30 лет назад, 19 сентября 1989 года, ушел из жизни режиссер театра и кино Наум Бирман. Об одной из самых ярких работ Бирмана в кинематографе, фильме «Хроника пикирующего бомбардировщика», на страницах «Лехаима» рассказывает Ирина Мак.

Фильм начинается без музыки, под гул самолетных моторов. Это и есть хроника — несколько дней из жизни летной эскадрильи. На дворе лето 1944 года, cоветская армия наступает. «Войска 1‑го Белорусского фронта, форсировав Припять, взяли город Пинск», — говорит голос из «тарелки». А из патефона в землянке доносится Утесов: «Луч луны упал на ваш портрет…»

Домино, парная, самодельный настольный футбол — что еще делать, когда туман, нелетная погода. «Веня, Веня, пас!» — призывает командир экипажа своего штурмана. По фамилии его за весь фильм, кажется, так никто и не назовет. Гуревич он только в титрах и в сценарии, написанном Владимиром Куниным. Тем самым, который прославится в перестройку как автор «Интердевочки» (повести, опубликованной в ленинградском журнале «Аврора», а потом и сценария фильма Петра Тодоровского).

«Хроника пикирующего бомбардировщика» — тоже повесть. Первая напечатанная повесть Владимира Кунина, сына кинорежиссера Владимира Фейнберга, который придумал себе удобный псевдоним. Кунин был чуть моложе своих героев — отучившись в летном училище, на фронт он не успел. Но летчики — это была его тема. Через три года Владимир Кунин напишет еще один сценарий о них, «Разрешите взлет!», через 20 лет — третий, «Сошедшие с небес» (по повести Алексея Каплера «Двое из двадцати миллионов», и Наталья Трощенко снимет этот фильм).

В отличие от сценариста, режиссер Наум Бирман (среди прочего, он в течение долгих лет ставил спектакли для Аркадия Райкина) повоевать успел. Юные члены экипажа старшего лейтенанта Архипцева — примерно его ровесники. Все они люди самых мирных профессий — мирных и интеллигентных, что для создателей фильма чрезвычайно важно. Командир Сергей Архипцев (его играет Геннадий Сайфулин) — школьный учитель, штурман Веня Гуревич (Лев Вайнштейн) — подающий надежды скрипач, стрелок‑радист Женя Соболевский (Олег Даль) — будущий художник, студент академии. Стал бы художником, если бы пережил войну.

Гуревич с Соболевским всегда вместе, во всех их общих затеях и проказах. Вместе они изобретают рецепт ликера «шасси» (жидкость, сцеженную из гидросистемы самолета, соединить с малиновым сиропом, добытым в лавке Военторга, и немедленно выпить), вместе дерутся с хамом капитаном, оскорбившим девушку, в которую влюблен Гуревич, вместе садятся на «губу». Вместе находят во время полета тайную базу немецких «фоккеров» — но их самих тоже обнаружила немецкая разведка. Чтобы спастись, экипаж направляет самолет к земле, делая вид, что их «пешка» (бомбардировщик Пе‑2) сбита. И пока один прицельно уничтожает стоящие на земле вражеские «фоккеры», другой, уцепившись вдвоем с командиром за штурвал, выводит самолет из крутого пике. Им это удается, и самолетный механик Кузьмич (его блистательно сыграл Юрий Толубеев) будет ворчать, что придется «штопать» пробитое крыло. Но наступит момент, когда Кузьмич уйдет с летного поля прочь, не надеясь дождаться любимого экипажа.

«Этот фильм принципиально скромен», — скажет о «Хронике…» в рецензии, опубликованной в 1968‑м в альманахе «Искусство кино», Мирон Черненко (еще не написавший свой главный труд — книгу «Красная звезда, желтая звезда», о самом еврейском из искусств). И продолжит: «Она (картина. — Ред.) претендует лишь на ту меру понимания войны, которая необходима спустя почти четверть века после победы каждому серьезному произведению искусства, которое воспроизводит — на бумаге ли, на экране, на полотне, в металле — подлинную душу боевого подвига, его людей, его творцов».

Прошло уже почти 75 лет со дня Победы. Слово «Победа» пишут с прописной буквы и произносят с пафосными интонациями, все дальше отходя от сути. А слова Черненко звучат сегодня еще актуальнее, чем в 1968‑м. Понятно, что тогда ему мало что позволили бы сказать. И не мог он обратить внимание публики на «запретного» героя, которого, по негласным правилам советской киноиндустрии, в фильме не должно было быть.

Картина снималась на «Ленфильме», где действовала жесткая антисемитская цензура. Уже поэтому присутствие в кадре симпатичного персонажа еврея кажется невероятным. Но он еще и говорит! Сегодня может показаться, что, раз речь идет об «оттепельном» кино (а «оттепель» в кинематографе закончилась только в 1968‑м), все возможно. Отнюдь нет. Даже Михаилу Ромму в «Обыкновенном фашизме» в 1965 году упоминания о еврейском населении и Холокосте дались с боем, и фильм долго не показывали по телевидению. Через несколько лет после этого Соломона Шустера заставили в картине «День приема по личным вопросам» персонажа-еврея переименовать в Ивана Ивановича, убрать характерный акцент и стереть с лица семитские черты. А помните, в картине «Дорогой мой человек» (1958) Иосифа Хейфица, по роману Юрия Германа, была «наша старуха» Ашхен Оганян, врач? Так вот, изначально у нее, конечно, было другое имя, и Герману выкручивали руки, заставляя поменять анкетные данные героини. Хейфиц на съемках отчасти вернул все на место, отдав роль Цецилии Мансуровой, а уж та постаралась сделать тайное — явным. И подобных историй немало. О некоторых из них Мирон Черненко пишет в упомянутой книге, вышедшей в 2000 году.

«Хроника…» там тоже есть. «Речь идет о скромной, я сказал бы даже, застенчивой картине “Хроника пикирующего бомбардировщика”, — повторяет мысль, высказанную в рецензии, Черненко, — в центре которой героическая жизнь и героическая гибель троих молодых людей, экипажа этого самого бомбардировщика, повторяющих подвиг Гастелло или Талалихина и таранящих в смертельном пике немецкий аэродром со стоящими на нем истребителями».

Об актере Льве Вайнштейне он пишет, что тот впоследствии ушел из кинематографа «…из‑за полной бесперспективности дальнейшего в нем пребывания». Почему бесперспективности? Потому что благосклонно принятая критикой картина получила вторую категорию, прошла вторым экраном и с невнятной мотивировкой довольно быстро была снята с проката. Кто‑то спросит — неужели из‑за этого? А из‑за чего еще?

В 1967‑м, когда вышел фильм, Вайнштейн окончил ГИТИС, курс Юрия Завадского. Это была третья работа артиста в кино — после картины Аиды Манасаровой «Двадцать лет спустя» (по мотивам пьесы Михаила Светлова о гражданской войне) и «Республики ШКИД» (1966) Геннадия Полоки (Вайнштейн там сыграл Янкеля, одну из главных ролей). У него было худощавое лицо, нервный тонкий профиль, редкой выразительности темные глаза. Слишком хорош. Он сыграл еще пару незначительных ролей в малоизвестных фильмах. Поработал какое‑то время режиссером в театре «Современник». А в конце 1970‑х он уехал в Америку. Надеялся реализоваться в своей профессии, но работать приходилось кем попало. Со временем стал радиожурналистом. Создал театральную студию, где ставил Чехова на английском. В 1988‑м Лев Вайнштейн приехал в Москву — тогда многие эмигранты приезжали, и Полока предложил ему сняться в своем фильме «А был ли Каротин?». Вайнштейн с радостью согласился и, вернувшись в Штаты, стал готовиться к съемкам. Но умер — инфаркт. Здесь ходили слухи, что актер погиб в Нью‑Йорке от случайной пули — конечно, это вранье.

Одно из последних появлений Льва Вайнштейна на экране — в фильме Иосифа Хейфица «Салют, Мария!», в роли Ильи Любарского, скрипача. Это даже не роль — эпизод. Но со скрипкой.

В «Хронике пикирующего бомбардировщика» его Веня Гуревич тоже со скрипкой. Смычок сломан, и ночью, пока все спят, он тихо‑тихо наигрывает пиццикато еврейскую мелодию, которую в следующем кадре уже напевает его дед‑сапожник. Деда играет Аркадий Вовси, племянник Михоэлса. Всю жизнь Аркадий Вовси играл в Театре имени Ленинского комсомола. Рассказывают, что во время «дела врачей», когда посадили другого его близкого родственника — выдающегося терапевта Мирона Вовси, актера прятал у себя кто‑то из театра. А потом 20 лет Вовси играл сибирских мужиков.

(Опубликовано в №291, июль 2016)