Дом Ребе. Донос и арест
226 лет назад, 19 кислева 5559 года, основатель движения Хабад Алтер Ребе, рабби Шнеур-Залман из Ляд, был освобожден из Петропавловской крепости в Петербурге. В память об этом событии 19 кислева отмечается Новый год хасидизма. К этой дате «Лехаим» публикует фрагмент книги р. Хаима-Меира Гельмана (1855–1927) «Дом Ребе», важнейшего из исследований, посвященного начальному этапу истории движения Хабад.
Глава XIV. Принятие решения донести на нашего Ребе. Небольшой обзор причин, по которым не пытались доносить раньше
Как сладки слова истины , но лишь уху внемлющему , не для аспида глухого [затыкающего ухо свое,] который не слышит голоса шепчущих. Сказанное нашим Ребе в его письмах оказало огромное воздействие на сердца богобоязненных и целостных [в своем служении] противников хасидизма, и они раскаялись в том, что намеревались причинить [хасидам] зло. И даже [часть организаторов] травли вернулись по домам (вследствие ужасающего происшествия, на рассказ о котором, впрочем, отвлекаться было бы неуместным). Но нечестивые — как море разбушевавшееся, когда утихнуть не может оно : ревнители, что в народе, не приняли наставления и к голосу своих учителей не преклонили уха своего . Когда они увидели, что все попытки травли оказались втуне и не осталось никакой надежды преуспеть с их помощью, то выбрали другой путь, краткий: донести царю и его министрам на нашего Ребе и на его приверженцев, ложно обвинив их в вещах, которых не было и о которых они даже не помышляли. Для этого [доносчики] собрались на совещание, чтобы решить, что и кто будет делать и т. д. Они не успокоились , пока не привели свой замысел в исполнение.
Авигдор [бен Хаим] , раввин Пинска, вызвался стать первым и главным «занимающимся посвященным» : быть тем, кто восстанет и принесет на жертвенник души праведников, приготовит для них бойню и отведет их, как стадо [баранов], на убой. Вслед за ним вызвались и другие самоотверженные подвижники, готовые помочь в исполнении столь возвышенной и величественной заповеди. А богачи, что в народе, щедро жертвовали [на эту цель] множество серебра и в достатке золота . [Все это золото] Авигдор взял из их рук и увязал это в платок , а затем сатанинский замысел увенчался успехом и вышел тот «телец литой».
Прежде чем приступить к рассказу о доносе, нам следует сделать небольшой обзор [причин,] по которым [противники хасидизма] оттягивали исполнение своей небывалой работы . Ведь преследования [хасидов] начались еще в 5532 году; до 5558‑го — это более двадцати пяти лет. И с того времени, как наш Ребе возглавил [хасидскую общину Райсина] — тоже около двадцати лет. На протяжении всех этих лет [противники хасидизма] усердно и неутомимо устраивали многочисленные отлучения, отрешения, беспощадные травли и [«нырнув за жемчугом в мутные воды на самое дно, вынырнули] держа в руке глиняные черепки» . Так почему же они не пошли на донос раньше? Ведь это — краткий и необременительный путь [к вожделенной цели]. К тому же, на их взгляд, позволяющий не замараться. В частности, в основном они [оправдывали свои действия тем, что] полагаются на решение раввинского суда, который, в свою очередь, в главном и в большей части [своего решения] полагался на подпись, поставленную Виленским Гаоном в 5532 году [под письмом об отлучении хасидов и т. д.] (как объясняется в письме нашего Ребе, адресованном р. Авраѓаму из Калиска ). Они могли сделать это сразу после того, как [текст отлучения 5532 года] был составлен и подписан. Чего же они ждали до 5558 года? [1]
Недавно нам удалось раздобыть [копию] письма нашего Ребе, адресованного его другу, святому раву, автору Ѓафлаа, да пребудет его душа в раю. Письмо было написано после возвращения нашего Ребе из Петербурга (ниже мы, с Божьей помощью, процитируем его [целиком]), и так сказано в нем:
Поведать ему обо всех тягостях, которые мне пришлось стерпеть от людей нашего наставника [гаона] из Вильны, следовавших известному мнению [о хасидах] их наставника, который в 5532 году разрешил проливать нашу кровь, как воду. А в последнее время, с тех пор как [земли, в которых мы проживаем] отошли под власть русских императоров, усмотрели возможность реализовать свое злоумышление посредством огромного и грандиозного доноса (на всех учеников Бешта, да пребудет его душа в раю, и его преемника, нашего великого наставника Магида, учителя праведности (море цедек ) из Межерича и Ровно, да пребудет его душа в раю) и т. д. Но поскольку царский закон предписывает не признавать правым первого в тяжбе [не дождавшись прихода ответчика и расследования слов его] и т. д., поэтому доставили меня (силою руки в тюремный двор ) и т. д. столичного города Петербурга. И вложил Всевышний речи в мои уста ([ибо] от Господа — ответ языка и ответы неопровержимые на все вопросы их) , которые оказались весьма приемлемыми в глазах императора и их превосходительств, его министров. И объявлен был указ [издать] письменное предписание о предоставлении членам нашего братства права по‑прежнему вести себя [в соответствии с нашими обычаями].
В свете этого [свидетельства] мы можем составить верную [картину происходившего]. До 5554 года все ученики Бешта и [в их числе] Магид, да пребудет его душа в раю, находились под властью польского правительства (за исключением нашего Ребе и тех, что с ним, которые находились под властью нашего высочайшего правительства [Российской империи]). И известно, что в той земле было великое запустение . Каждый делал то, что казалось правильным ему и т. д. Поэтому, даже если был сделан донос, он был бы оставлен без какого‑либо внимания (и на нашего Ребе не могли донести, ибо опасались, что [в таком случае] он покинет пределы [Российской империи] и поселится в одном из городов Польши и т. д.). В их распоряжении не оставалось никаких [методов воздействия,] кроме отлучений, отрешений, избиений и т. д. Ибо кто им указ?
Но в 5554 году вся эта земля была захвачена [войсками] нашего высочайшего правительства, и все ученики Бешта и [в их числе] Магид, да пребудет его душа в раю, оказались под властью Российской империи. Тогда законами нашего правительства было запрещено [наложение] отлучений и [объявление] бойкотов. И не стало тут ни отлучения, ни отрешения и т. д. Но, с другой стороны, был установлен строгий надзор за действиями людей и их уловками. И в случае какого‑либо обращения к властям это немедленно рассматривалось и расследовалось и т. д. Поэтому несколько лет [противники хасидизма] продолжали рискованную деятельность, т. е. подвергали отлучениям и отрешениям. Но, увидев, что это противозаконно [2], решили пойти другим путем: опуститься до ложного доноса в надежде на то, что им поверят и т. д. Но и в этом руки их не преуспели . Ибо после дознания и расследования выяснилось, что они утверждали ложное, и правота нашего Ребе и членов нашего братства, с Божьей помощью, была доказана, как будет, даст Бог, рассказано ниже [3].
Примечания автора
[1] Виленские хронисты сообщают, что причина возобновления травли [хасидов] связана с тем, что во время похорон Виленского Гаона, когда плакальщик начал оплакивать его и все присутствующие зарыдали, двое хасидов нашего Ребе, богач р. Меир из Вильны (прозывавшийся также р. Меиром Рефоэлсом) и гаон, хасид р. Барух‑Мордехай из Бобруйска (зять главы раввинского суда Вильны, гаона р. Шмуэля), переглянулись улыбаясь. Что и вызвало бурный гнев противников хасидизма, которые, не сходя с места, единогласно решили донести на нашего Ребе (и также в дальнейшем донесли на вышеупомянутых хасидов, и те, как известно, были арестованы [а по выяснении ложности доносов — освобождены]). Хотя мы и не были там, так что не можем опровергнуть [вышеприведенное «свидетельство»], тем не менее любому разумному человеку [должно быть] очевидно, что оно абсурдно . Во‑первых, речь идет о великих знатоках Торы, известных своей богобоязненностью. Кто поверит байке о том, что такие люди, как они, стали бы улыбаться, [узнав о] кончине Виленского Гаона, да [преумножится, в заслугу этого] упоминания, его удел в мире грядущем? Хотя Виленский Гаон и преследовал [хасидов] от чистого сердца, но прямым текстом сказано в Писании: «При падении врага твоего не радуйся, [и, если споткнется он, да не возликует сердце твое]» , о ком бы ни шла речь, тем более [когда это] гаон вселенского масштаба и великий [знаток] Торы, каким был Виленский Гаон, да [преумножится, в заслугу этого] упоминания, его удел в мире грядущем (тем более что это просто неразумно усматривать «возмездие» в кончине, ибо это то, что ждет всех нас до скончания [времен], когда уничтожена будет смерть навеки , вскорости, в наши дни, амен). Во‑вторых, ведь еще за некоторое время до кончины Гаона наш Ребе писал членам нашего братства, жившим в Вильне (и мы цитировали это его письмо выше ), [о том что не следует] поносить, не дай Бог, Виленского Гаона, [ставя под сомнение] его гениальность [в Торе] и его благочестие. И несколько раз именует его [в своем письме] «благочестивым гаоном» (ѓа‑гаон ѓа‑хасид) и предостерегает членов нашего братства не говорить о нем лишнее, как сказано в письме, с которым наш Ребе обратился к членам нашего братства после возвращения из Петербурга и которое будет процитировано нами ниже. Там он сообщает о том, что и в прошлом году, после кончины гаона, он писал членам нашего братства «не болтать над ложем [скончавшегося] знатока Торы» [и не позволять себе] никакого намека на непочтительные [высказывания в его адрес]. И пишет там: «Свидетель мне Небесный Отец, что я пишу это от всего сердца, а не на публику». И известно, что слова наших ребе святы для членов нашего братства. Как же можно [допустить, что р. Меир Рефоэлс и р. Мордехай‑Барух из Бобруйска] поступили в полную противоположность воле нашего Ребе? И, в-третьих, даже если бы [все было так, как виленские хронисты] пишут, [противникам хасидизма] следовало бы сделать объектом преследований самих согрешивших. Но чем провинился наш Ребе и все члены нашего братства, чтобы травить их, буквально сживая со свету? Один человек согрешит, [и на всю общину Ты прогневаешься] и т. д.? Тем более что в своем письме наш Ребе настаивал на противоположном вышеописанному (на момент составления доноса прошло около года после кончины Виленского Гаона, благословенна память о нем. Так что содержание его письма было известно всем, включая противников хасидизма). Почему же они придали значение действиям [приписываемым] хасидам, но не действиям самого Ребе? Но истина всегда найдет путь [проявиться]. И заключается она в том, что [лето]писцы приняли [за чистую монету] небылицу (ибо и они не были там, но записали услышанную от кого‑то байку), получившую распространение среди противников хасидизма, потому что [по их мнению] она оправдывала подлость, совершенную ими (которой они позже стыдились) и которая на самом деле никак их не оправдывает, как было объяснено выше. И вся [эта история] ложь в самой своей основе: никак не могли ученики нашего Ребе поступить подобным образом, ибо верны пути нашего Ребе и праведники пойдут по ним и т. д.
[2] А возможно, только тогда [по прошествии нескольких лет] вышел запрет на отлучения и отрешения, когда [власти] увидели, к каким беспорядкам они приводят в наших краях.
[3] Таким образом, становится понятным и то, что наш Ребе пишет после возвращения из Петербурга членам нашего братства ([это] будет, с Божьей помощью, процитировано ниже), что не от Виленского Гаона вышли «секретные дела» (доносы) и во все дни жизни его не вышло неурядицы [из‑под руки его] и т. д. Но в вышеупомянутом письме, адресованном автору Ѓафлаа, он пишет: «Следуют известному мнению [о хасидах] их наставника, который в 5532 году разрешил проливать нашу кровь». И также в письме, адресованном р. Авраѓаму из Калиска, он пишет: «А то, что нам пришлось пережить в 5559 году, было сделано по решению раввинского суда, положившегося на собственноручную подпись Виленского Гаона [под текстом отлучения, поставленную] в 5532 году». Так как же [можно сказать, что] «не от него вышли вещи»? А [дело в том, что] Виленский Гаон не имел в виду [опускаться до] ложных доносов, но ограничиться лишь беспощадной травлей и всевозможными мерами по изоляции [хасидов], (ибо он не ставил своей целью извести большую общину в Израиле. Только, поскольку считал, что их путь противен Торе, дал согласие на их травлю, чтобы таким образом [пытаться заставить их раскаяться и] свернуть с избранного пути и т. д. Но о каком‑либо доносительстве [властям, содержащем обвинения в преступлениях], за совершение которых по законам государства [полагается суровое наказание], а раскаяние ничем не помогает и т. д., он, разумеется, никогда даже не помышлял. Тем более о ложных доносах и т. д.). Поэтому то, что сделали [его последователи], было совершено не по изреченному его [слову], но в результате [принятия] ошибочного [решения] судом, пренебрегшим [одним, потому что пренебрегают другим] , т. е. проведшим неправомерную аналогию и т. д. Да и это [решение] было принято только после его кончины (ибо пока он был жив, они были обязаны испрашивать [согласие и разрешение на каждое свое постановление или решение] из его уст и не могли поступать по собственному разумению). И поэтому наш Ребе пишет, что не от него «вышли дела» и что «во все дни жизни его не вышло неурядицы из под рук его» и т. д. Ибо заслуга [жертвенного изучения] им Торы спасла его: даже позже [после его кончины] «руки их не преуспели» и всевозможные [предписанные им] меры изоляции [хасидов] оказались не действенными и т. д. (см. ниже , в письме нашего Ребе о полированных ножах [для забоя скота и птицы]; и см. там.
Глава XV. Авигдор [бен Хаим] в Петербурге. Офицер в Лиозно. Нашего Ребе забирают в Петербург, и неизвестно, что его там ожидает . Наконец становится известно, что [наш Ребе] еще жив, как и то, где он находится. Гонец, отправленный в Вильну
Теперь расскажем о том, что произошло с нашим Ребе и с членами нашего братства вследствие доноса.
Авигдор отправился в столичный город Петербург, где счел презренным (для себя) наложить руку на одного нашего Ребе, но задумал разрушить все [возведенное] тем здание [хасидизма] до основания и истребить всех хасидов . Так что он [ложно] донес на всех [1], выдвинув страшные обвинения: что наш Ребе собирается восстать против царской власти, что для этого он собирает дружины хасидов под свои знамена, а турецкому султану посылает дань , чтобы тот поддержал его, и т. д. Также он обвинил [нашего Ребе] в нововведениях, которые [якобы] ведут к разрушению путей Торы, как и еще во всякой напраслине лживой и искусительной [2].
Понятно, что подобные обвинения не «держат за пазухой», но срочно расследуют. Поэтому пришло распоряжение доставить нашего Ре6е в столицу, чтобы допросить его по сути вменяемого ему [в вину], и если обоснованность сказанного в доносах подтвердится, то будет понятно, что делать с ним и с его приверженцами. В Лиозно был послан офицер [с поручением] привезти его [в Петербург] [3].
Когда офицер явился в дом нашего Ребе и зашел в его комнату, то обнаружил того облаченным в талит, увенчанным тфилин и погруженным в молитву. Не желая мешать молитве, он вышел в приемную, где уселся, чтобы поесть и попить, пока наш Ребе не закончит свою молитву. В комнате Ребе в это время находился один из жителей Лиозно (его звали р. Дов‑Бер Литманс). Этот человек сказал нашему Ребе: «Необходимо убежать и спрятаться» [4].
Наш Ребе снял с себя талит и тфилин и положил их [на стол, который стоял] в комнате. В комнате была боковая дверь [ведущая] наружу. Наш Ребе, захватив талит, вышел через нее, в сопровождении [вышеупомянутого] человека. Тот взял нашего Ребе на плечи и отнес к реке [Мошне] (которая протекала неподалеку от дома нашего Ребе). Там располагалось [еврейское] кладбище, на котором наш Ребе прятался некоторое время, пока тот человек [который помог ему бежать] не нашел извозчика, который отвез нашего Ребе на постоялый двор, [в местечке] называвшемся Серокоротня .
Офицер, вернувшись в комнату Ребе и не обнаружив там никого, кроме ребецн [Стерны], стоящей за дверью, разразился криком, требуя сказать, где [наш Ребе] (поговаривают, что он даже ударил ее). Но ребецн сомкнула уста и не открывала их и т. д. Поэтому офицер отправился в город и пригрозил жителям, что [прикажет] снести все принадлежащие им здания, а самих их отдаст под суд [если они не выдадут нашего Ребе. Он подкрепил свои угрозы] действием: запалил в городе и вокруг города множество просмоленных бочек, так что весь город казался охваченным пламенем, которое было видно издалека. Но и тогда никто ничего не сказал. Увидев, что угрозы не действуют, офицер заговорил с жителями [Лиозно] мягко. «Какая вам выгода, — сказал он, — от того, что вы не скажете мне, где он? Он все равно от нас не скроется. Так зачем же осложнять жизнь ему, вам и мне? Послушайте моего совета: скажите мне, где он, и это принесет мир и покой нам всем. А он будет оправдан судом». Несколько горожан отправились к нашему Ребе и передали ему слова офицера. Ответил им Ребе: «Я был вынужден бежать, ибо сказано “и убежал Яаков” и т. д. А теперь можете сообщить ему место моего пребывания». Люди так и поступили. Офицер явился за нашим Ребе, заковал его в кандалы, усадил в черную карету, как то предписывал закон [тех времен, и увез]. А город Лиозно был в смятении [5].
Слухи [о произошедшем] разлетелись по всей земле, как на крыльях. И в каждом городе, куда доходило слово царское и указ его, — скорбь великая у членов нашего братства, и пост, и плач, и причитание; [и были вретище и пепел постелью для многих] и т. д. Великие хасиды собрались на общее совещание и приняли два решения. Во‑первых, отправить по стране одного человека, чтобы собрать у членов нашего братства средства на содержание дома Ребе и тех его родственников, которые находились на его попечении. Во‑вторых, несколько почтенных мужей [из числа хасидов], знающих законы и порядки, поедут в Петербург, чтобы выяснить и узнать, что да как и т. д. И так и сделали.
Святой р. Аѓарон ѓа‑Леви (адмор из Староселья), да пребудет его душа в раю, приближенный ученик нашего Ребе, поехал по стране, по всем местам проживания членов нашего братства. И те щедро жертвовали , преисполнившись духа поддержки и т. д. А многие великие члены нашего братства, богачи и почтенные мужи, поехали в столицу смотреть и слушать [6].
Также многие богачи из числа членов нашего братства уже находились там долгое время, ведя там дела, но в ту пору исчезло [и у них] какое‑либо видение [ситуации]: ни мудрости, и ни разума [и ни совета помимо Господа] и т. д.
А теперь мы расскажем о произошедшем с нашим Ребе во время [пребывания] под арестом, доколе не пришло слово , сказанное узникам: «Выходите!» и т. д. Офицер, арестовавший нашего Ребе, отвез его в Витебск [7], откуда его препроводили в столицу, где поместили в тюрьму. Туда к нему пришли приближенные к царю вельможи, переодетые в простую одежду , и потребовали идти с ними. Они привели его на берег реки, где их, в готовности, ждало судно. Ему велели подняться вместе с ними на борт. Наш Ребе решил, что они хотят утопить его или запереть где‑то [в полной изоляции] на всю оставшуюся жизнь, и из его глаз потекли слезы. Один из вельмож сказал ему: «О! Возрадуйся, несчастный! Почему ты плачешь? Правда остается правдой повсюду!» Услышав эти слова, наш Ребе немного приободрился.
Затем его доставили в [тюрьму при] Тайном совете [8].
Наш Ребе захотел узнать, удавалось ли кому‑либо выйти оттуда на свободу. По мудрости своей, он спросил у одного из надзирателей, сколько жалованья тот получает в год. Надзиратель ответил, что столько‑то и столько‑то. Затем [наш Ребе] спросил, получает ли тот что‑то от выходящих на свободу. Надзиратель ответил, что раз на раз не приходится. Из этого наш Ребе заключил, что и оттуда есть шанс выйти на свободу, и это его успокоило [9].
И сидел он там, и глаза его всматривались и истаивали [в ожидании] избавления Всевышним.
Затем к нему пришел, чтобы допросить, шеф жандармов . И дал Господь ему [нашему Ребе] благоволение и милосердие вельможи . Один ребе, из числа потомков нашего Ребе, рассказывал нам, что, когда [тот] вельможа пришел туда, и узрел внушительный облик нашего Ребе, и застал того погруженным в глубокие помыслы, он понял, что перед ним великий человек. Этот вельможа сам был очень умен и сведущ в Священном Писании . Он обратился [к нашему Ребе]: «У меня есть к тебе вопрос. Сможешь на него ответить?» Ребе ответил: «Задавайте свой вопрос». Вельможа попросил: «Объясни мне сказанное в стихе “И воззвал Господь Бог к человеку и сказал ему: Где ты?” Как можно допустить, что Всевышний, Благословен Он, может не знать, где человек?» [10]
Сказал ему наш Ребе: «Верите ли вы, что Тора вечна и сказанное в ней насущно во все времена и для каждого человека?» Вельможа ответил: «Да, я верю в это» [11].
Сказал ему наш Ребе: «Этот стих следует понимать в том смысле, что в каждый момент времени Всевышний обращается к каждому человеку (подобно тому, как глас небесный провозглашает каждый день [трижды в день] и т. д. ) и спрашивает его: “Где ты? Где ты в мире?” [12].
Человеку отведено [определенное число] дней и годов [жизни], чтобы каждый день и каждый год он творил благо Господу и людям. Поэтому [каждый человек всегда] должен спрашивать себя: где ты в своем мире? Сколько лет прожил и что сделал за эти годы? Например, ты прожил столько‑то лет (тут он назвал точный возраст вельможи [с которым беседовал] на тот момент). Что ты с ними сделал? Сделал ли для кого‑то добро и т. д.?» Вельможа был потрясен [13].
Затем он провел допрос. И наш Ребе отвечал на все его вопросы с поразительной мудростью. Когда разговор касался тем, связанных с [пониманием слов] нашей святой Торы, он [во всем] ссылался на слова наших, благословенной памяти, мудрецов, «стоящих на золотых подножиях» [14].
Кроме частностей, касающихся следствия [по обвинениям, выдвинутым в ложном доносе, следователи услышали] от него много мудрых и поразительных суждений на самые разные темы [15], так что впоследствии вельможа [руководивший следствием] очень хвалил нашего Ребе императору [Павлу I], [характеризуя его] как великого мудреца и Божьего человека, который, по сложившемуся у него впечатлению, невиновен и оклеветан доносчиками, из зависти возведшими на него напраслину и т. д.
Поэтому однажды император лично посетил [нашего Ребе]. Он переоделся в мундир рядового следователя, но наш Ребе сразу почувствовал, что перед ним царственная особа, и оказал ему царские почести. Император сказал ему: «Я же не император. Зачем ты ведешь себя со мной столь почтительно?» Наш Ребе ответил ему: «Разумеется, ваше величество — наш государь, император. Ибо царство земное подобно Царству Небесному , как в высших [сферах] престол [славы Всевышнего] внушает трепет [находящимся у его подножия] и т. д., так и я, когда вы вошли, испытал в душе трепет и исключительно великий страх, подобные которым не испытывал, когда приходили те или иные вельможи». Это убедило императора в том, что перед ним Божий человек, и т. д.
И хотя все понимали и видели, что наш Ребе — Божий человек и что безосновательно и ложно оговорили его ненавистники, освободить его из заключения прежде, чем [закончится следствие и] будет вынесен царский приговор, как того требовал закон, и судьям все стало ясно, как [если бы им было представлена на осмотр] простыня , было невозможно и т. д. Поэтому он [продолжал] оставаться в заключении, и никто [из родных, близких и хасидов] не знал, где он находится и жив ли он вообще. Но Всевышний, в милости Своей, создал ситуацию, в которой членам нашего братства стало известно и то, что он жив, и то, где находится.
И так это произошло :
Однажды вельможа [возглавлявший расследование] сказал: «В полной мере облагодетельствовать тебя , пока не закончилось следствие, я не могу. Но мне бы хотелось оказать тебе какую‑нибудь услугу. Скажи, что я могу для тебя сделать?» Наш Ребе ему ответил: «В данный момент я хотел бы сообщить своим домочадцам, что я, слава Богу, жив и надеюсь, что Всевышний, Благословен Он, [дарует мне] оправдание судом и т. д.». Ответил ему вельможа: «Как же мне сделать это? Поскольку доносчики — евреи, встретив еврея, я не буду знать — хасид он или противник хасидизма!» Сказал ему наш Ребе: «Если вы встретите человека в [домашних] туфлях, шлафроке с пояском и с колпаком (“шапкой‑яйцом”) на голове, то знайте: это мой шурин. Его зовут Исраэль Козик. Перед тем как меня увезли сюда, я сказал ему срочно ехать в Петербург, немедля . И я уверен, что он так и сделал». Вельможа был поражен, но обещал исполнить обещанное.
Как [наш Ребе посоветовал, так вельможа] и поступил: он разъезжал по столице, городу царя великого , пока не столкнулся с вышеупомянутым р. Исраэлем. [Тогда] он окликнул его и спросил, как его зовут. А у р. Исраэля [как упоминалось выше ] не было при себе [в Лиозно] паспорта, а заехать за ним в Бабиновичи он в тот момент не мог, поскольку наш Ребе велел ему срочно ехать [в Петербург. Чтобы не ехать через полстраны без документов,] он одолжил паспорт у другого человека, которого звали иначе. Поэтому, когда вельможа захотел узнать его имя, он назвал то, что было указано в паспорте. Вельможа бросил ему: «Врешь!» И уехал.
Р. Исраэль был поражен произошедшим. Он отправился к прославленным хасидам, [подолгу находившимся] в Петербурге, рассказал им о случившемся, и они заключили, что это было не недоразумение , а речь идет о посланнике нашего Ребе и наступлении начала Избавления . Договорились, что назавтра [р. Исраэль] опять отправится бродить по улицам города в надежде еще столкнуться с тем вельможей. И если тот спросит, как его зовут, назовет свое настоящее имя. И так он и поступил. Когда на следующий день вельможа посетил нашего Ребе, он рассказал ему, что встретил человека, подходящего под описание, но носящего другое имя. Наш Ребе понял, что дело в паспорте, и попросил вельможу, чтобы тот и в тот день проехался по улицам, может, столкнется с тем человеком еще раз.
Вельможа удовлетворил просьбу [нашего Ребе] и ездил по столичным улицам, пока не столкнулся повторно с человеком [которого разыскивал]. Когда он попросил р. Исраэля представиться, тот назвал свое настоящее имя. Вельможа не стал продолжать разговор с ним, и очень медленно, украдкой, поехал домой. А р. Исраэль следовал за ним. Когда вельможа зашел в свой дом, он остался ждать снаружи. Неожиданно он увидел, как из окна чердака дома вельможи упала тыква. Р. Исраэль понял, что та предназначена для него. Он подобрал ее и отнес к членам нашего братства [съехавшимся в Петербург в поисках Ребе и уже находившимся там]. Тыкву разрезали и нашли в ней маленькую записочку, в которой святой рукой нашего Ребе было написано: «Слушай Израиль, Господь Бог наш, Господь один» . Так они узнали, что наш Ребе, слава Богу, жив и что есть надежда.
Однако место его заключения они все еще не узнали. Но Всевышний, в милости Своей, создал ситуацию, в которой они выяснили и это.
Дело было так.
На протяжении нескольких дней заключения [в тюрьме при] Тайном совете наш Ребе ничего не ел, ибо там не было кошерной еды. Начальник тюрьмы предположил, что это [арестант,] из страха перед [возможным] приговором, пытается насмерть заморить себя голодом. И после того, как его приказ [нашему Ребе,] чтобы тот ел, остался невыполненным, велел надсмотрщикам силой засунуть еду ему в рот. Те поспешили исполнить распоряжение, но наш Ребе с такой силой сжал свои святые губы, что их не смогли разжать, как ни старались. Поднялся шум. Наш Ребе испытывал сильнейшие страдания. Но презрел Всевышний смиренного и избавил его от страдания его, ибо в этот момент туда пришел вышеупомянутый вельможа. Услышав крики, он поинтересовался их причиной. Узнав же о происходящем, сказал [своим подчиненным]: «Такой человек не согласится, чтобы ему насильно засунули что‑либо в рот. Его следует уговаривать, пока он не согласится».
Вельможа лично зашел [в камеру к нашему Ребе] и спросил у того, почему он не ест? Ведь велика вероятность, что он будет признан невиновным [и выживет]. А если будет голодать, то умрет наверняка. А ведь у самоубийц нет удела в мире грядущем . Наш Ребе честно ответил: «Здесь у нас нет кошерной еды. А трефное я не стану есть, даже если из‑за этого лишусь удела в мире грядущем». На это вельможа ответил: «А если я раздобуду тебе кошерную еду, ты положишься на меня [что это кошерная еда и станешь ли есть]?» Ребе сказал, что в данный момент не нуждается ни в какой пище, ибо он [страдает] от острого расстройства желудка , и хотел бы получить только какое‑нибудь закрепляющее средство [из тех, что можно найти] в аптеке. И также если бы можно было раздобыть хорошее варенье из редьки в меду (айнгемахц), [сваренное] евреем, то он бы его поел [16].
Вельможа спросил: «Если я тебе его достану, ты на меня положишься [и станешь есть принесенное мной, не сомневаясь в его кошерности]?» Ребе сказал ему: «Если вы лично возьмете из рук еврея [варенье] и никто, кроме вас, не прикоснется к нему, пока оно не попадет ко мне, то я его съем».
В те времена в Петербурге постоянно проживал богач р. Мордехай, да [преумножится, в заслугу этого] упоминания, его удел в мире грядущем, из Лепеля . Этого требовали его дела: он получал [очень крупные] подряды у царских сановников, которые исключительно высоко ценили его и уважали за верность и честность. Был с ним знаком и вышеупомянутый вельможа, [глава «Тайной экспедиции»]. Поэтому этот вельможа послал к нему [письмо с просьбой] срочно прислать ему с евреем хорошее и кошерное варенье из редьки в меду. Это заинтересовало р. Мордехая: зачем вельможе кошерное блюдо, которое [должно быть передано непременно] через еврея? Его сердце подсказывало ему, что это [варенье предназначается] для нашего Ребе. Поэтому он немедля раздобыл [испрошенное], а также приложил к нему записочку, в которой было написано: «Я хочу знать, кто ест мою редьку в меду и где он находится». И поставил свою подпись и т. д.
Вельможа, будучи человеком слова, пальцем не прикоснулся к [содержимому] переданного ему и даже не заглянул внутрь, но лично доставил и передал из рук в руки нашему Ребе в полной неприкосновенности. Тот нашел записку. Доев варенье, он попросил у вельможи раздобыть ему еще редьки в меду. На дне сосуда он оставил немного недоеденного варенья (вельможе он сказал, что немного еды нужно оставлять [в посуде, из которой ешь], чтобы на нем почило благословение). Под остатками варенья лежала записочка, в которой было сказано так: «Это я [такой‑то] съел это. И я нахожусь тут [там‑то]». Кроме того, он приписал, чтобы срочно послали человека в Вильну. Вельможа [вновь] не прикоснулся [к содержимому сосуда] и передал его р. Мордехаю, который нашел записку. И ожил его дух и дух остальных членов нашего братства. Р. Мордехай немедленно раздобыл еще редьки в меду и повторно послал вельможе. А одного человека послали в Вильну, хотя ни малейшего понятия не имели зачем и почему. Только уповали на [духовные] силы нашего Ребе, [благодаря воздействию которых] по прибытии в Вильну гонец, несомненно, узнает о цели своей поездки. И, как будет, с Божьей помощью, рассказано ниже , так и случилось.
Примечания автора
[1] В опубликованных ранее [сборниках хасидских] историй рассказывается, что [помимо нашего Ребе Авигдор] донес [лично] на святого р. Леви‑Ицхака из Бердичева (к которому он давно испытывал враждебные чувства, как было рассказано выше ), святого р. Ашера из Столина и святого р. Мордехая из Ляховичей (ученика святого р. Шломо из Карлина . Поскольку Карлин является предместьем Пинска, [Авигдор, считавший себя раввином Пинска] испытывал враждебные чувства и к ним). Но отметил, что главный [преступник] — наш Ребе, а остальные — его подручные и т. д. Как мы слышали, р. Мордехай из Ляховичей был арестован и [провел под арестом] примерно две недели в Минске. И его невиновность была доказана, и он был освобожден в пятый день Хануки .
[2] Кое‑какие известные нам подробности на этот счет мы, с Божьей помощью, приведем ниже.
[3] Еще там написано, что изначально в планы нашего правительства не входило запугивать нашего Ребе, что [собирались ограничиться] посланием, в котором ему предписывалось бы самостоятельно прибыть в Петербург, но доносчики уверяли, что в таком случае наш Ребе, несомненно, тут же убежит за границу и что в его распоряжении целое состояние и т. д. Поэтому последовало распоряжение доставить его закованным в кандалы и т. д.
[4] Судя по тому, чем закончилась эта история, наш Ребе изначально не собирался убегать безвозвратно. Но сказал, что сначала должно быть бегство, как сказано: «и убежал Яаков» , «спрячься лишь на мгновение, [пока не пройдет гнев] и т. д.» и подобно тому, как говорят, наши, благословенной памяти, мудрецы «[тот, кто погоняет время, — время погоняет его], тот, кто дает времени дорогу [ — время дает дорогу ему] и т. д.» : в час, когда человек [видит, что свыше] строги с ним, ему следует спрятаться и само это смягчает его [приговор]. И как говорят наши, благословенной памяти, мудрецы: «перенесенные беды — отмененные беды и т. д.» .
[5] Нашего Ребе арестовали сразу по завершении праздника Суккот 5559 года . А то, что некоторые говорят, будто он был арестован до праздника Шавуот 5558 года и находился там [в Петербурге] во время праздника Шавуот, не соответствует истине. Ибо в письме нашего Ребе о полированных ножах [для забоя скота и птицы], начинающемся со слов «Начну свои речи и т. д.» сказано, что летом 5558 года, после праздника Шавуот, он был дома. Так он пишет в письме, адресованном р. Авраѓаму из Калиска: «Да будет ведомо то , что нам довелось пережить в 5559 году и т. д.». И так мы слышали от одного ребе, из числа потомков нашего Ребе.
[6] Среди поехавших [в Петербург] был и шурин Ребе, р. Исраэль Козик . Ибо, прежде чем нашего Ребе арестовали, вышеупомянутый шурин зашел к нему и спросил, что ему делать. Ответ был: прямо сейчас, как стоишь, поезжай в Петербург. А кто‑нибудь другой пусть срочно едет в Бердичев, к святому р. Леви‑Ицхаку, и передаст ему «выкуп души» (пидьйон нефеш). И так и сделали. Р. Исраэль Козик тут же отправился в Петербург, даже не переодевшись , в [домашних] туфлях, в шлафроке с пояском и в колпаке, называемом «אייער היטיל» («шапка‑яйцо»). И даже свой паспорт не захватил с собой (потому что за паспортом нужно было заезжать в Бабиновичи, а наш Ребе велел ему отправляться немедленно). Но взял паспорт другого человека, которого звали иначе. В Бердичев же послали другого человека. И тот забыл [узнать] имя матери нашего Ребе. Когда он приехал в Бердичев и рассказал святому раву [Леви‑Ицхаку об аресте], тот рухнул на землю и стал кататься по ней, громко и горько крича и т. д. Затем он спросил у гонца, был ли наш Ребе обеспокоен произошедшим? Гонец ответил, что да. Тогда святой рав спросил, был ли наш Ребе обеспокоен только внешне или до глубины души? Гонец ответил: «Он встревожен только внешне, но не до глубины души. [Это судя по тому,] что, как я видел, домашние туфли он забыл захватить, а талит и тфилин — не забыл». Святой рав [Леви‑Ицхак] поразился ответу гонца и сказал: «У этого литвака хорошее зрение!» Затем святой рав спросил у гонца, как зовут мать нашего Ребе [чтобы благословить того]. Тот ответил, что забыл спросить об этом до отъезда. А когда, будучи уже в пути, вспомнил, решил не возвращаться, поскольку наш Ребе велел, чтобы он ехал как можно скорее. На столе святого рава лежало Пятикнижие. Он открыл его [наугад, и книга] открылась на недельном разделе Микец, на стихе «И увидел Яаков, что есть на продажу (שבר) в Мицраиме» . И сказал рав: «Вот שבר — это акроним [имени] Шнеур бен Ривка» (см. ниже , в письме нашего Ребе, адресованном святому раву, автору Ѓафлаа, подпись: [Шнеур‑Залман] бен Ривка).
[7] Из Витебска [нашего Ребе] повезли по дороге, ведущей в Невель (пока не проложили железную дорогу, в Петербург ездили через него). Дело было в пятницу, в канун святой субботы. Когда стало смеркаться, наш Ребе попросил у офицера остановиться на субботу на постоялом дворе. Но офицер отказал ему в этом, ссылаясь на отсутствие соответствующего дозволения [в полученных им инструкциях]. Мысль о том, что ему придется [пусть и вынужденно] осквернить субботу, причиняла нашему Ребе великие страдания. Презрел Всевышний смиренного и избавил его от страдания его, ибо незадолго до наступления субботы неожиданно подломилась [одна из] осей (на идише аксин, אקסין) кареты. У офицера хватило ума понять, что это не случайность, но ниспосланный Всевышним [знак]. Поэтому он распорядился остановиться на субботу на ближайшем постоялом дворе. Это был постоялый двор [в местечке] Хватынка. Наш Ребе сказал шутливо [процитировал слова субботнего гимна «Пусть хвалебные песни»]: «Плач и также стенание исчезли и прекратились (аксин, אקתין) и т. д.». Так рассказывается в опубликованных ранее [сборниках хасидских] историй; и см. там. История эта широко известна.
[8] Прежде [в 1726–1762 годах] он именовался Тайной коллегией , затем название сменили на «Тайный совет» .
[9] На протяжении нескольких дней наш Ребе слышал, как говорят о том, что туда доставили еще какого‑то раввина. Это очень его встревожило, поскольку он предположил, что речь о святом раве из Бердичева, на которого также доносили. Но затем услышал через стену слова, сказанные тем раввином, и убедился, что это не святой рав [Леви‑Ицхак из Бердичева].
[10] И также Раши, благословенна память о нем, пишет, комментируя [стих 3:7]: «Им дана была одна лишь эта заповедь, [но они сбросили ее с себя, обнажились] и т. д.» . Но это [объяснение] не показалось [собеседнику нашего Ребе] убедительным и не дало ему [ответов на вопросы,] касающиеся очевидного смысла слова «где».
[11] Впервые эта [идея] была сформулирована Бештом, да пребудет его душа в раю. Доносчики, как будет рассказано, с Божьей помощью, ниже, вменяли нашему Ребе в вину [как раз] то, что он был приверженцем учения Бешта. Поэтому он обрадовался, услышав, что вельможа [с которым он беседовал] верит в то, чему учил Бешт . И это был момент, определивший весь [дальнейший ход] следствия и т. д.
[12] См. Берешит раба к этому стиху .
[13] Мы слышали [от одного из потомков Алтер Ребе], что вельможа хлопнул [нашего Ребе] по плечу и воскликнул: «Браво!»
[14] За дверью [следователи] поставили Авигдора, чтобы тот подслушивал: не попытается ли наш Ребе исказить слова наших, благословенной памяти, мудрецов. Но ему не удалось ни в чем уличить нашего Ребе: все сказанное тем было верным, справедливым и точно соответствующим написанному [в святых книгах].
[15] В опубликованных ранее [сборниках хасидских] историй рассказывается о некоторых проявлениях мудрости, [продемонстрированных нашим Ребе во время допросов. Например,] когда [после длительного пребывания] в комнате [в которой проходил допрос и в которую не проникал свет и] было темно днем и ночью, его спросили, который сейчас час, он ответил, что сейчас день, и назвал точное время. И пояснил, что знает это потому, что днем [в духовных мирах] светят двенадцать сочетаний букв, [составляющих непроизносимое] четырехбуквенное Имя Всевышнего, а ночью — двенадцать сочетаний букв, [составляющих освященное] Имя [условно переводимое на русский как] Господь и т. д. И также приводят историю о золотых [монетах, достоинством в десять рублей] («красненьких»), спрятанных под столом [точное число которых наш Ребе сумел указать не глядя]; и см. там.
[16] Наш Ребе сказал шутливо: «Редька в меду (айнгемахц) — это сладкое, [получающееся] из горького. Это то, в чем я сейчас нуждаюсь».
Книгу Хаима-Меира Гельмана «Дом Ребе» можно приобрести на сайте издательства «Книжники» в Израиле, России и других странах
Рабби Шнеур‑Залман (Алтер Ребе). Системное руководство, как нам жить
Хасидский Ребе помог победить Наполеона
