[parts style=”clear:both;text-align:center”]
[phead][/phead]
[part]

Обо всем понемногу

Мировой кризис 1914–1920 годов и судьба восточноевропейского еврейства

Под ред. О. В. Будницкого и др. М.: РОССПЭН, 2005

Солидный сборник материалов одноименной конференции, проводившейся к 90‑летию с начала первой мировой войны. Оптимален для знакомства с темой — статьи группируются в несколько блоков, посвященных основным ее аспектам: еврейской политике военного командования, шпиономании и погромам, антисемитизму в тылу и реакции еврейского гражданского общества и интеллектуалов, российскому сионизму в годы войны, взаимоотношениям евреев с титульными нациями в эмансипировавшихся Польше и Литве, а также отзвукам войны в первые послевоенные годы — в культуре и обществе.

Открывается сборник самым печально известным сюжетом — репрессиями в прифронтовой зоне. Рассматриваются три их причины: юдофобия российского генералитета, попытка найти козлов отпущения в свете крайне неудачного хода кампании и так называемая «политика населения», априори оценивающая (не)лояльность тех или иных групп, — и методы реализации: депортации евреев проводили в основном казаки, традиционно антисемитски настроенные, которые зачастую переходили от санкционированных выселений к самовольным действиям, в том числе погромам, сопровождавшимся грабежами и изнасилованиями. Выселениям предшествовала мощная инвективная кампания: евреев обвиняли в шпионаже, контрабанде, а также «отвратительной личной неопрятности» («вшей находят даже на раввинах!»), ведущей к болезням и эпидемиям, и, наконец, в проституции, причем в донесениях утверждалось, что инфицированные сифилисом еврейские девушки за немецкие деньги заражают и деморализуют российскую армию. Как говорилось в одном из донесений, «еврейская струя разлагающе действует на наш родниковый ключ русской военной силы».

Среди прочих любопытных материалов в сборнике — дела об оскорб­лении императорской семьи. Евреи, как, впрочем, и другие хулители, отзывались о государе императоре довольно жестко, отправляя его «пасти свиней» и «гулять с курвами», называя его «дураком», который не умеет воевать и «задаром истребляет свой народ». Некоторые надеялись, что их завоюет австрийский или немецкий «царь» и наведет порядок. Отдельно доставалось главкому, великому князю Николаю Николаевичу, — «старому черту», которому лишь бы «людей класть». Были зафиксированы и слухи с «еврейским» содержанием: будто Николай — «отпрыск жидовской крови», будто «глуп, как теленок, его окружают лишь жиды да немцы». Примечательно, что русские крестьяне, проходившие по подобным делам, отговаривались опьянением и получали куда более мягкие наказания, чем евреи, которых сажали в крепость сроком до года.

[/part]
[phead][/phead]
[part]

О сочинении «внутренних врагов»

Lohr E.

Nationalizing the Russian Empire: The Campaign against Enemy Aliens during World War I

Harvard University Press, 2003

Эрик Лор

Русский национализм и Российская империя: Кампания против «вражеских подданных» в годы Первой мировой войны

Пер. с англ. В. Макарова. М.: Новое литературное обозрение, 2012

Если читать еврейские документы военных лет, создается впечатление, будто в качестве ненадежных подданных преследовали одних евреев. Книга Эрика Лора корректирует это вполне естественное сужение, контекстуализирует еврейскую проблему, рассказывая о мерах, принимавшихся против других «внутренних врагов», и прослеживает ее генезис, показывая, откуда взялась идея преследовать в военное время разные категории собственного населения.

Со времен Французской революции в Европе утвердилась концепция «воюющей нации»: война стала восприниматься не как забота правительств и армий, а как общенародное дело. За этим последовало введение всеобщей воинской повинности, а затем — практика интернирования вражеских подданных — потенциальных солдат противника. К началу первой мировой ситуация усугубилась ростом миграций и, соответственно, расширением групп экспатов, а в России еще и тем, что эти группы обладали высоким статусом и играли важную роль в экономике. Кроме иностранных подданных российские власти распространили санкции еще и на натурализовавшихся иммигрантов — «выходцев из стран, воюющих с Россией», а также на различные «неблагонадежные» категории собственно и издавна российских подданных, включая немецких колонистов, евреев, цыган, крымских татар, аджарцев.

Книга Лора — именно про государственную политику и изучает не трагедии этнических меньшинств, а механизмы их дискриминации: локальные высылки, зачистки крупных территорий («великое выселение народов»), конфискацию земельных владений, национализацию частных предприятий. Лор полагает, что борьба с потенциально нелояльными подданными — проблема в меньшей степени этих групп и в большей степени — государства, которое попыталось из имперского стать национальным, получить массовую народную поддержку и вы­играть войну, но вместо этого добилось только недовольства, сплочения и радикализации как этнических меньшинств, так и самих русских националистов, не удовлетворенных мягкостью и непоследовательностью национализма государственного, и проиграло как войну немцам, так и мир новым общественным силам, завещав им два ноу‑хау внутренней политики: масштабную национализацию частных предприятий и репрессии против разнообразных категорий «врагов народа», включая иностранцев и инородцев.

[/part]
[phead][/phead]
[part]

О том, как евреи жили до войны и все ли было так плохо

Алексей Миллер

Империя Романовых и национализм. Эссе по методологии исторического исследования.

М.: Новое литературное обозрение, 2008

Эта книга не собственно про войну и не только про евреев (хотя евреям — единственным из рассматриваемых меньшинств — посвящена целая большая глава), она о том, как складывались отношения между имперским государством и этническими сообществами в довоенный период и как война повлияла на наше видение этого сюжета.

Миллер обсуждает административный, кадровый, экономический, социальный, конфессиональный, язы­ковой аспекты политики правительства по отношению к окраинам и нацменьшинствам, высвечивая роль многих факторов: от взаимо­влияния разных национальных вопросов (еврейского, польского, украинского) и влияния европейских моделей решения этих вопросов до неоднородности самого этнического меньшинства (маскилы vs хасиды) и региональных различий (евреи западных губерний vs бессарабские евреи). Он предлагает отказаться от представлений о «линейности процесса» и «фиксирования ролей жертвы и гонителя» и оспаривает традиционный виктимный нарратив, демонстрируя, что власти решали еврейский вопрос по‑разному — удачно и неудачно, последовательно и непоследовательно, консервативно и либерально — и руководствовались при этом целым рядом практических и идеологических соображений, а отнюдь не «стремлением сделать жизнь своих нерусских подданных как можно более несносной», как полагают национальные историографии («синдром виктимизации»). Страдательная же картина, изображающая жизнь евреев империи, от разделов Польши до революции, исключительно в черных тонах, сложилась — отчасти под пером С. М. Дубнова — уже на закате империи — на фоне погромов и кампании против ненадежных подданных в годы первой мировой.

[/part]
[phead][/phead]
[part]

Об анатомии шпиономании, где cherchez la femme et le juif

William C. Fuller

The Foe Within: Fantasies of Treason and the End of Imperial Russia.

Cornell University Press, 2006

Уильям Фуллер

Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России

Пер. с англ. М. Маликовой. М.: Новое литературное обозрение, 2009

Всестороннее и действительно увле­кательное исследование дела полковника Мясоедова, после скоропалительного судебного процесса казненного за шпионаж, якобы организованный им при помощи целого штата еврейских и немецких подручных, и дела его патрона, военного министра Сухомлинова.

Российское общество с редким единодушием заклеймило Мясоедова как изменника родины — правые и левые в унисон требовали казни даже для тех, «кто чистил Мясоедову сапоги». Впоследствии обвинять Мясоедова и Сухомлинова, не затрудняясь поиском доказательств, стало обычным делом в мемуаристике и историографии. Фуллер прослеживает историю Мясоедова, доказывает его непричастность к шпионажу и полную несостоятельность обвинения и выходит на рассмотрение более общих вопросов: как из дела Мясоедова выросла общенациональная истерия шпиономании, принявшая в России особый размах (автор связывает это с антисемитизмом и страхом перед женщинами‑соблазнительницами и ханжеским осуждением плотских удовольствий как якобы несовместимых с обликом гражданина и патриота — считалось, что Мясоедов и Сухомлинов продались врагу, чтобы удовлетворять финансовые запросы любовницы и молодой жены соответственно), как шпиономания повлияла на ход войны, состояние общества, смену режима? Фуллер заглядывает даже в 1930‑е годы, перекидывая мостик от дела Мясоедова к сталинскому террору — через презумпцию виновности.

Получается, что запущенная делом Мясоедова и Сухомлинова шпиономания поначалу отвечала своей непосредственной задаче — оправдать сокрушительные поражения российской армии, но затем привела к дискредитации военной и, в целом, имперской элиты и самого царя и, среди других факторов, обусловила крах монархии, ставшей синонимом предательства. Как и кампания против «неблагонадежных» этнических меньшинств, казус Мясоедова и его последствия говорят о том, что перекладывание вины может быть эффективно лишь в краткосрочной перспективе, но проблемы не решает — скорее, порождает новые и более серьезные.

[/part]
[phead][/phead]
[part]

О том, что было после

Война во время мира: Военизированные конфликты после Первой мировой войны. 1917—1923

Сб. ст. под ред. Р. Герварта и Д. Хорна. М.: Новое литературное обозрение, 2014

Внушительная коллективная монография посвящена разнообразным конфликтам — революциям, контрреволюциям, гражданским войнам, погромам и проч., происходившим в европейских странах в послевоенные годы, — по выражению Черчилля: «войнам пигмеев», сменившим «войну гигантов». «Великая война» здесь рассматривается как «правой­на», заложившая противоречия и модели противостояния на будущее. Причем если идея преемственности между первой мировой и последующими военными событиями, а также между репрессивной национальной политикой царского правительства в годы войны и большевиков в последующие декады присутствует во всех упомянутых в этом обзоре книгах, то данный сборник прослеживает преемственность по линии такого явления, как военизированное насилие (paramilitary violence). На разном материале рассматривается тезис о «брутализации» послевоенных обществ, особенно в побежденных странах, а в первую очередь — в мультиэтничных пограничных регионах, где война разбудила требующую немедленной реализации склонность к насилию, в котором чаялась компенсация за нацио­нальное унижение. Среди прочих видов военизированного насилия подробно обсуждаются этнические чистки — и как минимум три главы с разных сторон анализируют еврейские погромы в послевоенной Восточной Европе как наследие «великой войны».

Составители сборника отмечают, что, хотя само явление зародилось в прифронтовых зонах первой мировой, а то и раньше — в виде антинаполеоновской или антиосманской партизанщины, — термин paramilitary violence утвердился уже в середине века в ходе постколониальных конфликтов. Нельзя не заметить, что и позже, спустя 50, 60 и 100 лет после «великой войны», тема военнизированного (или полувоенного, а лучше — как‑бы‑военного) насилия не теряла актуальности и даже обрела новое дыхание в необъявленных войнах, ведомых неизвестными солдатами и плодящих анонимные нумерованные могилы, за которые никто не берет ответственность.

[/part][/parts]