Как известно из Пасхальной агады, умному сыну в ответ на его вопрос рассказывают о законах Песаха. Этот фрагмент текста заканчивается загадочным пассажем: «Не завершают после песаха афикоман». Если говорить формально, то это скрытая ссылка на предпоследний параграф трактата «Псахим» в Мишне. То есть перед пасхальной трапезой предлагается прочесть с умным сыном весь трактат, посвященный празднику Песах, — это не так много: непосредственно текста Мишны страницы четыре, а с экономным комментарием страниц десять.

Конверт для афикомана. Китай. XIX век

Здесь происходит любопытная подмена. В нашей версии Иерусалимского Талмуда, откуда, собственно, в Пасхальную агаду перекочевал рассказ о четырех сыновьях, умном, злодее, глупом и том, кто не умеет спросить, предлагается прямо противоположный вариант действий. А именно — умному сыну следует ответить одной фразой: «Рукою сильной вывел нас Г-сподь из Египта, из дома рабства», а вот как раз тому, кто поглупее, предлагается рассказать о законах Песаха вплоть до конца мишны. Р. Йешаяу Гурвиц, автор великой книги «Две скрижали Завета» («Шло а-Кадош»), такое противоречие между Иерусалимским Талмудом и нашей Агадой объясняет разницей в восприятии мира между жителями Святой земли и теми, кто живет вне нее: «Умники Святой земли — глупцы в Вавилонии, а умники Вавилонии — глупцы в Святой земле». Другими словами, в Святой земле мир воспринимается на уровне чувств и тайн, а потому одной фразы хватит, чтобы включить полет мысли и направить его в нужное русло. А вот жители Вавилонии и большинство еврейских общин диаспоры привыкли к логике, к ясности и четкости изложения, а потому тем из них, кто поумнее, нужно все разложить по полочкам.

У Песаха есть неожиданное свойство: о чем бы ни начинали говорить, непременно переходят на жгучие вопросы педагогики и образования. А переход разговора о загадочном афикомане на темы воспитания умников и тупиц только иллюстрация к сказанному. Если все же вернуться к афикоману, то фразу Мишны «Не завершают после песаха афикоман» в Иерусалимском Талмуде объясняют так: «Не встают от одного сообщества, чтобы перейти к другому сообществу». Здесь все понятно: где начал пасхальную трапезу, там ее и следует кончить. Как уже говорилось, в Вавилонии евреи куда как более ученого склада, а потому в Вавилонском Талмуде (Псахим, 119б) приведены два мнения.

«Что такое афикоман? Сказал Рав: это чтобы не переходили от одного сообщества к другому. Шмуэль сказал: вот, например, я привык завершать трапезу грибами, а Рав — орехами. А рав Ханина бар Шила и рабби Йоханан сказали: например, финики, печеньица и орешки».

Итак, об афикомане высказано два мнения: Рав говорит, что это переход от компании к компании (то есть то же самое, что и в Иерусалимском Талмуде), Шмуэль — что это десерт. Можно попытаться решить этот спор лингвистикой, но результата не будет все равно, потому что вопрос о слове сведется к выяснению того, от какого греческого слова произошло понятие «афикоман»: епигенома или епигинома. Первое — это «вкушать», а второе — это «внезапно присоединяться (к другим)». Шмуэль говорит о первом значении, а Рав — о втором. Что касается мнения Шмуэля, то все знают, что афикоманом во время пасхальной трапезы называют кусок мацы, который прячут, чтобы съесть в самом конце, чтобы он и был ее окончанием. Мишна, конечно же, говорит не о маце, а о пасхальной жертве — ею следует оканчивать праздничную трапезу. К нашему несчастью, в сегодняшней версии бутерброда а-ля Гилель, «который брал (мясо) пасхальной жертвы, мацу и горькую зелень, делал из них бутерброд и ел», мяса нет.

Трактовка Рава и Иерусалимского Талмуда закона «не завершают после песаха афикоман» менее известна, и именно она нас будет интересовать. Почему все же нельзя переходить от одного сообщества пирующих к другому во время пасхальной трапезы? Вроде бы ничего естественней после застолья придумать нельзя.

Ответ станет понятен, если вспомнить основной пункт переговоров Моше с фараоном. Фараону для того, чтобы сдаться, хватило угрозы четвертой казни — саранчи. Уже там он сдался, сказав: «Пойдите вы, мужчины, и служите Г-споду, так как вы того желаете» (Шмот, 10:11). Моше, вместо благодарности, категорически отказывается от щедрого предложения, его требование куда как больше: «С нашими юношами и стариками пойдем, с нашими сыновьями и с дочерьми» (10:9). После девятой казни, тьмы египетской, фараон вроде бы дозволил: «Ваши дети пусть идут с вами» (10:24), но перед этим оговорил: «Только пусть останется ваш мелкий и крупный скот». Конечно, можно предположить, что фараон вначале хотел оставить в заложниках женщин и детей, а в конце он хотел нечто вроде выкупа: «Скот останется у нас». Однако из предшествующих действий фараона и из дальнейших действий евреев мы понимаем, что цель была несколько тоньше.

До начала казней фараон всеми силами пытался разделить отцов и детей в еврейском народе — здесь и попытка уговорить повитух душить младенцев, и приказ кидать в Нил всех мальчиков. Вообще же, через все заповеди, связанные с Песахом, красной нитью проходит тема передачи знания потомкам: казни начинаются, «чтобы ты рассказывал прямо в уши сына и внука», а дальше четыре раза: «и поведай сыну своему», «и повторяй сыну своему», «и научи сына своего», «и поведай сыну своему». Создается впечатление, что весь Песах посвящен передаче подрастающему поколению вести о том, что Всевышний вывел наших предков из Египта.

Пасхальный седер. Гравюра из книги Пауля Кристиана Киршнера «Еврейские ритуалы» (Нюрнберг, 1724)

Песах является важнейшим общественным событием еврейского года, которое, как это ни странно, как митинг оформить невозможно. Можно сравнить: раз в семь лет, во время недели Суккот, еврейский царь собирает народ и читает ему Тору. Вот это — общественное мероприятие, и притом сугубо митингового типа — чем больше, тем лучше. Попробуйте так же провести Песах — собрать народ и зачитать ему Пасхальную агаду. Получится что-то не то. Почему? Да потому, что сама Тора ограничивает число участников пасхальным ягненком. Ведь уже в Египте сказано: «Пусть возьмут себе каждый по ягненку на семейство, по ягненку на дом» (12:3) и, как объясняет это Моше, «по скотине на семью» (12:21). В Египте собирались семьями, кланами. Понятно, что семья тогда включала в себя не только родителей и детей. Позже объединялись в товарищества. В мишне «Псахим», той самой, которую следует зачитать то ли умному, то ли глупому сыну, требование разделения на товарищества изложено достаточно сурово: «Если два товарищества едят вместе (в одном помещении), эти поворачиваются в одну сторону, а эти поворачиваются в другую (так, чтобы было видно, что они принадлежат к разным кружкам), а котел с горячим (что обозначает границу между ними) посередине. Когда слуга (который прислуживает обоим кружкам) собирается налить, он сжимает губы и отворачивается, пока не подойдет к своему товариществу, и там ест» (7:13). Вот что гласит закон об афикомане в изложении Иерусалимского Талмуда (который, в свою очередь, немного иначе излагает заповедь Торы), где о пасхальной жертве сказано: «В одном доме должен он быть съеден; не выноси этого мяса из дома» (12:46).

Идея здесь, если можно так сказать, организационная. Идея сохраняется и влияет не через митинги, а через кружки. Не хочется сравнивать несравнимое, но опыт ХХ века продемонстрировал это с полной силою. Большевики обрели влияние и сумели прийти к власти именно через «пролетарские» кружки, и советская власть погибла тогда, когда их полностью сменили митинги. И вроде вот вам многотысячные демонстрации солидарности с партией и правительством, а дух ушел, и власть пала. Так вот пасхальная трапеза и есть единство внутри своего дома, своей группы единомышленников. Массовой она быть не может, в некотором смысле это профанация великой идеи, еврейский народ — это свободная ассоциация групп единомышленников. Именно для сохранения своеобразия группы, ее непохожести на других пасхальный ужин ведет глава семьи. Не случайно во всех приличных домах хозяин старательно готовится к пасхальному ужину, чтобы рассказать что-то свое, близкое только ему. И просто зачитать Пасхальную агаду — тоже профанация.

Но наша традиция не была бы еврейской, если бы не кончалась великой фразой «И ты тоже прав». Закон установлен по обоим мнениям: афикоман — это и запрет есть что-либо в конце трапезы, после того как съеден афикоман — то есть кусок припрятанной мацы (а вскоре, как прежде, вновь будет кусок мяса пасхальной жертвы). И запрещено присоединяться к чужому сообществу, коли ты уже присоединился на пасхальную трапезу к своему.

(Опубликовано в №264, апрель 2014)