Творческий элемент

У Израиля немало врагов, представляющих его в качестве главного, если не единственного источника всех бед на Ближнем Востоке. Но и тех, кто пытается представить арабо‑израильские отношения как классически двухсторонний симметричный конфликт, к друзьям Израиля отнести очень сложно.

С первых шагов сионистского движения евреи соглашаются на любое компромиссное решение их «территориального спора» с арабами, но в ответ натыкаются на жесткий отказ. Риторика может быть любой, но арабская сторона не согласна на что‑либо меньшее ликвидации еврейского государства. «Мирное соглашение», оставляющее Израилю хоть какой‑то шанс на выживание, признается ими «несправедливым».

Все в этом вопросе, казалось бы, давно ясно. Между тем в последние годы в Израиле стала оживать идеология, оправдывающая взгляд «симметричности арабо‑израильского конфликта» с несколько неожиданной стороны. Согласно этой идеологии, восходящей к наследию раввина Меира Кахане, в своем противостоянии с арабским миром израильская сторона, во‑первых, призвана быть бескомпромиссной, а во‑вторых, руководствоваться не «цивилизованными», а своими «аутентичными» средствами борьбы. При этом, однако, озадачивает сходство некоторых из этих средств с рядом джихадистских методов.

Идеология эта является бесценной находкой для антисионистских пропагандистов, и неудивительно, что в свое время р. Кахане стал «персоной нон грата» как среди политического, так и среди религиозного израильского истеблишмента.

В какой мере эту идеологию действительно можно признать аутентично иудейской?

Ключ к прояснению этого вопроса лежит в рассмотрении того, как иудаизм относится к восхваляемой р. Кахане мести. Ведь месть является главным ферментом превращения любой односторонней агрессии в «симметричный конфликт». Как справедливо подметил Рене Жирар: «Между действием, которое месть карает, и самой местью нет четких различий. Месть считает себя карой, а всякая кара требует новых кар. Но и само преступление, которое месть карает, почти никогда не сознает себя первым: оно считает себя местью за более раннее преступление».

Поэтому ничто не затрудняет проблему выявления истинного виновника конфликта в такой мере, как месть.

Но почему? Что отличает «месть» от «суда» и от любых других мер восстановления справедливости, лишенных эффекта мести?

От справедливого закона и строгого суда месть отличается в первую очередь изворотливостью. Месть всегда разнится с действующим законом, она неформальна, для нее характерны изобретательность и утонченность наказания. Приведем лишь один пример из «Истории» Геродота, наглядно иллюстрирующий эту идею: «Гермотим отомстил за нанесенную ему обиду самой страшной местью, которую только я знаю. Гермотим был взят в плен врагами и выставлен на продажу в рабство. Купил его хиосец Панионий, который зарабатывал себе на жизнь постыднейшим ремеслом: он покупал красивых мальчиков, оскоплял их и перепродавал за большие деньги. Панионий оскопил и этого Гермотима». Тот возвысился при дворе Ксеркса, повстречался с Панионием и заманил его к себе. «Когда же Гермотим захватил в свои руки Паниония со всей семьей, то сказал ему вот что: “О ты, добывающий себе пропитание самым позорным ремеслом на свете! Какое зло я или кто‑нибудь из моих предков причинили тебе и твоим? За что ты превратил меня из мужчины в ничтожество? Ты думаешь, конечно, что твое преступление осталось тогда сокрытым от богов? Но боги по закону справедливости предали тебя за твои нечестивые деяния в мои руки. Поэтому не упрекай меня за кару, которую я тебе уготовлю”. После этой злобной речи Гермотим велел привести четверых сыновей Паниония и заставил его отрезать у них детородные члены. Панионий был вынужден это исполнить. А после этого Гермотим принудил сыновей оскопить своего отца. Так постигло Паниония мщение Гермотима» (8:105).

Помимо этого, месть также отмечена характерным чувством наслаждения, погоня за которым зачастую сопряжена с истинной одержимостью. Среди материалов, не вошедших в книгу Светланы Алексиевич «У войны не женское лицо» и изданных отдельно, имеется одно воспоминание, хорошо демонстрирующее эту особенность: «Когда мы брали пленных, приводили в отряд… Их не расстреливали — слишком легкая смерть для них, — мы закалывали их, как свиней, шомполами, резали по кусочкам. Я ходила на это смотреть… Ждала! Долго ждала того момента, когда от боли у них начнут лопаться глаза… Зрачки… Что вы об этом знаете?! Они мою маму с сестричками сожгли на костре посреди деревни…»

Запрет мести

Неудивительно, что закон Торы запрещает мщение: «Не мсти и не храни злобы на сынов народа твоего, а люби ближнего твоего, как самого себя; Я — Г‑сподь» (Ваикра, 19:18).

Однако запрет этот, как мы видим, относится лишь к «сынам народа своего». Как же следует относиться к враждующим с евреями инородцами?

По большому счету еврей не должен мстить и инородцу. Так, например, комментируя заповедь «не мсти», Сончино приводит следующий случай: «Поэт Шмуэль а‑Нагид, живший в ХI веке, занимал должность визиря при правителе Гранады. Однажды его оскорбили в присутствии правителя. Правитель, покровительствовавший визирю, приказал тому отрезать обидчику язык. Когда через некоторое время правитель увидел человека, оскорбившего Шмуэля а‑Нагида, целым и невредимым, он был удивлен тем, что его приказ не был выполнен. Шмуэль а‑Нагид объяснил: “Я проявил к нему милость и сделал ему много хорошего, и я вырвал его дурной язык и вложил язык хороший”. Хотя заповедь, запрещающая мстить, относится только к тем случаям, когда обидчиком является еврей, Шмуэль а‑Нагид, проявив милосердие к нееврею, продемонстрировал благородство еврейской души и заставил своего врага признать моральное достоинство сынов Израиля. Таким образом он исполнил заповедь освящения Имени Всевышнего».

На проблематичность мстительного отношения к нееврею указывают также и некоторые общие соображения.

Раввин Аарон Галеви (Левит из Барселоны) в своем труде «Сефер а‑хинух» ([footnote text=’Левит из Барселоны. Сефер а‑хинух (Книга наставления). Т. 1. М.: Книжники, 2014.’]«Книга наставления»[/footnote]) поясняет запрет «не мсти» в следующих словах: «Большей части людей свойственно неутомимо следить за тем, кто сделал им зло, до тех пор пока они не отплатят ему за его злой поступок и не причинят ему таких же мучений, какие он им причинил. От этого Б‑г предостерег нас словом Своим: “Не мсти”. Ибо человек должен знать и соображать, что все, что ни случится с ним доброго или худого, имеет свою причину исключительно в воле Б‑жьей, а человек тут ни при чем. Посему, когда один причиняет другому неприятность, то обиженный должен знать, что это за его грехи, что Б‑г так решил, так что он не имеет основания помышлять о мщении».

Очевидно, что, согласно этому соображению, мстить неуместно также и инородцам. Ведь сама Тора ясно указывает, что Всевышний позволяет народам одолевать евреев в наказание за грехи: «…раздражали Его высотами своими и истуканами своими гневили Его… И отдал силу Свою и славу Свою в руку притеснителя, и предал мечу народ Свой, и на наследие Свое разгневался» (Теилим, 78:58).

Высший суд

Однако в этом пункте мы как раз немедленно наталкиваемся на противоречие. В самом деле, Всевышний не оставляет безнаказанными также и происки врагов Израиля. Б‑г мстит народам, чью злобу использовал для наказания Своего избранника. Причем мстит самым буквальным образом. Во всяком случае, в Писании имеется несколько мест, представляющих мщение Всевышнего как высшую справедливость.

«Г‑сподь Б‑г ревнивый и мстящий; мстит Г‑сподь и яростен (Он), мстит Г‑сподь врагам Своим и хранит Он ненависть к врагам Своим» (Нахум, 1:2).

«Мщение совершу над врагами Моими, и ненавидящим Меня Я воздам. Упою стрелы Мои кровью, и меч Мой насытится плотью, кровью убитых и пленных, головами начальников врага. Прославьте, народы, народ Его! Ибо за кровь рабов Своих Он отомстит и мщение воздаст врагам их, и очистит землю Свою и народ Свой!» (Дварим, 32:41‑43).

В трактате Брахот сказано: «Велико отмщение! Слово это стоит в Торе между двух Имен Всевышнего: “Б‑г отмщения Г‑сподь”» (Теилим, 94:1).

Мы можем заявить, что в основе Его мести лежит суд, что Его месть тождественна этому суду, как сказано: «Г‑сподь — Царь! Облако и мгла вокруг Него, справедливость и правосудие — основание престола Его. Огонь идет пред Ним и пожирает вокруг врагов Его» (Теилим, 97:1‑3).

Между тем суды Всевышнего часто характеризуются как раз тем самым, чем характеризуется месть, а именно оригинальностью и яростью: «Я увеличу наказание ваше всемеро против грехов ваших» (Ваикра, 26:18). Более того, такие суды самой же Торой характеризуются как месть: «Ходить буду и Я с вами непостоянно, и поражу вас также и Я семикратно за ваши грехи. И наведу на вас меч, творящий месть за завет» (Ваикра, 26:24‑25).

Но в том‑то и дело, что Творец мира вправе «мстить», то есть вправе гневаться и реагировать изобретательно и непропорционально. Такова Его привилегия: «У Меня отмщение и воздаяние» (Дварим, 32:35), — говорит Всевышний. У Него, но не у нас.

Месть и мстительность

Но какой же тогда смысл имеет запрет мстить именно «сынам народа своего», если фактически неуместно мстить и никому другому, если месть деструктивна сама по себе?

Имеются ситуации, в которых месть — то есть изощренное наказание внешнего врага — не только вполне допустима, но и может считаться единственно адекватной формой реагирования.

Рабейну Бахья пишет: «Если ненавистники твои причинили тебе ущерб, не обвиняй их, а раскайся перед Г‑сподом. И Он превратит их в друзей, как сказано: “Если путь человека угоден Б‑гу, тогда и враг с ним помирится”» («Обязанности сердец», 4).

Однако такое превращение может произойти лишь с врагом, которому ведомы минимальные нравственные принципы. Если же еврей оказывается среди народа, живущего по законам джунглей, он вправе принимать его правила игры, вправе «опускаться до его уровня». В противном случае он рискует оказаться как минимум неверно понятым. Лишь отстояв в жестокой схватке свое место под солнцем, еврей может попытаться передать своему окружению иные моральные нормы, нормы, которые бытуют среди «сынов народа его». Именно поэтому не существует общего запрета мстить неевреям.

Тем более применение мер возмездия по отношению к жестокому и аморальному внешнему врагу оправданно для правителей.

Воюющий с окружающими народами царь решает, какие меры устрашения и возмездия применять против них, чтобы избежать реваншистских поползновений. Это сфера его ответственности, в которой «месть», то есть изобретательность в выборе наказания, неизбежна.

Чего в этом наказании, однако, не должно присутствовать, так это мстительности. Реакция может быть достаточно жесткой, однако жесткость эта должна быть прагматически обусловлена.

Рассматривая высказанное Рамбамом в трактате «Шмона праким» («Восемь глав») утверждение о запрете мести, р. Ури Шерки дает следующее разъяснение по этому поводу: поскольку еврей, не мстя собрату, отучает себя от мстительности, он вправе и даже должен в случае целесообразности мщения бесстрастно применять ее к своему врагу.

Итак, месть, осуществляемая ради мести, ради ощущения ее «сладостности», недопустима также и по отношению к инородцу. Понимание этого удерживает «аутентичные» еврейские средства борьбы в рамках «цивилизованных», побуждает сражаться с оглядкой на них. Однако оглядка эта не должна быть оглядкой Лотовой жены.

В этой связи можно упомянуть о возобновившейся недавно в Израиле практике сноса домов террористов и о призывах высылки их родственников в сектор Газа.

Поддерживающий последнюю меру Биньямин Нетаньяху считает, что Женевская конвенция запрещает изгонять с «оккупированных территорий» целиком все население, но не отдельные семьи. Между тем юридический советник правительства Авихай Мандельблит определил эту меру как «военное преступление», и она была отклонена.

Согласно «аутентичной» еврейской этике, этот «совет юриста» следовало проигнорировать. Задача правительства состоит в защите граждан от террора, а не в охране своего имиджа от ярлыков. Это тем более справедливо потому, что израильские политики и без того числятся в военных преступниках ввиду сноса домов и периодических блокад населенных арабских пунктов.