Вышло наиболее полное собрание стихотворений и поэм Алексея Парщикова. 24 мая, в день, когда поэту исполнилось бы 60, в Петербурге состоялся вечер его памяти. Об этих событиях рассказывает вдова Алексея Парщикова Екатерина Дробязко.

Лиза Новикова Почему в название всего тома выбрано название поэмы «Дирижабли»? Алексей как-то выделял эту поэму?

Екатерина Дробязко Дирижабли — герои последнего десятилетия жизни Алеши, очень активно они присуствовали, парили вокруг, хотя к ним он подбирался и в более ранних стихотворениях. Воздухоплавание, бумажные змеи, воздушные шары, летучая флотилия, бельгийский художник-визионер PANAMARENKO, музей техники в Мюнхене, хроника дирижаблестроения, взрыв «Гинденбурга», документация первых полетов, постройки футуристических летательных, зачастую летальных, аппаратов, — Алешу также восхищали и люди на костылях, выжившие после воздуховосхождений, хромавшие и замотанные бинтами, снова садившиеся в кабины: «Когда мы приземлялись, все головы задрали, / корабль обомлел, но шел по линии отреза. Толпа уставилась наверх ноздрями, / толпа смотрелась, как большая пемза» — это из стихотворения «Отбытие. Лотерея», вы можете увидеть здесь собирательный исторический кадр…

Начиная с 2005 года отдельные стихотворения из цикла-поэмы «Дирижабли» появлялись в его книгах и журнальных публикациях. В книге «Землетрясение в Бухте Цэ», совместной с художником Евгением Дыбским, были собраны все написанные к 2008 году стихотворения этого цикла. Но «Дирижабли» собирались лететь и дальше, на испытательном полигоне остались незаконченные строки…

Поэма «Дирижабли» так занимала Алешу, что я не видела других вариантов. И, кроме всего, придумывать за автора, вырывать броские названия из строф — это не в случае Парщикова, нет, не надо за Алешу думать. Вообще трудно думать без него…

ЛН Пожалуйста, расскажите об истории этого издания.

ЕД У Алеши всегда под рукой был файл, его он своевременно обновлял. Стихотворения, которые он переносил из рукописей — в машинопись, из старого компьютера — в новый… Такая коллекция поэм и отдельных стихотворений, подчиненных его выбору и логике, расположенных в порядке, им созданном. От него я вначале и отталкивалась.

Наверное, в 2012 году это было, я предложила корпус текстов в том виде, в котором он был оставлен Алешей, одному издательству — его все литературные друзья в один голос называли как самое подходящее, — но там не стали печатать.

Тогда приятельница, литературный критик Елена Рыбакова, посоветовала отдать стихи в издательство «Время». И поговорила с Борисом Пастернаком и Аллой Гладковой, которые согласились и предложили мне разложить стихи по книгам и годам. Таким образом, время пошло быстрее.

ЛН Как шла работа над собранием, насколько трудно было выстраивать тексты?

ЕД Так как Алеша, часто намеренно, не оставлял датировки, можно только представлять, к какому периоду относятся те или иные стихи, — по сборникам, от самого первого — «Днепровский август» — до последнего прижизненного — «Землетрясение в Бухте Цэ». Я открывала каждую из книг и сравнивала. Иногда в теле стиха было видоизменено буквально полслова, и я указывала редакцию.

Тут также надо заметить, что не все стихотворения Алеша брал с собой в будущее. Вот поэт Илья Кутик на юбилейном вечере рассказал о видении и энергии Парщикова и прочел одно из своих любимых, ранних стихотворений — «Вариация». Оно из сборника «Выбранное» 1996 года, но не вошло в «Дирижабли». Почему Алеше не захотелось включить этот хореический, я бы даже употребила слово «романс», в свою папку? Возможно, потому, что стихотворение распевно, что нехарактерно для последующего творчества Парщикова, где такие гармонии он уже изображал другим инструментарием?

ЛН Что из неопубликованного вошло в книгу?

ЕД Здесь есть раздел «Из несобранного», в него вошли стихотворения, которые я отдала в рубрику, посвященную Алеше в год его смерти в журнале «НЛО» № 98. Например, «Калощатка» — это эпос: о колесном кролике Алеша с удовольствием повествовал практически как о родном нелепом товарище. А вот стихотворение «Кошачий романс» нигде не публиковалось. Оно раннее: Алеша рассказывал об ужасном зрелище, которому он был свидетелем. Это воспоминание он вернул из старых дневников и оформил его.

ЛН Что осталось «за кадром»?

ЕД Пока я собираю и систематизирую эссе, письма, записи, фотографии. В идеале можно собрать многотомник. Можно также отдельно издать стихи и эссе с фотографиями или сборник писем. У меня много идей, я жду вдумчивых предложений. Идеальная книга Парщикова, насколько я могу судить, — это подборка стихотворений и эссе, с его голосом и фотографиями, записанными на медианоситель. Медиатекст или гиперкнига.

ЛН В собрание вошло стихотворение «Матвею». А есть ли у Алексея еще детские стихи? Какие стихи он читал сыну?

ЕД Я очень хорошо помню, как это было. Матвей стоял перед зеркальной дверью шкафа, тискал и надевал Алешину черную кепку… Это колебание движений и отражений, нежная растерянность ребенка — в тот момент между хорошим и новым прогнозом болезни Алеша записал это четверостишие.

Убаюкивая Матвея, Алеша сочинял ему забавные строчки, потом они оба произносили их хором, например: «Лев и бык стоят впритык»… Матвей еще не выговаривал «р», но перед словом «лев» также произносил «и», своя какая-то ритмика. Есть еще про дельфина, цаплю…

Алеша читал Матвею своего любимого Заболоцкого! У него же много природы, восхитительных животных и растений… Конечно, сейчас чтение стихов обрастает комментариями: помимо карнавальности событий и отношений слов в строфах, надо объяснять, что такое «сакля», «гумно». А тогда незнакомые слова еще не обсуждались.

ЛН Читает ли Матвей стихи отца?

ЕД Да, наизусть он знает «Элегию», которую начал запоминать еще в три года, стихотворения «Ёж» и «Сом». Он с чувством читает эти стихи нашим друзьям. Показывая ему море, я цитирую: «А что такое море? — это свалка велосипедных рулей» и «Моречко — паутинка, ходящая на иголках», Матвей подтверждает: да, вижу. Сейчас Матвею восемь, и мы пока находимся в «бестиарии»: пусть ощущает те смыслы, которые доступны ребенку, это мы улавливаем за тенями зверей Парщикова многое другое.

ЛН Как сам Алексей относился к своей издательской судьбе?

ЕД По Алешиному мнению, он начал писать стихи поздно: в 18 лет. Первая публикация в журнале «Литературная учеба» — в 30. Первая собственная книжка — в 35. Можно представить почему, вспоминая атмосферу и декорации 1970–1980-х, официоз, косность, застой. «Ситуация в отведенном нам мире заставила моих единомышленников сжаться, как от стужи или космической перегрузки… В брежневском времени отсутствовала модальность будущего. Поэтому, наверное, новая поэзия чаще обращалась к пространственным образам и там искала алхимического обновления…» — писал Парщиков в эссе «Ситуации» (из книги «Рай медленного огня»). С перестройкой Парщикова начали ускоренней читать и печатать. Стихи постепенно стали переведены на пятнадцать языков. Книги выходили в России — три в десятилетие, если считать поэзию и прозу вместе. Это много или мало?

Были публикации в журналах. Вхождение в русские, европейские и американские, азиатские поэтические антологии. Участие в конференциях и международных поэтических фестивалях. В Америке вышла книга на английском, в Германии — на немецком (увы, посмертно). Чем мерить? Но мне кажется, его все равно издавали мало.

Некоторые мусолят мысль, что, как только Парщиков уехал на Запад, он перестал писать. Или что исчез с литературной карты Родины. Что за глупости? Поэт и литературный критик и автор предисловия к «Дирижаблям» Илья Кукулин в своей статье в мемориальном номере журнала «Комментарии» (№ 28, 2009) с горечью замечает: «…тот факт, что Парщиков пишет новые стихи, давно перестал интересовать его соотечественников… Приходится признать, что русская культура отстала в своем развитии от него, а не он от нее».

В мировом поэтическом контексте, простите за штамп, с 1990-х годов Парщиков приобрел место гораздо более значимое, чем, увы, в России. Он — космополит, подвижник, увлеченный исследователь, учитель. Сейчас Алеша возвращается в новом прочтении. Это revival происходит с помощью творческих наследников Парщикова. От писателя Александра Иличевского до поэта Хендрика Джексона. И они находятся, к счастью, по всему миру.

ЛН Бродский говорил ему: «Вы поэт абсолютно уникальный». Могли бы вы сформулировать, в чем уникальность Алексея Парщикова? Собирали ли вы другие высказывания о нем, можно ли их обобщить?

ЕД Это очень просто. Поэтика Парщикова — это отдельный род литературы. Его жизни сопутствовали события, которые нельзя называть совпадениями, так как они имели уникальные очертания лишь самих себя. Тогда я спокойно уверилась, что все в Алеше сверхъестественно: его космос шире привычного мира, его увлекает все за окоемом. Я совершенно точно знаю, что он — гений.

Да, мне очень помогли добрые чувства и высказывания друзей, коллег Парщикова: и для «бларбз» на книге, и для отдельных публикаций. На сайте www.parshchikov.ru их тоже можно найти.

Есть у меня совершенно грустное воспоминание. Для публикации ко дню рождения Парщикова на «Топосе» в 2012 году я, в ряду нескольких друзей Алеши, просила Аркадия Драгомощенко ответить на три вопроса (это была идея Дмитрия Бавильского). Аркадий написал о своем умершем друге сквозь «страшный кошмар» собственной, в тот момент, боли. А через четыре месяца умер сам. И для меня теперь это двойное закольцовывание, ставшее травмой, это ассоциируется с тем же, через что прошел Алеша перед смертью, а передать словами что́ — невозможно…

Но встречаются странного жанра симулякры, как бы в чью-то пользу. Пользы, однако, от таких произведений нет — это пшик. Раньше Алеша просто запрещал мне читать всплывающие в нетях откровения некоторых людей. После его смерти появились и дополнительные небылицы и самозванцы. Алеша был ярчайшей личностью и выдающимся поэтом. Комментарии недооцененных, с их точки зрения, литераторов, или людей, с которыми Алеша разошелся в жизни и творчестве, сообщения, в которых центр повествования смещен на унылое «я» и искажен выгодным рассказчику светом — эти иллюзии реализма я не собираю, это смешно. Следую его заветам.

ЛН Как прошел вечер памяти поэта в Петербурге? Какие высказывания вы хотели бы зафиксировать?

ЕД На Новой сцене Александринки усилиями ее программного директора Полины Васильевой и создателя книжного магазина «Порядок слов» Константина Шавловского запускается одноименный литературный проект. Он открылся 24 мая в день рождения и 60-летнего юбилея Алексея Парщикова презентацией книги «Дирижабли» и № 126 журнала «Новое Литературное Обозрение» с мемориальным блоком.

На сцене были поэт, переводчик Александр Скидан (редактор отдела «Практика» журнала «НЛО»), поэт, критик Дмитрий Голынко-Вольфсон, писатель Андрей Левкин. Онлайн с нами в скайпе — авторы текстов, вошедших в мемориальный номер: поэты-метареалисты Илья Кутик (Чикаго), Владимир Аристов (Москва), американский поэт и переводчик Евгений Осташевский, немецкий поэт и переводчик, критик Хендрик Джексон (в 2011 году выпустивший книгу Парщикова «Erdoel/Нефть»). Поэт и критик Илья Кукулин, как я уже говорила, автор предисловия к «Дирижаблям» и, добавлю, предисловия к «Раю медленного огня», был редактором этой книги. Философ, культуролог Михаил Эпштейн, автор термина «метареализм», которому уже 31 год.

Вообще, темой была важность и ценность поэтики Парщикова для будущего. О чем говорили и Скидан, и Голынко-Вольфсон, и другие участники офф- и онлайн-конференции. Владимир Аристов и Илья Кутик рассказывали о видении и зримом слове у Парщикова, иллюстративно доказывая свои тезисы. Евгений Осташевский рассматривал поэзию Парщикова как необарокко. Хендрик Джексон познакомил с метадвижением в Германии, говорил о поэтах, на которых Парщиков повлиял. Я еще об этом скажу. Все читали стихи, звучал голос Алеши, а я привезла запись, как Матвей читает стихо­творение «Сом». Мне все необходимо зафиксировать, это важный документ!

Мне жаль, что формат вечера не позволил расширить круг друзей и единомышленников, мы передавали привет Ивану Жданову и Сергею Соловьеву, мы многих упомянули…

Так вот, с одной стороны, дефиниция Михаила Эпштейна, а с другой — Андрей Левкин доказывал, что у Парщикова нет метафор (sic!), но есть нечто, что Левкин обозначает «штуками», и это больше, чем «фигура интуиции», некий акт действия, который предполагает не столько подготовку теоретической базы, сколько желание подцепить имеющуюся базу из того, что нашлось вокруг.

Не хочу сейчас запутываться и запутывать вас, надо перевести звук выступлений в букву и дальше развивать читателя. В этом вижу долг перед Алешей и предназначение своей работы.

ЛН Что Алексей рассказывал о своем детстве?

ЕД Безусловно, он рассказывал об Украине, о Донецке, Киеве, о бабушках, родственниках, я помню много деталей необычайных наблюдений за природой и уморительные описания школьных шалостей и озорства. Удивительный дар рассказчика был у Алеши…

ЛН Что отец рассказывал ему о своей судьбе? В предисловии к книге говорится: «Его отец, Максим Рейдерман, за несколько лет до этого был отозван из аспирантуры в Киеве и направлен на Дальний Восток (в дислоцированную в Китае воинскую часть) — как следствие антисемитской кампании конца 1940-х)»…

ЕД Да, как ему пришлось уехать из Киева… Максим Исаакович рассказывал, что уже на Дальнем Востоке у него в отделении, к сожалению, умер тяжелый пациент, и только быстро последовавшая смерть Сталина, то есть некоторая аннигиляция танатоса, оставила в живых его самого…

Помню флер названия Порт-Ар­тур, где Максим Исаакович тоже был… Рассказ, как Алешина мать приехала к нему, а китайцы звали ее «куня» — «девочка». Как Алеша в животе матери приехал из Китая на русский Дальний Восток…

Родители, кстати, привезли из Китая небольшой отрез шелка, из которого уже на Украине сшили Алеше рубашку-вышиванку. Очень красивая.

Один из пациентов у Максима Исааковича (а у него их, писавших и звонивших с благодарностью всю жизнь, было немало) выжил в Бабьем Яру. Когда трупы были свалены в кучу, немцы проходили по ним и проверяли, не остался ли кто в живых, для того протыкая плоть штыком. У этого человека был страшный шрам на руке: он немыслимым образом молча сумел выдержать боль и спасся…

Максим Исаакович, профессор кардиологии, рассказывал о своих матери и отце, о разветвленной истории семьи, трогательных и трагических событиях. Первое, что вспоминается: виденный по фотографиям дед Алеши, служивший педиатром в Киеве, — его сразу же убили вошедшие в город немцы. Он как военнообязанный ходил в форме, но не стал снимать петлицы и прятаться, как делали все в окружении, считая, что врача трогать не станут. С детства владел немецким, участвовал в Гражданской войне. Изысканный, красивый, на работе он, естественно, был окружен женщинами и шутил, что только поэтому день рождения у него 8 марта… Максима Исааковича тоже окружал женский состав медучреждений, такой он милый на фотографиях, в белом халате…

Прадед Алеши закончил Варшавскую консерваторию, и его вальс «Осенние мечты» исполняли от шарманщиков до баянистов и балалаечников, во всяком случае, пара версий находится в интернете.

Это большая сага, и хорошо, что дорогой Максим Исаакович успел, незадолго до смерти, драгоценные страницы записать. Светлая память этому замечательному человеку, светлая память Алешиным предкам.

ЛН Переводили ли стихи Парщикова на иврит?

ЕД Не слышала, но буду уточнять. Я знаю, что Алексей Парщиков печатался в русскоязычных журналах Израиля, и есть давние, 1980-х годов, переводы его стихов на идиш Льва Беринского, и, наоборот, Парщиков переводил стихи Беринского на русский.

ЛН Бывал ли он в Израиле? И что об этом рассказывал?

ЕД Да, Алеша путешествовал по Израилю. Как я поняла по рассказам, остранение происходило культуро-, логоцентрически и через персонажей: так, он вспоминал и говорил о яркой, артистической, музыкальной и литературной молодежи Тель-Авива и о знакомстве с поэтессой Анной Горенко (Карпа), спустя короткое время трагически погибшей.

ЛН Какой была его жизнь в Германии?

ЕД Если не брать историю переезда, а это всегда некоторый шок, и бюрократическую сторону, на которую он практически панически реагировал (не будучи совершенно приспособленным к самым простым инерциям даже в московском ЖЭКе), можно сказать, что его жизнь вибрировала в треугольнике между библиотекой, велосипедом и фотоаппаратом. Это его любимые инструменты познания. Ну, еще раскладной швейцарский нож с десятками выкидных лезвий, отверток и мне неизвестно, как называющихся снастей. Он работал на рассвете, и ночью ему тоже нужно было подходить к столу и записывать. На прогулку без блокнота не шел.

ЛН Думал ли он о возможном возвращении в Россию?

ЕД Нет, Алеша посмеивался над московским снобизмом: «Для пишущего по-русски жить в Кёльне — все равно что жить где-нибудь в Запорожье. Москва для “русскопишущих” всего мира по-прежнему остается литературной столицей, а вот назвать ее “столицей информации” нельзя».

Кстати, прочла сейчас в материале блестящего журналиста Андрея Лошака «А может быть, Россия — только страх», что посольство Израиля в Москве не знало таких очередей с 1990 года. А люди, с которыми Андрей беседовал, называли в ряду причин и похожую на Алешин резон уехать, а он говорил: «Запад всегда привлекал и сейчас привлекает именно обилием и доступностью информации».