И Тора, и еврейский народ дают много различных названий празднику Исхода. Песах, Праздник весны, Праздник мацот, Время нашего Освобождения… Песах – самое известное и наиболее часто применяемое из них. Пожалуй, это название и самое удивительное, хотя в Пятикнижии недвусмысленно объяснено его значение, напоминающее нам о том, что Б‑г «миновал (ивр. “пасах”) дома сынов Израиля в Египте, когда Он поразил египтян, а наши дома спас» (Шмот, 12:26, 27). Ведь на первый взгляд оно относится лишь к определенному историческому событию, происшедшему в конкретном географическом регионе и, стало быть, не имеющему столь универсальной и непреходящей ценности. Порой кажется, будто со временем подлинный смысл этого названия (с экзистенциальной точки зрения) был нами утрачен.

Вопрос о названии, конечно, вторичен по отношению к вопросу о смысле. Смысл праздника непременно – явно или тайно – связан с его названием. Вот тут-то и возникает главная проблема: в чем действительно состоит смысл праздника, каково его значение для всех последующих поколений? Ведь разница между событием – пусть даже выдающимся историческим событием – и отмечаемым ежегодно праздником коренится именно в этом! Событие важно лишь в определенный момент времени, а именно – тогда, когда оно происходит. Будет ли оно столь же значимым для всех последующих поколений? Это напрямую зависит от того, какое влияние оно оказывает на потомков. С праздником дело обстоит иначе, он тем и важен, что его смысл и значение не теряют актуальности, а возрождаются каждый раз, когда его отмечают, даже по прошествии многих лет, и если потом оказывается, что последствия связанных с ним событий отличаются от того, чего мы могли бы ожидать в момент их свершения. Это объясняет, почему столько дат и юбилеев, учрежденных официальными или правительственными органами, так и не стали праздниками. Однажды происшедшее событие стирается из памяти, а «красный день календаря», установленный в качестве памятной даты, в лучшем случае может стать выходным днем, сопровождающимся всенародным гулянием, но не праздником в полном смысле слова. Официально запланированное торжество, ознаменованное каким-то некогда случившимся радостным событием, связано с внешними организационными приготовлениями; праздник же должен вызывать у нас подлинное переживание.

* * *

Праздник Исхода из Египта весьма многогранен. Отнюдь не потому, что можно по-разному интерпретировать различные его элементы. Дело скорее в том, что самих этих элементов великое множество. Однако наиболее глубокий смысл этого праздника связан с основным его названием – Песах. Во время завершающей казни, поражения первенцев, Всевышний «миновал дома сынов Израиля в Египте»; это событие, ставшее апогеем и логическим завершением египетских казней, особо подчеркивает их направленность. Ведь помимо заключенного в нем чуда, это событие отражает еще один аспект – отличие между Израилем и Египтом. В исторической перспективе именно этот тезис получил свое развитие и стал фундаментальным – обособление народа Израиля от всего остального мира.

Исход из Египта – это не только обретение свободы, но и рождение народа Израиля. Однако в той же мере Исход положил начало и некоему качественному изменению. Именно тогда еврейский народ обрел не только свои наиболее характерные черты, но и доминирующий признак, определяемый Торой так: «…народ этот отдельно живет и между народами не числится» (Бемидбар, 23:9).

Первые идеологи антисемитизма (вспомните, к примеру, античного Апиона) по-своему определили этот феномен, связав его с чувством вражды и нетерпимости, которое евреи вызывают у всех других народов. Их преемники до сих пор придерживаются подобной интерпретации, совершенно искажая внутренний смысл самого явления. Не случайно они рассматривают Исход как событие, положившее начало вечной изоляции Израиля, навсегда придавшее ему статус «народа-отщепенца».

Безусловно, исключительность – доминирующий признак народа Израиля – не вызывает ненависти у всех без исключения не евреев, но несомненно то, что она лежит в основе отчуждения и предвзятости, последствия которых еврейский народ испытывает на протяжении всей своей истории. Это относится как к диаспоре, так и к той части еврейского народа, что живет на своей земле, в своей стране, в своем государстве. Сам факт, что еще во времена Второго храма античные мыслители с осуждением писали о еврейской обособленности, очевидно доказывает: эта черта – отнюдь не характерный для современной диаспоры «механизм защиты», а наиболее значимый компонент духовного облика евреев.

Во всем мире, в каждом народе и языке есть разница между «мы» и «они». Но когда речь идет о евреях, это заметно гораздо больше.

* * *

С самых давних пор Израиль рассматривает себя не только как отдельную культурно-историческую общность, но и как особый народ, принципиально отличающийся от всех других. Это представление об избранности уникально прежде всего тем, что оно не имеет ничего общего с «чувством национального превосходства». Даже когда евреи, в силу определенных комплексов, теми или иными способами пытаются мимикрировать, подражая окружающим их народам (возможно, эта отрицательная сторона избранности – своего рода ответная реакция на чувство тотального отчуждения), то и тогда и они сами, и их окружение осознают эту уникальность и исключительность. Именно сознание этого заставляет некоторых выходцев из нашего народа столь активно протестовать против своей «инакости» и вновь и вновь доказывать свою преданность и лояльность иным народам и культурам. Иногда это чувство сопровождается возгласами бессилия или негодования: «Почему все должно быть так?! Почему мы должны быть другими и отличаться от всех?!» Однако чем бы это чувство ни сопровождалось – гордостью или смирением, торжеством или обидой, – оно остается неизменным. Иными словами, постоянное ощущение собственной «непохожести» проявляется не только в обособленном существовании еврейского народа, это – интегральная часть его сознания.

Искреннее неприятие своей обособленности, которое – по свидетельству пророка Йехезкеля – является непрерывно действующей силой в народе Израиля («…Будем, как [другие] народы, как племена [других] стран…» [Йехезкель, 20:32]), – это отнюдь не всегда антирелигиозный мятеж, да и не бунт против заповедей Торы. Желание быть «такими, как все» легко уживается с ортодоксальным иудаизмом: заповедь назначить царя (не только во времена пророка Шмуэля, но и в контексте Пятикнижия) связана с естественным стремлением найти такую модель правления, которая была бы наиболее адекватна общепризнанным формам власти. Неоднократные попытки многих наших соплеменников ассимилироваться свидетельствуют прежде всего о желании избавиться от этого ощущения обособленности. «Немцев» или «французов Моисеева вероисповедания» можно было уличить именно в этом. Даже не стремясь к сознательному разрыву с иудаизмом, они тем не менее пытались настолько «реформировать» (или, скорее, деформировать!) его, чтобы по форме он не отличался от других религий, изгнать присущие ему «чуждость» и «странность», сгладить острые углы, втиснуть его в привычные их окружению рамки, дабы вера их отцов максимально соответствовала представлениям о религии, сложившимся у коренного населения. При этом не столь важно, какая именно идеология или религия доминировала.

Стремление многих евреев на протяжении последних столетий слиться с европейской культурой основано на идее формирования «новых ценностей» и на попытке найти новые модели самовыражения, чтобы их очевидное для всех отчуждение и обособленность прослеживались не так отчетливо.

То, что все эти попытки неизбежно заканчиваются либо отчуждением и обособленностью от… иудаизма, либо полной моральной деградацией и отступничеством, свидетельствует о несостоятельности подобного подхода. Для сохранения еврейства жизненно важны не только его отличительные внутренние качества, но и абсолютная уникальность форм, в которых они воплощены. По той же причине разобщение между народом Израиля и остальным человечеством – вовсе не обязательно проявляющееся в обоюдной вражде – неизбежно и, увы, необходимо. Евреи не могут походить на другие народы и при этом оставаться самими собой. Причем в этом контексте не столь важно, чего они хотят: соблюдать или нарушать заповеди. Ибо в любом случае – даже когда они пытаются сбросить с себя иго царства Небес – самым парадоксальным образом осуществляется древнее речение: «“Во всех путях твоих познавай Его…” (Мишлей, 3:6) – даже в час отступничества!»

Название праздника Песах напоминает нам о казни египетских первенцев, однако далеко выходит за рамки этого конкретного исторического эпизода. Б-г «миновал» евреев и поразил египтян: с этого момента разобщение Израиля с другими народами и противостояние им становится лейтмотивом мировой истории. То, что считается правильным и приемлемым для неевреев, не прощается евреям; важное и желательное в нееврейском мире лишено ценности и смысла для нашего народа.

Однако существует еще один аспект тех же отношений. Песах как праздник вновь и вновь подчеркивает идею вечного отчуждения евреев, идею их обособленности, но он же сплачивает детей нашего народа. Спасение «домов сынов Израиля» в момент египетских казней определило водораздел между ними и нееврейским миром, чтобы в Песах каждая еврейская семья смогла принимать живое участие в самом древнем ритуале из тех, которые дошли до наших дней. Все обычаи этого дня подчеркивают внутреннее единство еврейского народа и его противостояние всему миру. Не случайно было сказано про нашего праотца Авраама: «Он – с одной стороны, а весь мир – с другой».

(Опубликовано в №204, апрель 2009)