13 января 1953 года «Правда» опубликовала сообщение ТАСС об аресте «террористической группы врачей, ставивших своей целью путем вредительского лечения сократить жизнь активным деятелям Советского Союза» и действовавших в основном по указу «еврейской буржуазно‑националистической» организации «Джойнт». Поток регулярных антисемитских пуб­ликаций в прессе в последующие месяцы примечателен отсутствием темы «убийц в белых халатах»: герои этих заметок и фельетонов, как правило, работники торговли и промышленности, а если и врачи, то грешат они шарлатанством или кумовством, но не злым умыслом травить советских людей. Параллельно с этими сатирическими опусами о злоупотреблениях и преступлениях на местах были и демонизирующие инквективы, клеймящие «шайку врагов Советского Союза», в том числе и извергов‑отравителей на службе у американских банкиров, но изверги эти либо вовсе анонимны и лишены национальности, либо взяты из списка в сообщении ТАСС. Иными словами, тема врачей‑убийц прямо не экстраполировалась на ординарных советских врачей‑евреев.

Мы републикуем несколько фельетонов из центральной прессы и ряд материалов из республиканских [footnote text=’Тексты публикуются с сохранением орфографии и пунктуации оригиналов.’]газет[/footnote]; среди их персонажей — замаскированные злодеи, следующие самым жутким литературным образцам, ловкие проходимцы, издевательски поучающие своих жертв, судебные и руководящие работники, трогательно преданные заповеди любви к ближнему, и даже окололитературный делец поэт Бродский — другой Бродский.

Подпись: «— Уступи дяде место! — Он мне не дядя. Я свою родню хорошо знаю, они все у папы в тресте работают». Карикатура П. Островского, опубликованная в рубрике «В гостях у Крокодила»

«…По каменным ступеням спустился он, между обгорелыми пнями, вниз, где, глубоко в земле, вырыта была у него землянка. Тихо вошел он, не скрыпнувши дверью, поставил на стол, закрытый скатертью, горшок и стал бросать длинными руками своими какие‑то неведомые травы; взял кухоль, выделанный из какого‑то чудного дерева, почерпнул им воды и стал лить, шевеля губами и творя какие‑то заклинания…»

Образ колдуна, в адской кухне которого изобретались планы и способы человекоубийства, нарисовал в своей повести «Страшная месть» Гоголь. С детских лет этот зловещий образ запал в нашу память. С ужасом и отвращением вспоминаем мы о злом духе, одержимом ненавистью к людям, скрывавшемся, подобно нетопырю или вурдалаку, в глухих и темных углах. От его руки погибали старики, женщины, дети. Писатель указал генеалогию кровавого героя своей повести. Он назвал его человеком без честного рода и потомства. К его имени Петр он дал приставку — Иуда.

Нарисованный русским писателем образ предателя и убийцы бледнеет перед ликами тех злодеев, что выступают не в мрачное средневековье, а в наше время, озаренное светом подлинного гуманизма. Эти злодеи не были темными, невежественными людьми вроде гоголевского колдуна, они носили титулы докторов медицинских наук, имели звание профессоров. Они облачались в белые халаты медиков — этот своего рода символ душевной чистоты, любви к ближнему, служения благородному делу врачевания человеческих недугов и болезней. Люди, попавшие в больничную палату, вверяли им самое драгоценное — здоровье, жизнь. Больной доверчиво смотрел в лицо маститого профессора, склонившегося над изголовьем. Он встречался своим взглядом с глазами медика. Вовси, Б. Коган и М. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер, Виноградов, Егоров умели менять выражение своих глаз, придавать своим волчьим душам человеческое обличье, маскироваться и приспосабливаться, лгать и изворачиваться! Они умели разыгрывать роли благородных людей. Впрочем, они прошли известную школу в этой области у лицедея Михоэлса, для которого не было ничего святого, который ради тридцати сребреников продавал свою душу избранной им в качестве своей родины «стране Желтого Дьявола». Уроки мас­кировки брали отравители и у своего коллеги по докторской профессии — преступника Шимелиовича.

Вовси, Б. Коган, Фельдман, Гринштейн, Этингер находились на откупе у шпионско‑террористической организации «Джойнт», орудующей в Соединенных Штатах Америки. Эта фирма рекламировала себя как филантропическое заведение, в высшей степени угодное самому Израилю и призванное помогать своим единокровным братьям и сестрам. Это была наглая ложь: фирма, как и многие другие фирмы в Америке, меньше всего принимает к своему сердцу интересы страждущего и обремененного человечества, не исключая и тех единокровных братьев и сестер, что влачат жалкое существование в самой Америке и отделены от стопроцентных янки чертою гетто.

Фирма «Джойнт» является одним из центров международной сионистской организации, выполняющей грязные и кровавые поручения заправил империалистической Америки. Подлая затея господства над миром не дает спать Морганам и Рокфеллерам, Фордам и Трумэнам, Маккарэнам и Маккарти. Они бросают доллары на подкуп шпионов и террористов. Эти господа ищут и в своей стране, и за дальними ее пределами тех человекообразных, кого можно купить подачками из‑за Атлантического океана, кто из низменных, эгоистических побуждений поступается честью и совестью, обязанностью и долгом.

Эти подонки человеческого общества, люди, сердца которых, по выражению Бальзака, обросли шерстью, использовали свое положение врача для убийств. Они выполняли директиву своих хозяев «об истреблении руководящих кадров СССР». Жертвами врачей‑убийц стали любимцы Коммунистической партии и советского народа товарищи А. А. Жданов и А. С. Щербаков.

Изверги шли дальше в осуществлении своих злодейских замыслов. Жертвами для своих опытов они намечали наших полководцев, имена которых дороги советским людям.

<…>

Бдительность и еще раз бдительность — вот железный закон нашей жизни, вот верный залог крепости, силы и могущества нашей Родины!

Наши
         и склады,
                  и мосты,
                           и дороги.
Собственным,
                  кровным,

                           своим
                                    дорожа,

встаньте в караул,
                  бессонный и строгий,
сами
         своей республики сторожа!

В. Маяковский

<…> Черная злоба против нашей великой страны объединила в одном стане американских и английских банкиров, владельцев колоний, пушечных королей, битых гитлеровских генералов, мечтающих о реванше, ватиканских наместников, адептов сионского кагала. <…> Этот же лагерь вербует свою агентуру из числа тех внутренних эмигрантов в нашей стране, которые являются носителями пережитков буржуазной идеологии, частнособственнической психики и морали. Эта отверженная порода все еще пытается заявлять о своем презренном существовании. Она пускает в ход диверсию, кинжал, яд. 

Колдун из гоголевской повести получил заслуженное возмездие. Священный гнев и беспощадная кара советского народа обрушатся на банду врачей‑отравителей.

«Крокодил». 20 января 1953 года

Прокурор, потакающий преступникам

<…> В областной прокуратуре с 1945 года занимает пост начальника общего надзора Е. И. Чернина. В прошлом она была работником столовой. К высокому посту в органах прокуратуры Чернина пришла не обычным честным трудовым путем, а путем шантажа и обмана, подхалимства и угодничества. Используя связи, втираясь в доверие простаков, принимавших ее нахальство за настойчивость и рвение к работе, она добилась своего. <…> Несомненно одно, что «способности» у Черниной большие, но ко всяким мошенническим проделкам. Не имея образования, она добыла фальшивый аттестат об окончании средней школы и тем же путем «добилась» получения высшего образования.

Общий надзор за соблюдением законности, чем положено заниматься Черниной, проводится ею не без выгоды для себя.

В управлении рабочего снабжения комбината «Ворошиловградугль» жулики и проходимцы расхитили много государственных средств. <…> Но материалы проверки дальше Черниной не шли, и бывшие руководители управления Горянский и Нодельман не оставались в долгу у своего покровителя, что стоило государству многих тысяч рублей.

<…> Супруг Евгении Израилевны Черниной — Авербах специализируется в портняжном деле <…> он наживается на неправильных раскроях материала и других махинациях. Все, кто осмеливался возмущаться «деятельностью» Авербаха, подвергались преследованиям со стороны Черниной.

<…> Тот же Нодельман, войдя в преступную связь с работником базы Главурса в Москве Файдерманом, получал дефицитные товары и реализовал их через своих агентов. <…> Нодельман был пойман с поличным. Чернина немедленно <…> выручила Нодельмана «из беды».

Ворошиловградскому областному отделу здравоохранения потребовалось направить в промышленные районы группу врачей, посылали в их числе и врача Игеля. Чернина запротестовала: мол, перевод врача Игеля в рабочий поселок из областного центра унижает его достоинство, ущемляет его личные права и интересы. Заведующая магазином № 6 Коган попалась на жульничестве и была уволена с работы. Опять‑таки следует протест Черниной в защиту Коган. Работники государственной торговой инспекции выявили грубые нарушения правил торговли и учета бухгалтером столовой № 5 Приссом. Его отстранили от работы. Чернина — верная себе — встала на его защиту.

Фактов много. Все они говорят о том, что Чернина использует свое служебное положение в корыстных интересах. Это многим ясно. <…>

И. Головченко.

Гор. Ворошиловград.

«Правда Украины». 17 января 1953 года

Литературная кормушка

<…> В минувшем 1952 году по путевкам бюро [пропаганды] было проведено 2112 литературных докладов, читательских конференций и творческих выступлений отдельных авторов. <…> Однако добрые две трети выступлений <…> приходятся на долю тех «писателей», которым нечего сказать читателю о своем творчестве.

Во многих киевских клубах и домах культуры часто выступает поэт Абрам Бродский. За несколько лет «писательской» деятельности он никак еще не успел прославить свое имя в поэтическом жанре. Но зато его знают как искусного докладчика‑импровизатора. Он может быстро и ловко подготовить и прочесть доклад на любую тему. По далеко не полным данным, А. Бродский в течение последних двух лет состряпал 64 доклада.

Немалую величину в активе бюро пропаганды представлял Д. Косарик, выступавший за год 44 раза. <…>

В свое время партийная печать подвергла резкой и суровой критике космополитическую писанину Е. Адельгейма. <…> По путевкам бюро, гоняясь за «живым рублем», вперемежку с литературной низкопробной стряпней, выступает Исаак Тельман. В активе бюро — раскритикованный за свои плохие, беспомощные стихи Семен Гордеев. «Почитывают» лекции Абрам Кацнельсон и другие. <…> бюро пропаганды превращается в заурядную литературную кормушку для окололитературных дельцов.

К. Прохоренко.

«Правда Украины». 20 января 1953 года

Очарованные ротозеи

Фельетон

<…> Григорий Иванович Бобок предавался неге. Он прогревал свою, истомленную торговым оборотом, душу на жарком летнем солнце. Под ногами его плескался Днестр. Было упоительно сладко дремать под мерный шум реки.

— Так сказать, после трудов праведных наслаждаетесь на лоне природы? — услышал он вкрадчивый, сладкий тенорок. Лежа на спине, Бобок заметил торчащий сбоку длинный смуглый нос и шапку черных, как смоль, волос.

— Много наслышан о вашей кипучей деятельности, — пел тенорок.

Бобок даже поперхнулся. <…>

— Да нас больше ругают, чем хвалят.

— Это от незнания, дорогой Григорий Иванович.

— Рад слышать приятные слова. С кем имею честь?

— Филипп Абрамович Цесис. Я из Ферганы. Приехал полюбоваться Молдавией, вкусить чудесных плодов ее садов и виноградников. <…> Нравится мне у вас. Такой разворот торговли благодаря вашему руководству, что дух захватывает!

— Вы к торговле имеете отношение?

— Мое призвание с малых лет. В Фергане заведую крупным магазином. Только вот климат не подходит…

— Так дорогой мой! Так переезжайте к нам. Нам так нужны люди с вашим призванием и пониманием…

— Если бы я имел счастье работать под вашим руководством!..

Цесис наглел, видя, что солидный дядя основательно клюнул на его приманку. Он до небес превозносил таланты товарища Бобока. А тот слушал и млел.

<…> Как‑то в кабинет председателя Сорокского райпотребсоюза Г. И. Бобока ввалилась шумная компания. <…> Бобок, к радости своей, увидел знакомый нос и копну черных волос. <…>

— Да вот, — сказал Украинцев, — берем заведовать сельмагом. Поскольку ты знаешь товарища Цесиса, думаю, возражать не будешь.

— Какие возражения! Рад видеть столь деликатного и понимающего человека в нашем торговом кругу!

<…> У приезжего не спрашивали документов: неважно, кто он — Чешиш или Цесис, неважно, откуда он и зачем в этих местах, — важно, что имеет внушительный вид и такое приятное обхождение…

Через месяц Цесис исчез. Магазин вскрыли и обнаружили на конторке письмо, в котором уже не было никакой деликатности. Письмо так и называлось: «Ротозеям Бобоку, Украинцеву, Черешневу». Далее следовал такой назидательный текст:

«Думал о вас лучше. Вы же оказались просто слюнтяями, которых легко провести. Мог увезти больше, да жалко вас. На мою точность можете положиться; взял то, что указал в прилагаемом списке; прихватил также на дорогу 15 451 рубль. Выкручивайтесь, как умеете. Наверное, судить вас будут, и поделом. Наперед знайте, кого принимать».

Жулик Цесис, пригретый ротозеями, не постеснялся вынести им свой приговор. <…>

К. Королев.

«Советская Молдавия». 29 января 1952 года

Простаки и проходимец

Фельетон

Борис Янкелевич Каждан отмечал приезд сына Валентина на широкую ногу. Стол ломился от яств.

Вокруг стола расселись близкие друзья Каждана — врачи Прупес, Сельцовский, Позюмин. Они с вожделением поглядывали и на заставленный яствами стол и с интересом — на виновника торжества. Все были приятно поражены бравым видом Каждана‑сына в новенькой майорской форме с тремя линиями орденских колодок. Старый Каждан, вскидывая глазки то на гостей, то на сына, самодовольно говорил:

— Смотрите, какой у меня Валентин! Взлетел, что жаворонок для песнопенья. Кандидат медицинских наук! Хирург! У лучших профессоров Москвы практиковался. Вот полюбуйтесь, какое он удостоверение получил.

По рукам гостей, отливая глянцем, пошла плотная бумага. Текст гласил: «Взамен кандидатского удостоверения. Дано врачу Каждану В. Б. в том, что он 26 июня 1944 года при Ученом Совете 1‑го Московского мединститута защищал кандидатскую диссертацию на тему: “Лечение эпифизарных огнестрельных остериолитов”, что утверж­дено полным составом Ученого Совета».

В пылу восхвалений новоявленного эскулапа никто не обратил внимания на фальшивую печать внизу удостоверения. Залман Абрамович Позюмин первым воскликнул:

— Молодому коллеге — слава!

Валентин потупил очи и сказал:

— В городе я, как пылинка в воздухе, не заметен. Все мои бумажки в сравнении с вашими рекомендациями — ничто.

— Будут рекомендации! Скажем, где надо! — за всех ответил Лев Прупес.

На другой день телефонные звонки одолели заведующего горздравотделом Антонова. Звонили Каждан‑отец, Прупес, Позюмин и иже с ними и на все лады расхваливали Каждана‑сына. Когда этот сын появился в кабинете, Антонов принял его с распростертыми объятиями. Даже без заполнения анкеты Антонов назначил Каждана на пост ведущего хирурга лучшей городской лечебницы. Залман Абрамович тут же предупредил главного врача лечебницы:

— К вам назначен сын Каждана. Превосходный хирург!

— У Каждана орлиный глаз и стальная рука, — сообщил директору лечебницы Прупес.

Рекомендации сыграли свою роль. В лечебнице также не поинтересовались документами пришедшего молодого врача. <…> Нож дрожал в руках мнимого хирурга. <…> Каждан ушел из операционной преподавать хирургию в акушерскую школу. <…> Почитали анкету в Днепродзержинске и порешили: такого медика держать на скромной преподавательской работе нельзя, и назначили Каждана заведующим районным отделом здравоохранения.

Став завом, Каждан тут же организовал спекуляцию медикаментами. На этом и попался. Тогда только и заинтересовались — кто он, откуда? <…> Из Москвы сообщили, что Каждан‑сын института не кончал, что он с горем пополам учился лишь на двух курсах. Кандидатской диссертации не защищал. И вообще он проходимец, обвел вокруг пальца бывшего директора института имени Склифосовского Нифонтова, который без всяких документов зачислил Каждана на должность врача‑хирурга. А Каждан, даже не побывав в хирургической института, тут же уволился по собственному желанию и потребовал справку с места работы. С этой справкой в кармане Каждан и прибыл в Днепродзержинск. Никогда он майором не был, что касается орденов, то они оказались крадеными. Кажданов потребовали в суд, но отец и сын не стали ждать, когда грянет гром, и сбежали из Днепродзержинска. Прошел месяц, другой — и Кажданы всплыли в Симферополе.

В этом городе тоже оказалось немало простаков. <…> Они поверили проходимцу на слово. А каждое слово Каждана было ложью.

<…> Поймав за руку проходимца, Иванов сказал «стой» и вместо того, чтобы посадить его на скамью подсудимых, направил Каждана в Тулу в качестве невропатолога.

В Туле тоже оказалось немало простаков. <…>

Нет сомнения, что самозванец Каждан будет строго наказан, а вместе с ним будут призваны к ответу и те многочисленные простаки‑ротозеи, которые способствовали карьере проходимца.

М. Буренков, Н. Титаренко.

«Правда». 7 февраля 1953 года

Сапоги со скрипом

Фельетон

Судили Б. М. Шафраника, директора Тернопольского городского промышленного комбината. Государственное предприятие, превращенное Б. М. Шафраником в вотчину, приносило директору немалые доходы. Для того, чтобы вершить воровские дела без помех, Шафраник всюду расставил преданных ему людей: на пост главного инженера — только что вернувшегося из места заключения старого приятеля Цымлера, на склад — не раз бывших под судом и следствием Цеховского, Марунича, Сердюка, а руководство производством и снабжением поручил закадычным друзьям Крельштейну, Друкеру, Купершмидту, Мордковичу, Спектору и др. <…>

По мере того, как в ходе судебного следствия разматывался клубок преступлений шайки жуликов, атмо­сфера в зале судебного заседания накалялась. Возмущался судья, возмущались народные заседатели, негодовали рабочие комбината, собравшиеся послушать, как их бывшие руководители держат перед советским судом ответ за свои преступления.

И лишь один присутствовавший на процессе человек проявлял полную незаинтересованность тем, что здесь происходило. С отсутствующим взглядом слушал он гневные обличения свидетелей, путаные показания подсудимых. Это был прокурор.

Вызывало удивление не только то, что прокурор молчал, словно набрав в рот воды. Представитель государственного обвинения и за столом сидел как‑то необычно, все время стараясь запрятать подальше свои ноги в отлично сшитых новеньких хромовых сапогах. <…> Здесь мы должны приоткрыть завесу над одной из многих сторон преступной деятельности Шафраника и его компании. Дело в том, что руководимый Шафраником комбинат получал большие количества кожи для изготовления детской обуви. Но дети не интересовали Шафраника. И он пустил полученную кожу на изготовление сапог, туфель, босоножек и ботинок. Такого рода изящными изделиями Шафраник стал в первую очередь оделять руководство облместпрома. Само собой разумеется, что обувь руководящим лицам отпускалась комбинатом по себестоимости. <…>

Есть особый способ изготовления кожаной обуви. В подошву закладывается небольшой лоскут бересты. При малейшем движении такой сапог или ботинок издает оглушительный скрип.

Трудно сказать, на каком этапе своей бурной, изобилующей взлетами и падениями жизни овладел Шафраник искусством изготовления обуви со скрипом. Во всяком случае эксплоатация этого профессионального секрета мастеров дратвы и шила в обетованном городе Тернополе сослужила Шафранику немалую службу.

Обладая богатой, мы бы сказали, изощренной творческой фантазией, Шафраник не только до предела усовершенствовал искусство создавать скрип, но и привел это искусство в соответствие с табелем о рангах. Для людей, обладающих даже минимальным музыкальным слухом, не составляет большого труда по звуку шагов отличить, например, прокурора города Саранюка от его помощника Сорочинского. Или супругу начальника облместпрома Процаенко от дражайшей половины секретаря горкома партии Луки Вонифатьевича Короленко. Количество и качество скрипа подручными Шафраника отпускалось в строгом соответствии с рангом и положением заказчика обуви. Звуковая гамма была чрезвычайно широкой — от нежнейшего, как комариный, писка женских лодочек до мажорного, так сказать, руководящего скрипа.

Жулик, как бы он ни был нагл, никогда не забывал о грозящем ему возмездии. Заметая следы своих преступлений, он стремится тем или иным способом обезопасить себя на будущее. Так действовал и Шафраник. Умасливая людей, от которых зависела его судьба, Шафраник стремился связать их, как говорят, по рукам и ногам. Во всяком случае вторую часть этой задачи Шафраник мог считать успешно выполненной. Со всех сторон слышал он знакомое поскрипывание полученных незаконным путем сапог, туфель, босоножек — поскрипывание, которое звучало в его ушах сладчайшей музыкой.

Справедливости ради следует отметить, что город Тернополь, как, впрочем, и другие города нашей страны, отнюдь не испытывает недостатка в обуви. Тут, как и повсеместно, существует давний, вполне оправдавший себя способ приобретения этой обязательной принадлежности туалета. Человек заходит в магазин, выбирает себе туфли по вкусу и размеру, платит деньги в кассу и уходит с покупкой. Так может поступить каждый гражданин Тернополя, будь он даже прокурором. И если некоторые, облеченные властью люди игнорировали этот простой и естественный способ пополнения своего гардероба, став завсегдатаями жульнической лавочки Шафраника и K°, то это характеризует их с самой неприглядной стороны. Они забыли о том, что член партии всегда обязан держать в чистоте высокое звание коммуниста.

Признаемся читателю, что картинка, нарисованная в начале нашего повествования является плодом фантазии фельетониста. Суда над директором промкомбината Шафраником еще не было. И скажем прямо: описанная выше сценка понадобилась для того, чтобы предупредить события. Пусть на процессе, который состоится вскоре в Тернополе, не будет ни одного человека, занимающего позицию стороннего наблюдателя. И пусть за прокурорским столом сидит человек в обычных, нормальных сапогах. Сапогах без скрипа.

М. Семенов.

«Правда». 11 февраля 1953 года

Почта Лидии Тимашук

У постели больного стоит человек в белом халате. Что бы он ни делал — берет ли он шприц, смотрит ли мазок крови, выписывает ли рецепт — за ним пристально и с надеждой следят глаза больного. <…>

И вот у постели больного встретились два человека в белых халатах. Один — ученый, с большим именем и степенями, другая — без ученых степеней, но с большим опытом и знаниями, накопленными за двадцать с лишним лет работы врачом, полная высокого чувства ответственности за здоровье и жизнь советских людей. У обоих в руках одни и те же анализы, у обоих перед глазами одинаковые симптомы болезни, но женщина видит: человек с учеными степенями ставит неправильный диа­гноз. Неправильный диагноз — неправильное лечение — и, значит, смерть.

Почему он это делает? Медицинская ошибка? Но у человека со степенями слишком большие знания и опыт, чтобы он мог так грубо ошибиться. К тому же он отметает всякую попытку поправить его. Ошибки нет, значит, кто же перед тобой?..

Чтобы ответить на этот вопрос, нужны не час и не два, нужны многие часы напряженной работы мысли, нужны глубокие знания и полнейшая уверенность в своей правоте и, главное, надо быть патриотом своей Родины. И тогда все поймешь. Да, перед ней был враг, и не один, а шайка врагов Советского Союза, злобных, хитрых и хорошо замаскированных. <…>

Еще совсем недавно мы не знали этой женщины, а теперь имя врача Лидии Феодосьевны Тимашук стало символом советского патриотизма, высокой бдительности, непримиримой мужественной борьбы с врагами нашей Родины. Она помогла сорвать маску с американских наймитов, извергов, использовавших белый халат врача для умерщвления советских людей.

Весть о награждении Л. Ф. Тимашук высшей наградой — орденом Ленина за помощь в разоблачении трижды проклятых врачей‑убийц облетела всю нашу страну. Лидия Феодосьевна стала близким и дорогим человеком для миллионов советских людей. Старая пенсионерка Л. Козачук из Славянска начинает свое письмо простыми материнскими словами: «Дорогая дочка нашей Родины! Радуюсь отважному поступку и заслуге перед Родиной». В письме из Красногвардейска Л. Филенко и Ф. Архипов пишут: «Все — стар и млад, если бы было возможно иметь ваш портрет, поставили бы его на самое дорогое место в рамке, в семейном альбоме. А это значит — вы настоящая дочь своего народа, своей родины». <…> Ученики сочинской школы № 10 выразили свои чувства стихами, в которых клеймят американских наймитов:

Позор вам, общества обломки,

За ваши черные дела,

А славной русской патриотке

На веки вечные — хвала!

<…>

Писем много. Одни большими стопками лежат на письменном столе Лидии Феодосьевны, другие приходят в редакции газет, в партийные организации. Из Иркутска и Риги, из Ленинграда и Симферополя, из Минска и Клайпеды… Пишут моряки‑дальневосточники, шахтеры Донбасса, воины‑пограничники, колхозники Украины, агроном из Читы и московские домохозяйки.

Больше всего в этих письмах говорится о бдительности. Где бы ни находился советский человек, он должен неусыпно помнить о происках американских империалистов, об их попытках засылать к нам в страну своих агентов, шпионов, диверсантов и убийц. Быть бдительным, бороться со всякого рода проявлением беспечности и ротозейства — значит защищать нашу Родину от врагов, значит защищать мир и счастливую жизнь советских людей.

<…>

Ольга Чечеткина.

«Правда». 20 февраля 1953 года

Карикатура Бориса Лео для статьи Николая Грибачева «Ощипанный “Джойнт”». «Крокодил». 20 февраля 1953

Плач стоит на реках вавилонских, главная из которых — Гудзон. Ощипан «Джойнт» — стервятник, рядившийся в голубиные перья благотворительности и человеколюбия. Потерпела сокрушительный провал американская разведка, полетели по ветру многие из тех ста миллионов долларов, которые ассигновал Трумэн на шпионскую и диверсионную деятельность в странах народной демократии и Советском Союзе. Не вышло, не получилось, сорвалось!

Буржуазные газеты сочат чернильные слезы. <…> Нас не разжалобит <…> потому, что мы знаем подлинную цену их делам и слезам; их не исправит потому, что они принадлежат к разряду тех, которых не исправляет и могила. Есть историческая закономерность в том, что нам всё легче, а им всё тяжелее. Мы идем от успеха к успеху вопреки всем их попыткам помешать нам, они идут от поражения к поражению вопреки всем их гнусным махинациям. У нас честное и добропорядочное прошлое и прекрасное будущее, у них только прошлое, и оно омерзительно.

<…>

Разоблачение врачей‑убийц в Советском Союзе — еще один уничтожающий удар по грязным планам Центрального разведывательного управления США.

В омерзительных планах этого управления «Джойнт» занимает далеко не последнее место, выполняет самые грязные и отвратительные поручения. <…> «Джойнт» разоблачен. <…>

Буржуазные радиокомментаторы пускаются на провокации, пытаясь выдать борьбу с сионизмом, отдавшим себя в услужение американской разведке, за антисемитизм. Это расчет на дураков, потому что всякому человеку известно истинное положение вещей.

Ощипанный, лишившийся голубиных перьев «Джойнт» предстал перед всем миром в подлинном своем качестве шпионской и диверсионной организации.

Николай Грибачев.

«Крокодил». 20 февраля 1953 года

Странная болезнь

Странной болезнью страдает москвичка Б. М. Перельмутер‑Данилова вот уже с 1946 года.

Один раз в год, в определенное время (а именно в период очередного отпуска) и в определенном месте (а именно в городе Киеве) наваливается на нее хворь. Да такая, что несчастная надолго теряет работоспособность. В Москве живет здоровехонька, а приедет в Киев — шабаш: непременно заболеет. Вот до чего ей вреден киевский климат!

Из многих тысяч медицинских работников лишь один обладает чудесным даром распознавать эту странную болезнь — врач А. М. Фарберг из киевской поликлиники № 6. Это он выдавал Б. М. Перельмутер‑Даниловой больничные листы. По его сердобольному заключению только в прошлом году она, например, была заочно осво­бождена от работы на целых 59 дней.

На дворе весна, начинается отпускной период. Снова Перельмутер‑Данилова собирается в Киев, и снова грозит ей опасность заболеть.

Как же, однако, спасти человека от болезни? Может быть, попробовать взыскать переплаченные ей по фиктивным больничным листам деньги? Авось, это средство поможет ей справиться со странным недугом.

«Крокодил». 20 апреля 1953 года