои песни. Сарра наблюдала за отцом, когда он сидел, погруженный в свои фантазии, и знала, что создания, рождающиеся в его голове, – тоже дети любви. И ей хотелось творить, узнавать новое, учиться – не для того, чтоб привлекать мужчин, но чтоб дать новую пищу для сердца и ума.

Ей хотелось знаний, которые можно было бы использовать, чтобы освободиться от бесплотных мечтаний и видений юности, сбросить тягостный груз былых представлений, привычек и предубеждений. Ей хотелось свободы! Годами она ждала появления прекрасного принца, который освободит ее, но это ожидание еще больше порабощало ее. Теперь она освобождала сама себя, она сама становилась равной тому, кто мог бы стать ее властелином.

«Послушай, Сарра, садись рядом со мной и давай поговорим. Что такое молодая женщина? Устрица.
Она прячет свое лицо, но не может спрятать своего сердца».

В характере Сарры появились твердость и независимость. Она почувствовала, что теперь, если выйдет замуж, она не будет как плющ, обвивающийся вокруг молодого дуба, а будет как растущее рядом стройное деревце, сплетающее с дубом свои ветви. На пороге зрелости в любовных мечтах своих она вернулась к образу возлюбленного девичьих лет. Но до чего он отличался теперь от прежних ее мечтаний! Она ощущала себя странником, объехавшим свет и вернувшимся туда, откуда он пустился в путь, но обогащенным знанием мира. Ей рисовался уже не идеал, а реальный человек. Человек – не идол, которому следует поклоняться и который однажды может оказаться свергнутым с пьедестала; падая, он сокрушит и самого себя, и поклоняющихся ему. Человек – это тот, к кому обращаешься не только сердцем, но и умом, с кем делишь не только кров и жизнь, но и мысли, и дело… Любовь и замужество теперь обрели для Сарры новый смысл. Мендель был прав: “Что такое любовь? Небоскреб. Чем он выше, тем глубже его фундамент”.

И далее – по опубликованному тексту:

«Было восемь часов вечера. Час, назначенный для состязания. Сарре предстоял выбор между матерью и возлюбленным, Зельде – между ветеринаром и двумя другими женихами, Менделю – между Зельдой и Саррой…»

Верно говорил Мендель Маранц: «Что такое человек? Рукопись. Что такое жизнь? Книга. Что такое смерть? Библиотека. Но я не дам так скоро поставить себя на полку!» Во власти читателя достать книгу с полки и снова открыть ее…

Маунтин Вью, Калифорния

(Опубликовано в №153, январь 2005)