Последняя волна ближневосточных беженцев, захлестнувшая Европу, евреев напрямую не касается: в Израиль эти люди не рвутся, заботы по их приему и размещению (или, наоборот, выдворению) ложатся на плечи европейских правительств и общественности. Тем не менее делать вид, что нас это не касается вовсе, евреи не могут. И не только потому, что нашим европейским соплеменникам и единоверцам жить с этими беженцами бок о бок, но прежде всего потому, что иудаизм — это живая религия, а значит, не реагировать на события подобного масштаба мы не вправе.

В недельной главе «Мишпатим», содержащей свод законов, касающихся отношений между людьми, есть и такие слова: «Пришельца не притесняй и не угнетай его, ибо вы сами были пришельцами в земле Египетской» (Шмот, 22:20). Речь здесь идет о том, как «чистокровным» евреям следует относиться к прозелитам — неевреям, принявшим иудаизм и присоединившимся к народу Израиля. Есть и другая категория «пришельцев» — «герим‑тошавим», то есть неевреи, обязавшиеся соблюдать семь заповедей сынов Ноаха и получившие право жить в Стране Израиля. Тора предписывает их поддерживать. Этот закон применяется и в наши времена: именно согласно ему религиозные евреи Израиля входят в правительство, признающее все гражданские права за христианами, мусульманами и друзами, и призывы отменить эти права из религиозной среды не раздаются. Тора предписывает нам рассматривать современные события с точки зрения собственного исторического опыта — и действовать в соответствии со знаменитым правилом Гилеля Старшего: «Что тебе ненавистно, того и ближнему не причиняй. В этом вся Тора, а остальное — ее разъяснение» (Шабат, 31а).

Упоминается ли в еврейских источниках чужак‑беженец? Конечно: «Не выдавай раба господину его, когда он спасается у тебя от господина своего; У тебя пусть живет он, в среде твоей, на месте, которое он выберет в каком‑либо из ворот [городов] твоих, где ему угодно; не притесняй его» (Дварим, 23:16‑17).

Как применять этот закон? По Гитин, 45а, он относится к рабу‑нееврею, который принадлежал еврею и бежал из‑за границы в Страну Израиля. Такого раба запрещено возвращать его еврейскому хозяину. Почему же? Потому что пребывание в Стране Израиля налагает на человека больше заповедей. Не будем забывать, что нееврейский раб еврея обязан соблюдать многие заповеди. А чем больше заповедей выполняет человек, тем более это угодно Всевышнему и тем лучше для самого человека. Поэтому алаха предписывает хозяину этого раба, пришедшему вслед за ним, чтобы вернуть свою собственность, написать ему вольную, а его стоимость на рынке рабов зачесть как денежный долг. Вот пример того, как еврейский закон заботится о духовном и телесном благе человека, бежавшего к евреям.

А теперь попробуем применить его к нынешним реалиям. Алаха знает, что если чужак уйдет от нас в свою страну, он не будет соблюдать многие заповеди Всевышнего, а то и вовсе ничего не будет соблюдать — например, если хозяин продаст его другому нееврею. Аналогично, если беженцы из стран, страдающих от «Исламского государства», вернутся обратно, в свои разрушенные города, то они могут — из чувства ли самосохранения или искренне — принять его идеологию, и радикальных исламистов, угрожающих ценностям западной цивилизации, станет больше. Этого ли мы хотим?

*  *  *

Доводилось ли евреям быть беженцами? К сожалению, не раз и не два. После разрушения Первого храма те из евреев, которые не были уведены в плен в Вавилон, бежали в Египет (Ирмеяу, 42‑43). В XV веке от 50 до 150 тыс. (по разным оценкам) испанских евреев покинули Пиренейский полуостров, чтобы не креститься, и рассеялись по общинам Европы и Средиземноморья. Их приняли дружелюбно, и даже более того: во многих общинах Балкан и Малой Азии беженцы из Испании заняли лидирующее положение.

В XVII веке множество немецких, польских и украинских евреев были вынуждены бежать на запад, спасаясь от ужасов Тридцатилетней войны, хмельнитчины и других военных конфликтов. Некоторые из них оказались в голландском Амстердаме, где к тому времени сложилась богатая и процветающая еврейская община, состоявшая преимущественно из бывших криптоиудеев, бежавших с Пиренейского [footnote text=’Об амстердамской общине см., напр.: Й. Каплан. Альтернативный путь к Новому времени. Москва: Книжники, 2014.’]полуострова[/footnote].

Как же встретили амстердамские сефарды своих ашкеназских братьев? Не слишком дружески. Им, конечно, помогали, не давали умереть с голоду. Вместе с тем богатые, по‑европейски образованные, гордые своим статусом амстердамцы явно гнушались своих «диких», «грязных», «невежественных» единоверцев и принимали меры, чтобы ни в коем случае с ними не смешиваться. Так, в 1657 году детям ашкеназских евреев запретили учиться в общинной школе; в 1671‑м было принято решение, согласно которому, даже если немецкий еврей женился на «португальской» женщине, он не мог претендовать ни на членство в общине, ни на погребение на общинном [footnote text=’M. Bodian. Hebrews of the Portuguese Nation. Conversos and Community in Early Modern Amsterdam. Indiana University Press, 1997. P. 131.’]кладбище[/footnote]. Доходило до того, что в сефардских синагогах были установлены специальные деревянные барьеры, дальше которых ашкеназов не [footnote text=’Jewish Christians and Christian Jews. From the Renaissance to the Enlightenment / Ed. by R. Popkin et al. Dordrecht: Kluwer, 1994. Р. 194.’]пускали[/footnote].

Разумеется, злоключения ашкеназских евреев в Амстердаме — преданья старины глубокой, о которых сегодня помнят только специалисты‑историки. Между тем множеству восточноевропейских евреев довелось на своей шкуре почувствовать, что значит быть беженцем, меньше чем сто лет назад, в ситуации, весьма напоминающей нынешнюю сирийскую. Речь о событиях времен Гражданской войны в России, когда красные воевали с белыми, те и другие — с петлюровцами, а кроме того, едва ли не в каждом уезде действовали отряды всевозможных батек и атаманов. Эти люди воевали под разными знаменами и за разные идеалы, но все без исключения не брезговали еврейскими [footnote text=’См., напр.: О. Будницкий. Российские евреи между красными и белыми (1917–1920). Москва: Российская политическая энциклопедия, 2005; С. Гусев‑Оренбургский. Багровая книга. Погромы 1919–20 гг. на Украине. Нью‑Йорк: Ладога, 1983; Книга погромов. Погромы на Украине, в Белоруссии и европейской части России в период Гражданской войны 1918–1922 гг. Сборник документов / Отв. ред. Л. Б. Милякова. Москва: РОССПЭН, 2006.’]погромами[/footnote]. Все это, а также хозяйственная разруха, отсутствие работы и падение уровня жизни привели к тому, что евреи в поисках лучшей доли массово покидали черту оседлости. Одни устремились во внутренние губернии, в первую очередь в столицы, другие хлынули на запад, прежде всего в Германию.

Точного количества еврейских беженцев, оказавшихся в Веймарской республике, никто не знал. Однако, вне всяких сомнений, речь шла о десятках тысяч. Евреи были третьей по численности этнической группой российской эмигрантской общины в Германии — после русских и русских [footnote text=’О. Будницкий, А. Полян. Русско‑еврейский Берлин (1920–1941). Москва: Новое литературное обозрение, 2013.’]немцев[/footnote]. Основную массу беженцев составляли простые местечковые евреи — не имеющие европейского образования, в традиционной одежде, не знающие никаких языков, кроме идиша. Санитарное состояние многих беженцев также оставляло желать лучшего. По данным санитарной инспекции, многие из них жили очень скученно, по много человек в маленьких грязных квартирках, страдая от эпидемий и педикулеза. Нашествие беженцев повлияло и на криминальную ситуацию в Германии: не имея возможности заработать на хлеб честным путем, некоторые мужчины начинали воровать, а женщины — торговать своим [footnote text=’Там же.’]телом[/footnote].

Неудивительно, что значительная часть немецкого общества встретила еврейских беженцев без восторга. «Остюден» обвиняли в том, что они отнимают у немцев жилье, работу, еду, с другой стороны — «они не хотят работать, предпочитая заниматься спекуляцией»; что они являются питательной средой для распространения коммунистических идей; что они не хотят «интегрироваться»: не учат немецкий язык и не интересуются германской культурой. За этими обвинениями шли конкретные политические требования: закрыть границы, депортировать и проч.

Подобные настроения разделяли и многие немецкие евреи, видевшие свой долг в том, чтобы защитить «фатерлянд» от восточных варваров, и рассуждавшие так же, как коммерции советник Оппенгейм из романа Ремарка «Возлюби ближнего своего»: «Вспомните, например, восточных евреев, переселенцев из Галиции и Польши <…> Разве нужно было их всех впускать? Что нужно было всем этим людям в Германии? Я тоже придерживаюсь политики правительства». Вот лишь несколько цитат из газеты «Nationaldeutscher Jude» («Национал‑немецкий еврей»), издававшейся германскими патриотами Моисеева закона:

«Бессмысленно искать причины [миграции] или вину [мигрантов]. Эти люди, с их собственной точки зрения, в полном праве поступать так, как поступают: отряхивать с ног прах стран, в которых продолжаются погромы, и ехать на запад. С точки зрения саранчи, она тоже имеет полное право роиться на наших полях, пожирать наши леса. Но не меньшие права имеет и человек, защищающий свою родину, на полях которой растет его хлеб».

«Кто проявляет жалость к бациллам, тот безжалостен по отношению к человеку, которому угрожает этот вредитель».

«Куда ни глянь — всюду они. Повсюду мы видим их странные глаза, в которых хитрость и вязкая скорбь пульсируют и мерцают, как поминальный огонь в масляном светильнике. Всюду мы слышим гортанный, пронзительный звук их взволнованных разговоров. Во всех поездах, во всех вагонах они сидят на корточках и что‑то подсчитывают в своих объемистых записных книжках. Во всех кофейнях они сбиваются в активно жестикулирующие стайки, бегают, крича и перешептываясь, от столика к столику, из кофейни — к ближайшему нотариусу, чтобы купить дом или перепродать дом, купленный вчера».

«Целые улицы Берлина находятся в их руках, жильцы даже не видят своих истинных [footnote text=’Цит. по: О. Будницкий, А. Полян.’]хозяев…[/footnote]»

Что касается немцев, то, будучи людьми практичными, они не ограничивались газетными статьями: в 1923 году в Шойненфиртеле (берлинском районе, где массово селились беженцы‑остюден) имел место еврейский [footnote text=’См. об этом: Exclusionary Violence: Antisemitic Riots in Modern German History /С. Hoffmann and W. Bergmann, eds. University of Michigan Press, 2002. Р. 123–124, 202. ‘]погром[/footnote].

Автор этих строк далек от того, чтобы ставить знак равенства между тогдашними беженцами из Восточной Европы и нынешними беженцами с Ближнего Востока. Однако не вызывает сомнений, что ситуация, в которой оказались тогдашние остюден и нынешние сирийцы, практически идентична: и те и другие бежали от гражданской войны и разрухи, и тех и других считали (считают) варварами и дикарями и требовали (требуют) «держать и не пущать». Иными словами, мы в свое время побывали в этой «земле Египетской» — и, видимо, должны вести себя так, как в этом случае требует Тора.

Разумеется, это вовсе не означает, что сторонники жестких мер в отношении беженцев во всем не правы. Многие из беженцев совсем не прекраснодушные эльфы, не все они могут (или хотят) стать законопослушными трудолюбивыми европейцами, их абсорбция сопряжена со множеством проблем и требует значительных ресурсов. Да и вообще, желание отгородиться от непрошеных чужаков — естественная человеческая реакция. Тем не менее в требовании заборов и депортаций мне видится что‑то неправильное — не по отношению к беженцам, но по отношению к собственной традиции, истории и памяти.

И последнее. В связи с нынешним наплывом беженцев у кого‑то, возможно, возник вопрос: могут ли еврейские организации тратить свои средства на помощь этим людям, по крайней мере в тех случаях, когда речь идет об очевидной нужде? Позволю себе процитировать слова Талмуда, вошедшие во многие своды еврейского права: «Учили мудрецы: кормят нееврейских бедняков вместе с бедняками Израиля, посещают больных неевреев вместе с больными Израиля, погребают бедняков‑неевреев с мертвыми Израиля — ради мира между людьми» (Гитин, 61а).