Надежда — вещь очень хрупкая и неистребимая. Вот и я надеюсь, что наступит миг, когда из неведомых тайных подвалов вынесут рукописи Исаака Бабеля. И будем сверять наличие по описи. Опись сам Бабель составил, 11 сентября 1939 года — в письме, посланном из тюрьмы наркому внутренних дел гражданину Берия Л. П.

Вот «результат восьмилетнего труда», с 1931 года по первую половину мая 1939‑го:

1. Черновики очерков о коллективизации и колхозах Украины;

2. Материалы для книги о Горьком;

3. Черновики нескольких десятков рассказов;

4. Черновик наполовину готовой пьесы;

5. Готовый вариант сценария.

О некоторых рукописях мы можем сказать больше — под № 1 числится роман о коллективизации «Великая Криница». Под № 5 — сценарий фильма «Как закалялась сталь» по роману Николая Островского. О некоторых как‑то и говорить не хочется — книга о Горьком… А о самом главном — несколько десятков рассказов — сказать просто нечего, потому что ничего про них не известно!

И остаемся мы с тем, что имеем: рассказы (меньше девяти десятков), один кинорассказ, одна киноповесть, 2 пьесы, 2 сценария, 37 газетных корреспонденций и очерков. Да еще чудом уцелевшая половина конармейского дневника.

А теперь представьте мое изумление и восторг при обнаружении того, в чем Бабеля и не подозревал никто, — рецензий на литературные произведения других авторов!

До сих пор мы знали, что Бабель был неравнодушен к пишущим одесситам — сохранились рукописи двух предисловий к их невышедшим книгам: сборнику семерых молодых писателей [footnote text=’Впервые напечатано в мемуарах К. Г. Паустовского (Литературная газета. М., 1962. 1.01); публикацию рукописи и установление даты написания осуществила А. Л. Яворская (Рукописи И. Бабеля в фондах ОЛМ // Дом князя Гагарина: Сборник статей и публикаций / Одесский литературный музей. Вып. 6. Ч. 2. Одесса: Сімекс‑прінт, 2011. С. 9–15).’](1924–1925)[/footnote] и мемуарам Утесова (1939). В последнем случае, впрочем, говорится лишь о самом Утесове, но ни слова о том, что тот написал.

А тут не один, не два — целых 9 (девять!) новых, никогда не изданных текстов!

Сразу признаюсь, ответа на вопрос: «Отчего бабелеведы их еще не напечатали?» — у меня нет.

Что же представляют собой сами рецензии?

Хранятся они в московском Российском государственном архиве литературы и искусства (РГАЛИ), в фонде Союза советских писателей. И говорится в них о произведениях неопубликованных.

Такие рецензии были проявлением заботы союза о своих членах. Писатель зарплату не получает, да и гонорары не каждый день сваливаются. А есть и семью кормить нужно ежедневно. Вот союз и придумал такую штуку — литературные консультации. Присылает начинающий автор свой опус в союз, а старшие товарищи ему дают советы — что исправить, какую черту героев выпятить. Или вообще писать отсоветуют — до тех пор, пока русской грамотой не овладеет. А консультанту за нелегкий этот труд капают какие‑то деньги. Что особенно важно, когда у писателя творческий простой — не пишется, хоть тресни. Как, например, в случае Бабеля.

Так что понятно, как он эту работу получил и отчего за нее взялся.

Перейдем, наконец, к новообретенным бабелевским [footnote text=’В квадратных скобках даны вычеркнутые [места]; курсивом — вставки; в угловых скобках — недостающие знаки препинания и недописанные <буквы>.’]текстам[/footnote]. Все они датируются 1938 годом. Восемь рецензий из девяти посвящены пьесам и извлечены нами из архива Драмсекции — Драматической секции при ССП.

I

«Голос мистера Реджинальда Эванса»
Т. Волькенсона и В. Каринского

Место действия — Англия. Авторы в Англии не были. Их материал — литература, книги… То<,> что по‑своему[, правда,] рассказали Т. Волькенсон и В. Каринский<,> — рассказано не в первый раз. К чести авторов — ими была учтена основная опасность — повторить пройденное; много подводных камней обойдено; неизбежная [«литературность»] книжность в изображении дел и характеров искупается диалогом<,> в котором есть тонкость, остроумные повороты, блестки юмора; манера письма — веселая, быстрая, точная; действие ведется без излишнего нажима, без назойливости, с чуть притушенным блеском. В разработке сюжета есть уменье, вкус; уменье не договорить <так!>, лирически задуматься, повернуть действие мягко и вместе с тем стремительно — но правильно ли выбран сюжет? Что касается меня — я не [сч]убежден в этом…

Один из пунктов устава Акционерного Общества «Северо<‑> Западный Концерн» — [дал по] устава весьма растяжимого и эластичного — дал повод к махинациям с голосом мистера Реджинальда Эванса; перед нами частный случай из юридического реквизита капитализма, из его законодательства, являющегося только тенью живых [footnote text=’Возможный парафраз выражения «вещественные знаки невещественных отношений» (И. А. Гончаров, «Обыкновенная история»).’]отношений[/footnote]. Не лучше ли было бы дать так называемую «деловую пьесу», будни фирмы мистера Эванса, то<,> как она продает и как она покупает — ежедневную, обыденную механику Сити?

Советский народ знает идейную сущность, лицемерие, казуистику капитализма, из этого знания сделаны выводы. Тем важнее было бы показать новому многомиллионному советскому зрителю навыки и приемы мистеров Эвансов в их массовых, обычных операциях, разоблачить ужас, экзотику, свирепость того<,> что для Сити является узаконенным и нормальным. Расширение базиса пьесы обогатило бы характеры, лишив их условности и вывело бы юмор пьесы из заколдованного водевильного круга. (Очень смешно намеченный Чарли — племянник миллионера — предстает перед нами в конце пьесы патологическим идиотом — и важным для развития интриги сценам Чарли с репортером [c]и Джесси — не веришь<,> потому что поверить им невозможно.)

На голову выше своих окружающих, ослепительно умный мистер Эванс проиграл игру; он выходит из нее — пустив себе пулю в лоб. Правдоподобна ли поспешность<,> с какой Сити казнит одного из талантливейших своих командоров? Не слишком ли много благородного игрока в Председателе Правления компании «Эванс Лимитед» и из того ли он сделан теста, из которого делаются жертвы системы?

Всех этих вопросов могло бы и не быть…

Вкус и такт не слишком частые добродетели у наших драматургов. Эти качества есть у тт. Каринского и Волькенсона. Почему бы им не заговорить языком собственного жизненного опыта, [не отразить] не попытаться выразить то новое, сильное, небывалое, что должно быть в душе советского гражданина?..

Бабель.

 

P. S. Авторы интересуются сценой с рабочей [footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 329. ЛЛ. 63–65. ‘]массой[/footnote].

 

Текст написан Бабелем от руки зелеными чернилами, постскриптум синими, а подпись — карандашом.

Пьеса, которую Бабель рецензировал, — в 3‑х действиях и 9 картинах — тоже [footnote text=’РГАЛИ. Ф. 2452. Оп. 3. Ед. хр. 1959. 95 л.’]сохранилась[/footnote], хотя сцены так и не увидела.

Для Волькенсона Григория Михайловича («Т.» перед фамилией в рецензии означает «товарищ») обращение к литературе было, видимо, случайным. Известность ему принесло изобретение (совместно с Труниным Я. Т.) гидроизоляционного материала «грунтолит» (патент № 6054/455322 от 25 сентября 1952 года).

А вот Каринский Владимир Александрович (1896 года рождения) был литератором профессиональным, автором семи‑, а затем восьмиактной пьесы «Недорисованный [footnote text=’Каринский В. А. Недорисованный портрет. 7 актов. Театральная техника под руководством С. Ю. Бойко. М.–Л.: Молодая гвардия, 1924. 84 с.; Каринский В. А. Недорисованный портрет. 8 актов. Театральная техника под руководством С. Ю. Бойко. 2‑е изд., испр. и доп. М.–Л.: Молодая гвардия, 1925. 94 с.’]портрет[/footnote]» и кучи детских [footnote text=’Азбука пионера. М.: Моск. рабочий, 1925. 31 с.; Цирк. М.: Молодая гвардия, 1927. 10 с.; Карусели. М.: Молодая гвардия, 1927. 12 с.; Про Мишу и козла Тишу. М.: Молодая гвардия, 1927. 11 с.; Приключения кота. М.: Молодая гвардия, 1927 (в 4‑х книгах, каждая по 18 страниц); Необычайные приключения Джимма. М.: Молодая гвардия, 1927 (в 2‑х книгах по 12 страниц); Грачи и кот. М.–Л.: Детиздат, 1936. 15 с.; Заяц‑портной. [Б.м.], 1943. 16 с.’]стихов[/footnote]. И нигде славы и известности не снискал.

Что касается рецензии, то она, конечно, вписывается в рамки советских шаблонов, хотя от тонкости и профессионализма Бабель и здесь удержаться не смог.

II

О пьесе «Завтра»

Пьеса о войне в Испании, написана авторами на основании газетной информации. Отсюда стандартность положений и характеристик. Справедливость требует, однако, отметить, что пьеса написана умело, местами даже ловко, с соблюдением требований театральности (если понимать этот термин в простом и элементарном его значении).

Пьеса может стать хорошим приобретением для районных театров, для клубов и кружков самодеятельности при единственном и непременном условии перевода ее с выдуманно‑трафаретного, неправильно‑газетного жаргона на простой русский литературный язык с грамотным диалогом — возможности к которому у авторов есть.

Я считаю необходимым — не меня<я> общей схемы — переделать сцену урока танцев, предшествующую героическому акту взрыва плотины (ситуация неумелая и неправдоподобная); недопустимый детски‑прямолинейный диалог в сценах: встречи отца с дочерью, любовного объяснения и убийства марроканца <так!> — необходимо сделать тоньше, человечнее, сердечнее.

И. БАБЕЛЬ

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 342. Л. 41.’]11/VIII‑38 г.[/footnote]

 

Итак, еще одна пьеса о заграничной жизни, вышедшая из‑под пера человека, за границей не бывавшего. Кто сочинил пьесу, Бабель не сообщает. Но в верхней части машинописной страницы имеется надпись:

«№ 31 Овчинников группа II»

И подпись:

«Писар<нрзб.> 16‑8‑38»

Несмотря на неразборчивость, подпись загадки не представляет — это Писаренко, секретарь Драмсекции.

Надпись сделана синими чернилами, а вот слово «Овчинников» вписано красным карандашом.

Наверное, он автором и был. Тем более рецензия хранилась в папке отзывов на пьесы «на букву “O”». Кто он такой — [footnote text=’Если он, конечно, не Овчинников Михаил Федорович (1913–1987), проживавший в Ереване и тоже грешивший пьесами о зарубежных антифашистах, например: «В сумерках Парижа» — «о борьбе и гибели интернациональной группы Сопротивления». ‘]неведомо[/footnote], никаких других его следов в архиве не осталось. Да к тому же и Бабель пишет: «пьеса <…> написана авторами»… Значит, авторов было больше одного.

Пьеса, как можно понять из рецензии, безнадежная. Но Бабель находит повод ее и похвалить, и даже указывает, что можно было бы исправить. Что это — лицемерие? Не без того, конечно. Но тут и жанр обязывает — пьеса прислана на консультацию. А значит, одной критикой не обойдешься, нужно и совет какой‑нибудь дать.

III

Вл. Павлов. «В налете»

Это могло быть — то<,> что описано у Вл. Павлова<,> — могло и не быть, но читать интересно и подано горячо. Вкус не совсем первосортный, французских слов в лексиконе бродяги и громилы многовато (к тому же — древний прием) — но концы ловко сведены с концами, стремительность и целесообразность действия таковы, что читаешь, не отрываясь<,> — и для актеров неограниченная возможность разыграться на материале, в котором политическая злободневность выражена с несколько излишним эстрадным блеском, но все же с блеском.

Мне кажется, что способности Вл. Павлова в этом направлении — достойны того<,> чтобы их развивать на основе строгого, хорошего вкуса.

ИБабель.

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 343. Л. 15 (автограф), 17 (машинописная копия).’]23.8.38.[/footnote]

 

Рецензия написана от руки зелеными чернилами. «Вл. Павлов» — так подписывал свои сочинения Павлов Владимир Константинович, весьма плодовитый автор, с начала 1930‑х оставивший прозу и переключившийся на изготовление скетчей для клубной и эстрадной сцены. Так что Бабель, видимо, не ошибся — для театра Вл. Павлов еще не дорос.

IV

Георгий Павлов. «Черная ненависть»

Творческие побуждения, толкнувшие т. Г. Павлова на сочинение пьесы «Черная ненависть»<,> — не таковы, чтобы ждать от них ценных произведений. Здесь нет страстного волнения ума и души, требующего выражения в образах; нет и способности внести новые, волнующие, искренние положения в необъятную тему классовой борьбы.

Пьеса обязана своим появлением на свет томику американских новелл и нескольким романам из американской жизни. Очень не хочется впадать в сварливо газетный тон — но никак нельзя подавить в себе чувство законного недоумения: зачем эта пьеса из жизни штата Техас, о котором автор не знает ровно ничего<,> и почему не написать о хорошо известном — потому что не может же этого быть, чтобы на свете не было вещей, хорошо известных т. Павлову?..

Можно ли назвать драматургию вещи порочной? Нет, она грамотна, стандартна, безрадостна. Наряду с отрицательными персонажами (богатыми фермерами), закрашенными безнадежно однообразной краской<,> — автором делаются попытки [усложнить,] очеловечить реплики Эллы Дунглесс, дочери капиталиста<,> полюбившей прохвоста шоффера <так!>, усложнить поведение Ральфа Дунглесса, мерзавца более изощренного, чем его прямолинейный отец<,> — и<,> наконец, усложнить характеристик[a]у подлейшего красавца мужчины — шоффера <так!> Монка… Оттенки характеров намечены также у сезонников, работающих на ферме Дунглесса… Усилия похвальные и несовершенные[:], возбудив у читателя мгновенный интерес — они быстро уступают место равнодушию.

Театры, жаждущее <так!> искренних и вдохновенных спектаклей<,> — вряд‑ли <так!> возьмут пьесу Г. Павлова, — но<,> может быт<ь,> обилие благих намерений, в ней заключенных<,> — окажется нужным учебным материалом для клубной и колхозной сцены, для драмкружков, которые должны начинать с несложных и легко расписанных [сцен] вещей? Я сомневаюсь в этом, но не решаюсь об этом судить до конца.

И. Бабель

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 343. Л. 5–6 (автограф), л. 8 (машинопись).’]27.8.38.[/footnote]

 

Рецензия написана Бабелем от руки зелеными чернилами. Над рецензией кто‑то поработал (уж не Писаренко ли?): вычеркнул первый абзац и сократил остальные. В результате все свелось к одной невыразительной машинописной страничке.

Перед нами снова пьеса о проклятом Западе, написанная с чужих слов.

Возможно, что автором был Павлов Георгий Юрьевич (1885–1958), настоящая фамилия — Павиланис. С псевдонимным однофамильцем его объединяет плодовитость — в Драмсекцию он прислал еще шесть пьес, не менее чем по три акта каждая («Шагин‑Гирей», «Цена победы», «Безумство храбрых» [драматическая поэма], «Одна ночь», «Лира и меч [Шандор Петефи]», «Ступени»). А отличает то, что Павлов Г. был откровенный графоман. Оттого, наверное, при всем изобилии благих намерений, ни одна его пьеса не увидала ни печати, ни сцены.

V

Архивисты полагают, что среди литконсультаций авторам на букву «П» Бабелю принадлежит еще одна — по поводу водевиля Евгения Пермяка и Евгения Бегака «Золотая [footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 343. ЛЛ. 51–52 об.; пьеса была опубликована (М.: Искусство, 1940. 92 с.).’]рыбка[/footnote]». Но это ошибка — и почерк не тот, и содержание ниже всяких похвал. Одно общее — зеленые чернила! Но это, согласитесь, не аргумент. Хотя само изобилие зеленого цвета наводит на размышления. Скорее всего, такими чернилами снабжали Драмсекцию, и литконсультанты писали свои отзывы прямо на месте, не отходя от кассы. В буквальном смысле.

VI

Б. Бобович. Навсегда

Материал для пьесы очень хорош, но готового произведения мы еще не имеем; это, повидимому <так!>, хорошо сознает сам автор, сообщающий в препроводительной записке, что пьеса подвергается коренной переделке.

Работая над новым вариантом<,> т. Бобович должен позаботиться о том, чтобы т. наз. «одесский язык», к услугам которого он часто прибегает<,> — [никогда] всегда оставался бы только средством, никогда не становясь целью. Введение в текст [жаргона местного] местного жаргона — (если это, конечно, требуется обстоятельствами) — налагает на пишущего дополнительные обязательства в отношении чистоты языка во всем произведении.

Против этого правила т. Бобович часто грешит, употребляя иногда выражения, не только несвойственные духу русского языка, но и просто неправильные. Работая над новым вариантом пьесы<,> — т. Бобович должен объявить этому злу жестокую войну.

ИБабель

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 328. Л. 99.’]4.9.38.[/footnote]

 

Рецензия написана от руки и снова зелеными чернилами. Кроме Союза писателей Бобович отсылал свою пьесу и по другим адресам — в Главрепертком при Комитете по делам искусств при Совнаркоме СССР, в сам Комитет по делам искусств (дважды — в январе 1937‑го, а потом в ноябре — исправленную и [footnote text=’РГАЛИ. Ф. 656. Оп. Ед. хр. 225; Ф. 962. Оп. 1. Ед. хр. 42; Ф. 962. Оп. 1. Ед. хр. 43.’]дополненную…[/footnote]), но успеха так и не добился. О самом Борисе Владимировиче Бобовиче можно рассказывать долго… Одессит, перебравшийся в Москву. Будучи всего на два года моложе Бабеля, пережил его на 35 лет. Но за долгую свою жизнь выпустил, как [footnote text=’Ольшанский А. Писатель, не написавший ни единой книжки. (22.07.2010).’]полагают[/footnote], всего две книги — сборники стихов: «Неискренние стихи» (совместно с Александром Кранцфельдом; [footnote text=’Яворская А. Искреннее чувство «Неискренних стихов» // Дерибасовская‑Ришельевская: Одесский альманах. № 5. Одесса, 2001. С. 156–171.’]Одесса, 1916[/footnote]) и «Погоня» (М., 1922; на стеклографе). Это неправда — книг он издал в три раза больше! Но что то были за книги — эстрадные обозрения и текстовки для клубной сцены. Вот и Бабель, искренне симпатизировавший одесситам, ничего хорошего о пьесе Бобовича сказать не смог. Ну что ж, не преуспев в литературе, Бобович нашел свою жизненную нишу — вступил в Союз писателей и заболел. Причем заболел тяжело. Так тяжело, что каждый год Литфонд отправлял его на 2–3 месяца в санаторий, а потом в дома творчества — окрепнуть. Как недужный и малоимущий, получал он еще от того же Литфонда материальную помощь. И не год, не два — десятилетия! И тогда Валентин Катаев, старый его приятель, произнес: «Кабы не тяжелая болезнь, Бобович давно умер бы с [footnote text=’Ольшанский А. Указ. соч.’]голоду[/footnote]».

VII

[«По указу е.в.»] «По указу его величества».
[пьеса] Пьеса М. Гриневой и С. Разумовского

Мне думается — пьесу следует рекомендовать для постановки. Она не лишена недостатков: конец не оправдывает ожиданий, возбуждаемых первой частью пьесы; протест Чичерина<,> умело введенный в действие, топчется<,> в сущности<,> на одном месте и драматургически замирает; шаблонное изображение высшего света — не обогащает нас ни душевно, ни познавательно.

Зато хорош язык — точный и чистый, хороша, чиста и трогательна тема о том, как убитый накануне Пушкин становится живым и поэтическим сознанием русского народа. Народ этот<,> смертельно уязвленный<,> — и есть истинный герой пьесы.

И. Бабель

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 344. Л. 29 (рукописная копия), 30 (машинописная копия).’]26‑XI‑38 г.[/footnote]

 

В архиве отложились две копии рецензии — рукописная (неизвестной рукой) и машинописная, сделанная до внесения в текст правки. Из этого можно сделать вывод, что Бабель к этой правке отношения не имел и чистосердечно полагал, что у пьесы один автор — Разумовский.

Сергей Дмитриевич Разумовский (настоящая фамилия Махалов; 1864–1942) начал свою драматургическую деятельность еще в 1900‑х годах. Его соавтор — урожденная Мария Ивановна Кузнецова (1895–1966) — хоть и взяла фамилию мужа, Александра Самойловича Балагина (настоящая фамилия Гершанович), но писать предпочитала под псевдонимом. Псевдоним же она себе выбрала непростой — это капитанская дочка Марья Ивановна Миронова, вышедшая наконец замуж за Петрушу Гринева. К смене имен Марии Ивановне, актрисе Камерного театра, было не привыкать. А еще она опубликовала несколько пьес, переписывалась с Мариной Цветаевой и оставила воспоминания о великой поэтессе. Что же касается пьесы, отрецензированной [footnote text=’Гринева М., Разумовский С. «По указу его величества». Историческая хроника в 6‑ти картинах // РГАЛИ. Ф. 962 (Комитет по делам искусств при Совете Министров СССР). Оп. 1. Ед. хр. 138. 28 ноября 1937. Машинопись. 90 лл.’]Бабелем[/footnote], то поставить ее так никто и не собрался.

VIII

И. Шухов. Заговор мертвых

Подзаголовок пьесы — «литературный вариант». Это надо понять так, что автор и сам сознает незаконченность пьесы как театрального представления. Незаконченность эта многообразна: действие ведется старомодно (с великой охотой действующие лица разговаривают сами с собой), намерения автора проступают во многих случаях с излишней наглядностью, причем намерения эти не отстоялись до степени искусства; отсюда — длинноты, ненатуральность разговоров, их напыщенность, цветистость, нарочитость; отсюда — ломающаяся линия характеристик, упрощенность их в одном случае, туманность в другом; отсюда — такие провалы, как примитивнейший, безмятежно благополучный конец пьесы.

Все это — недостатки; но характер писания Шухова таков, что недостатки должны с тем большей настойчивостью толкать его к углублению работы над пьесой. Особенный какой‑то настой, необычный, пряный, притягивающий, настой слов и мыслей — заставляет читать пьесу с волнением; слова тугие, гороховатые, часто неожиданные; степи Казакстана <так!> — место действия — описаны страстно, чуть вычурно, но поэтично; характеры с тяготением к большим и вольным линиям.

Все это сделано угловато, сильно, несдержанно, с яростной и несовершенной борьбой страстей и дел…

Очень хочется просить т. Шухова продолжить работу над «Заговором мертвых». Ему по силам написать правдивое и яркое произведение, в котором свойства его дарования нашли бы искреннее, гармоничное, не искаженное выражение.

ИБ.

[footnote text=’РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 2. Ед. хр. 348. ЛЛ. 86–87.’]23.9.38.[/footnote]

 

Снова написано от руки привычными зелеными чернилами. Вот только слова выбраны совсем иные. «Гороховатый» — у Даля не сыскать! А это почвенный слой, сразу под подстилкой лиственного войлока: «гороховатый, или ореховый, горизонт, обыкновенно подзольного или зольного цвета, с заметным синеватым оттенком; вся эта масса <…> легко распадается на шарики или неправильные многогранники, величиной обыкновенно меньше мелкого лесного ореха» (В. В. Докучаев, «О происхождении русского чернозема»). Отчего так? А очень просто: Бабелю наконец‑то попался писатель. Настоящий! Иван Петрович Шухов (1906–1977) родился и умер в Казахстане. О Казахстане только и писал. Точнее, о проживавших там русских казаках. Причем писал хорошо — в 1930‑х годах, после публикации двух романов («Горькая линия» о дореволюционном казачестве и «Ненависть» — о коллективизации), его даже называли «казахским Шолоховым».

Но отношение Бабеля к Шухову не было свободно и от личного момента. За год до рецензии, а именно 15 мая 1937 года, в «Литературной газете» появилась открытое письмо: «Уничтожить шуховщину!» Подписано: «Совет жен писателей». Что за совет? А это энергичные дамы, отхватившие именитых мужей, поняли, что от безделья и достатка спятить можно. И занялись общественной деятельностью. Стали обучать писателей морали. Возглавила беспокойных жен Тамара Каширина, мать единственного сына Бабеля Эммануила, которому отчим — Всеволод Иванов — поменял имя на Михаил. А в письме было написано, что член Союза советских писателей, кандидат в члены партии И. Шухов «окружил себя компанией пропойц и насильников, издевался над своей женой, глумился над ней, избивал ее, таскал по полу за волосы, заставил сделать аборт, сжил со свету одного ребенка, инсценировал “общественный суд” над вторично забеременевшей женой, бил ее, беременную, по животу, так что новый ребенок умер через 30 минут после рождения…» Свое поведение Шухов мотивировал тем, что он «талантливый известный писатель» и его «жизнь нужна больше», чем жизнь его [footnote text=’Совет жен писателей. Уничтожить шуховщину! // Литературная газета. 1937.15.05; подписали письмо: Т. Иванова, З. Финк, Ф. Лейтес, А. Нейштадт, А. Стонова, Г. Макаренко, Л. Лежнева, Л. Тренева, Л. Файко, Е. Билль‑Белоцерковская.’]ребенка![/footnote]

Едва ли, впрочем, жёнсовет вцепился в Шухова по собственной инициативе. Потому что неделей раньше (9 мая) писателя уже заклеймила «Комсомольская правда», а день в день с женским письмом на Шухова обрушилась сама «Правда» — сразу два автора из Алма‑Аты обозвали обращение Шухова с женой и детьми «преступным и [footnote text=’Пухов К., Овчаров В. Похождения Шухова // Правда. 1937. 15.05. Подробнее: Антипина В. А. Повседневная жизнь советских писателей: 1930–1950‑е годы. М.: Молодая гвардия, 2005. С. 170–176.’]гнусным[/footnote]». И если жену он просто избивал, то прочих женщин пытался насиловать. В июле 1937‑го Шухова [footnote text=’Ипполитов С. Дела и дни Ивана Шухова //Литературная газета. 1937. 5.08.’]арестовали[/footnote], судили и приговорили к двум годам условно. А через год, благодаря вмешательству А. Я. Вышинского, приговор был вообще отменен. Так что 31 марта 1939 года Президиум Союза писателей пригласил Шухова переехать для творческой работы в [footnote text=’Постановление № 28 Президиума ССП от 31.03. 1939 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Ед. хр. 356. Л. 126.’]Москву[/footnote]. Только пьесу [footnote text=’Шухов И. П. Заговор мертвых. Пьеса в 5 актах // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 9. Ед. хр. 623. 1938, 1940. ЛЛ. 1–111. Машинопись.’]Шухова[/footnote] так никто и не поставил.

Нынешние авторы полагают, что истинной причиной травли писателя стала его «связь с правотроцкистской организацией», после чего объявляют эту связь «мнимой». Ничего нельзя понять!

Не проще ли допустить, что Шухов стал невольным участником чьей‑то интриги — какие‑то влиятельные лица мерялись силой. И борьба эта шла с переменным успехом, пока одна сторона (на счастье Шухова) не одержала победу.

IX

Н. Анов. Детство

Очень приятная книга. В ней описаны странствия по Руси трех мальчиков в поисках друг друга. Русь времен гражданской войны. Место действия — Ленинград, Сибирь, Китай. На длинном этом пути герои книги встречают разнообразнейших людей: белых и красных, монахов и подпольщиков, беспризорных и кержаков, философических чудаков и простодушных героев; они претерпевают множество удивительных и вместе с тем правдивых приключений, приключений, выбранных тонко, умно, с безупречным литературным вкусом и рассказанных сердечно, с подкупающей простотой, рассказанных чистым русским языком с беззлобным юмором. Но… не слишком ли беззлобен юмор для тех бурных времен?.. Не слишком ли акварельно положены краски? Большая резкость политических и человеческих характеристик, большая резкость света и тени — повредили бы книге или послужили ей на пользу? По‑моему — второе? <так!> Книга — обширна, в ней 24 печатных листа. К концу, с каждой новой главой, все сильнее чувствуется неизменность приема, доброкачественного, но однообразного. Просьба к автору о сокращении напрашивается сама собой. Вернее всего — эти сокращения должны быть сделаны за счет первых, менее драматичных частей. Несомненно следует усилить описательную сторону couleur [footnote text=’«local» вписано от руки.’]local[/footnote], умело внесенные географические и этнографические подробности раскрасили бы книгу, придали бы ей яркость и точность — т. е. художественность…

Из отдельных замечаний — мне хотелось бы остановиться на следующем: очень уж одинаково описаны все три мальчика[;] — [footnote text=’Вставка слова «возможно» требовала, видимо, внесения изменений в последующий текст: «не следует ли каждому из них». ‘]возможно [/footnote] <,> не следует ли каждому из них прибавить по характерной какой‑нибудь черте?

Слаб дневник Гаврика; хорошо бы найти здесь неожиданные и мудрые детские слова…

Бледна встреча братьев после двадцатимесячных странствий, и<,> несомненно, читателю захочется как то <так!> более подробно проводить в могилу персонажа <так!> <,> к которым он успел привыкнуть, которых нельзя было не полюбить<,> — трогательного всемирного путешественника Шенпилло, необыкновенного Пистонова, «благородного авантюриста» Зарембо. Усилить характеристику отдельных лиц и событий — вот дальнейший путь работы над «Детством». Я убежден, что т. Анов с этой работой справится и тогда детская и юношеская наша литература получит хорошую, поучительную, сердечную книгу.

И. Бабель.

[footnote text=’Переписка на имя Секретаря Правления ССП от членов ССП и других авторов (по вопросам консультаций, конфликтов, материально‑бытовым, отзывы) и др. — по алфавиту «А–И». 1938 г. // РГАЛИ. Ф. 631. Оп. 15. Ед. хр. 293. ЛЛ. 13–14.’] 23/VIII‑38 г.[/footnote]

 

Текст занимает две странички машинописи, и это единственная известная нам рецензия Бабеля на прозаическое произведение.

Рукопись свою Анов основательно переработал, героев переименовал, и в 1941 году она стала книгой «Пропавший брат». А самого Анова жизнь ломала куда безжалостней. Начало было не слишком благополучным: настоящая фамилия — Иванов, отец — литейщик, образование низшее. Зато проживал в Петербурге. Оттого в 22 года, еще до революции, стал сотрудничать в пролетарской печати, а именно в «Правде». В 1918 году оказался в Сибири, занимался журналистикой. В каких печатных органах? Учитывая прошлое, надо полагать в большевистских. Так, видимо, и полагали. И легко представить всеобщее изумление, когда в 1932 году Николая Ивановича Анова, ответственного секретаря московского журнала «Красная новь» (там и Бабель печатался) арестовали! И с ним еще пятерых писателей‑сибиряков: Евгения Забелина, Леонида Мартынова, Сергея Маркова, Павла Васильева и Льва Черноморцева. И открылось, что в сибирской этой бригаде (сами они называли ее группой «Памир») царили разнузданный антисоветизм, антисемитизм и культ адмирала Колчака.

1 июня 1932 года был вынесен приговор: Черноморцеву и Васильеву, «ввиду полного сознания», «приговор считать условным, из‑под стражи освободить»; Анова (Иванова) Николая Ивановича, Забелина (он же Савкин Евгений Николаевич), Маркова Сергея Николаевича, Мартынова Леонида Николаевича «отправить с первым отходящим этапом в г. Архангельск <…> сроком на 3 года». Срок свой Анов отбыл полностью, а потом уехал в [footnote text=’Подробнее см.: Куняев Станислав, Куняев Сергей. Растерзанные тени: избранные страницы из «дел» 20–30‑х годов ВЧК‑ОГПУ‑НКВД <…>. М.: Голос, 1995 (глава «Огонь под пеплом [дело “Сибирской бригады”]»).’]Казахстан[/footnote]. Пользовался, как и Шухов, большим авторитетом у начальства, в 1970 году стал лауреатом Государственной премии Казахстана и умер в 1980 году в возрасте 88 лет. Так что жизнь прожил почти счастливую. Из тех, кто с душой и талантом, такое в ХХ веке мало кому удалось.

*  *  *

Восемь рецензий, более десяти авторов. А превосходных степеней удостоились всего двое — репрессированные. И это, пожалуй, что‑то говорит о самом критике — Исааке Бабеле.