Зрительный зал

О подвиге застенчивых героев

Ирина Мак 19 сентября 2019
Поделиться

30 лет назад, 19 сентября 1989 года, ушел из жизни режиссер театра и кино Наум Бирман. Об одной из самых ярких работ Бирмана в кинематографе, фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика», на страницах «Лехаима» рассказывает Ирина Мак.

Наум Бирман

Фильм начинается без музыки, под гул самолетных моторов. Это и есть хроника — несколько дней из жизни летной эскадрильи. На дворе лето 1944 года, cоветская армия наступает. «Войска 1‑го Белорусского фронта, форсировав Припять, взяли город Пинск», — говорит голос из «тарелки». А из патефона в землянке доносится Утесов: «Луч луны упал на ваш портрет…»

Домино, парная, самодельный настольный футбол — что еще делать, когда туман, нелетная погода. «Веня, Веня, пас!» — призывает командир экипажа своего штурмана. По фамилии его за весь фильм, кажется, так никто и не назовет. Гуревич он только в титрах и в сценарии, написанном Владимиром Куниным. Тем самым, который прославится в перестройку как автор «Интердевочки» (повести, опубликованной в ленинградском журнале «Аврора», а потом и сценария фильма Петра Тодоровского).

«Хроника пикирующего бомбардировщика» — тоже повесть. Первая напечатанная повесть Владимира Кунина, сына кинорежиссера Владимира Фейнберга, который придумал себе удобный псевдоним. Кунин был чуть моложе своих героев — отучившись в летном училище, на фронт он не успел. Но летчики — это была его тема. Через три года Владимир Кунин напишет еще один сценарий о них, «Разрешите взлет!», через 20 лет — третий, «Сошедшие с небес» (по повести Алексея Каплера «Двое из двадцати миллионов», и Наталья Трощенко снимет этот фильм).

В отличие от сценариста, режиссер Наум Бирман (среди прочего, он в течение долгих лет ставил спектакли для Аркадия Райкина) повоевать успел. Юные члены экипажа старшего лейтенанта Архипцева — примерно его ровесники. Все они люди самых мирных профессий — мирных и интеллигентных, что для создателей фильма чрезвычайно важно. Командир Сергей Архипцев (его играет Геннадий Сайфулин) — школьный учитель, штурман Веня Гуревич (Лев Вайнштейн) — подающий надежды скрипач, стрелок‑радист Женя Соболевский (Олег Даль) — будущий художник, студент академии. Стал бы художником, если бы пережил войну.

Гуревич с Соболевским всегда вместе, во всех их общих затеях и проказах. Вместе они изобретают рецепт ликера «шасси» (жидкость, сцеженную из гидросистемы самолета, соединить с малиновым сиропом, добытым в лавке Военторга, и немедленно выпить), вместе дерутся с хамом капитаном, оскорбившим девушку, в которую влюблен Гуревич, вместе садятся на «губу». Вместе находят во время полета тайную базу немецких «фоккеров» — но их самих тоже обнаружила немецкая разведка. Чтобы спастись, экипаж направляет самолет к земле, делая вид, что их «пешка» (бомбардировщик Пе‑2) сбита. И пока один прицельно уничтожает стоящие на земле вражеские «фоккеры», другой, уцепившись вдвоем с командиром за штурвал, выводит самолет из крутого пике. Им это удается, и самолетный механик Кузьмич (его блистательно сыграл Юрий Толубеев) будет ворчать, что придется «штопать» пробитое крыло. Но наступит момент, когда Кузьмич уйдет с летного поля прочь, не надеясь дождаться любимого экипажа.

«Этот фильм принципиально скромен», — скажет о «Хронике…» в рецензии, опубликованной в 1968‑м в альманахе «Искусство кино», Мирон Черненко (еще не написавший свой главный труд — книгу «Красная звезда, желтая звезда», о самом еврейском из искусств). И продолжит: «Она (картина. — Ред.) претендует лишь на ту меру понимания войны, которая необходима спустя почти четверть века после победы каждому серьезному произведению искусства, которое воспроизводит — на бумаге ли, на экране, на полотне, в металле — подлинную душу боевого подвига, его людей, его творцов».

Прошло уже почти 75 лет со дня Победы. Слово «Победа» пишут с прописной буквы и произносят с пафосными интонациями, все дальше отходя от сути. А слова Черненко звучат сегодня еще актуальнее, чем в 1968‑м. Понятно, что тогда ему мало что позволили бы сказать. И не мог он обратить внимание публики на «запретного» героя, которого, по негласным правилам советской киноиндустрии, в фильме не должно было быть.

Картина снималась на «Ленфильме», где действовала жесткая антисемитская цензура. Уже поэтому присутствие в кадре симпатичного персонажа еврея кажется невероятным. Но он еще и говорит! Сегодня может показаться, что, раз речь идет об «оттепельном» кино (а «оттепель» в кинематографе закончилась только в 1968‑м), все возможно. Отнюдь нет. Даже Михаилу Ромму в «Обыкновенном фашизме» в 1965 году упоминания о еврейском населении и Холокосте дались с боем, и фильм долго не показывали по телевидению. Через несколько лет после этого Соломона Шустера заставили в картине «День приема по личным вопросам» персонажа-еврея переименовать в Ивана Ивановича, убрать характерный акцент и стереть с лица семитские черты. А помните, в картине «Дорогой мой человек» (1958) Иосифа Хейфица, по роману Юрия Германа, была «наша старуха» Ашхен Оганян, врач? Так вот, изначально у нее, конечно, было другое имя, и Герману выкручивали руки, заставляя поменять анкетные данные героини. Хейфиц на съемках отчасти вернул все на место, отдав роль Цецилии Мансуровой, а уж та постаралась сделать тайное — явным. И подобных историй немало. О некоторых из них Мирон Черненко пишет в упомянутой книге, вышедшей в 2000 году.

«Хроника…» там тоже есть. «Речь идет о скромной, я сказал бы даже, застенчивой картине “Хроника пикирующего бомбардировщика”, — повторяет мысль, высказанную в рецензии, Черненко, — в центре которой героическая жизнь и героическая гибель троих молодых людей, экипажа этого самого бомбардировщика, повторяющих подвиг Гастелло или Талалихина и таранящих в смертельном пике немецкий аэродром со стоящими на нем истребителями».

Об актере Льве Вайнштейне он пишет, что тот впоследствии ушел из кинематографа «…из‑за полной бесперспективности дальнейшего в нем пребывания». Почему бесперспективности? Потому что благосклонно принятая критикой картина получила вторую категорию, прошла вторым экраном и с невнятной мотивировкой довольно быстро была снята с проката. Кто‑то спросит — неужели из‑за этого? А из‑за чего еще?

В 1967‑м, когда вышел фильм, Вайнштейн окончил ГИТИС, курс Юрия Завадского. Это была третья работа артиста в кино — после картины Аиды Манасаровой «Двадцать лет спустя» (по мотивам пьесы Михаила Светлова о гражданской войне) и «Республики ШКИД» (1966) Геннадия Полоки (Вайнштейн там сыграл Янкеля, одну из главных ролей). У него было худощавое лицо, нервный тонкий профиль, редкой выразительности темные глаза. Слишком хорош. Он сыграл еще пару незначительных ролей в малоизвестных фильмах. Поработал какое‑то время режиссером в театре «Современник». А в конце 1970‑х он уехал в Америку. Надеялся реализоваться в своей профессии, но работать приходилось кем попало. Со временем стал радиожурналистом. Создал театральную студию, где ставил Чехова на английском. В 1988‑м Лев Вайнштейн приехал в Москву — тогда многие эмигранты приезжали, и Полока предложил ему сняться в своем фильме «А был ли Каротин?». Вайнштейн с радостью согласился и, вернувшись в Штаты, стал готовиться к съемкам. Но умер — инфаркт. Здесь ходили слухи, что актер погиб в Нью‑Йорке от случайной пули — конечно, это вранье.

Одно из последних появлений Льва Вайнштейна на экране — в фильме Иосифа Хейфица «Салют, Мария!», в роли Ильи Любарского, скрипача. Это даже не роль — эпизод. Но со скрипкой.

В «Хронике пикирующего бомбардировщика» его Веня Гуревич тоже со скрипкой. Смычок сломан, и ночью, пока все спят, он тихо‑тихо наигрывает пиццикато еврейскую мелодию, которую в следующем кадре уже напевает его дед‑сапожник. Деда играет Аркадий Вовси, племянник Михоэлса. Всю жизнь Аркадий Вовси играл в Театре имени Ленинского комсомола. Рассказывают, что во время «дела врачей», когда посадили другого его близкого родственника — выдающегося терапевта Мирона Вовси, актера прятал у себя кто‑то из театра. А потом 20 лет Вовси играл сибирских мужиков.

(Опубликовано в №291, июль 2016)

КОММЕНТАРИИ
Поделиться

Древо жизни

Первым человеком, которому Даниил решил рассказать о своих близких, был его учитель Мейерхольд. Всеволод Эмильевич долго слушал исповедь артиста, глядя на него серыми задумчивыми глазами; «Да, история любопытная, — сказал он, — но ничего страшного не вижу, хотя есть еще много людей, способных извратить любые факты. Родные есть родные. Думаю, что когда‑нибудь все придет на круги своя. Работайте спокойно... но распространяться не советую».

Загубленные таланты

Рассматривая кино как «средство массовой агитации и пропаганды», Сталин стремился избавить кинематограф от непокорных, слишком самостоятельных художников. На киностудиях страны царили атмосфера страха перед репрессиями, шпиономания, а доносы, чаще всего лживые, считались проявлением «пролетарской бдительности». Репрессиям подвергались, как правило, кинематографисты, учившиеся или работавшие за границей, эмигранты, носители «сомнительных» фамилий, талантливые художники, которые не вписывались в идеологические рамки, установленные партией для творческой деятельности в кино. Среди них было большое число евреев.

Неотразимый Каплер

40 лет назад ушел из жизни кинодраматург и писатель Алексей Каплер. Человек импульсивный, непосредственный, общительный, Алексей Яковлевич всегда пребывал самим собой. Позволяя себе то, что полагал возможным. Вплоть до писем к дочери вождя и учителя. Иногда прозрачно маскируя эпистолярные взаимоотношения, вызывавшие, судя по всему, ярость отца народов и попутно гениального полководца.