[parts style=”text-align:center”][phead][/phead]
[part]

Поп‑корность

МИШЕЛЬ УЭЛЬБЕК

Покорность

Перевод с французского М. Зониной. М.: АСТ, Corpus, 2015. — 352 с.

Его книги построены по одной схеме, схеме заката Европы. Глубокое погружение в какой‑либо предмет — тонкости генной инженерии, туристического бизнеса или творчества Ж.‑К. Гюисманса, — потом глубокое погружение в какое‑либо тело. Смазка — апатия, иногда горечь, поиски смысла, отсутствие любви.

С возрастом эта схема начинает сбоить. В книгах становится меньше Эроса и Танатоса, больше холодной усталости. Отсутствие любви и смысла — то, что раньше само составляло смысл прозы Мишеля Уэльбека, — начинает вызывать какие‑то неожиданные эмоции: не депрессию, а понимание. Покорность.

В эту схему приходится включить еще одну страшноватую закономерность: книги Уэльбека то ли формируют реальность, то ли считывают еще не написанные новости. «Платформа» вышла месяца за три до терактов 9/11, недвусмысленно их предсказав. Через год — взрыв на Бали, ценителям Уэльбека показалось, что ленту новостей они уже где‑то читали. С выходом «Покорности» получилось еще страшнее: во Франции роман о наступлении ислама появился за день до расстрела редакции «Шарли Эбдо», а в день теракта журнал вышел с карикатурой на Уэльбека на обложке. Нарисованный писатель говорил: «В 2015 году у меня выпадут зубы, а в 2022‑м я начну поститься в Рамадан». В ту неделю, когда «Покорность» вышла в России, во Франции начались теракты.

Уэльбек называет чушью все попытки объявить его пророком. Он даже написал «Карту и территорию», роман о том, что реальность не вмещается в описание самой себя. Он не пророк, он просто один из тех, кто видит, как устроен мир.

Во всех своих романах Уэльбек описывает западную цивилизацию, уставшую от самой себя «систему, жить в которой невозможно», систему, зашедшую в тупик. Перепроизводство товаров, искусства и удовольствий привело к потере смысла. Какой может быть выход? Поиски «жизни вечной»: клонирование, секс‑паломничество в девственный рай третьего мира, принятие новой религии. «И тут я понял: Европа уже совершила самоубийство».

«Покорность» — не памфлет и не антиутопия, это спокойный и подробный рассказ об уставшей цивилизации, которая соглашается быть «второй женой» у ислама. Герой — Франсуа, профессор Сорбонны. Ему за сорок, он занимается Гюисмансом, крутит мимолетные романы со студентками и думает о смысле жизни и приближающейся старости (геморрой, экзема, одиночество). Тем временем на выборах 2022 года центристы объединяются против ультраправых, и к власти приходит мусульманин. Все в рамках закона.

Как у Гюисманса в «Наоборот» герой, дез Эссент, читает Петрония — «книгу точного слова, где нет ни единого авторского комментария, ни намека на положительную или отрицательную оценку мыслей и поступков персонажей или пороков одряхлевшей цивилизации и давшей трещину империи», — как Франсуа у Уэльбека читает Гюисманса и рассуждает о смене эпох и нисхождении благодати, так читатель Уэльбека вдруг осознает, что перед ним разыгрывается представление не о смерти империи, но о рождении новой. Уэльбек говорит, что изначально хотел провести своего героя, вслед за Гюисмансом, от натурализма к католичеству, к обретению веры, но «не справился». Получилось точнее и страшнее: герой постепенно погружается в новый порядок. Женщины уходят с рынка труда, безработица ликвидирована. Какие‑то магазины закрываются, другие ликвидируют кошерный отдел. Франция превращается в центр новой франкоговорящей империи, Марокко вступает в ЕС. Сорбонна становится исламской, и, чтобы там преподавать, нужно принять ислам. У профессоров Сорбонны теперь по две жены, а зарплаты духоподъемно заоблачны.

Герой теряет работу, родителей, девушку. «Вершина любовной жизни» Франсуа, Мириам, почувствовав, что во Франции грядут перемены, эмигрирует в Израиль. Сначала эта страна ее совершенно не привлекает, но потом она пишет оттуда: «Тут трудно, но зато мы знаем, зачем мы здесь». На что герой реагирует: «Вот уж чего обо мне никак не скажешь».

Это, кажется, ключевые слова в романе, если не во всем творчестве Уэльбека. Его герои не понимают, зачем они здесь. Попытки найти смысл ни к чему не приводят: вялая или изобретательная секс‑жизнь, безвкусные обеды для микроволновки или восхитительные пиры, Ницше или Гюисманс, эвтаназия или клонирование — какая разница. Франсуа предпринимает даже нечто вроде паломничества в монастырь по следам Гюисманса, но там нельзя курить, и это все, о чем он может думать.

Это большая депрессивная война: между уставшими и теми, кто знает, «зачем они здесь». Теми, кто во что‑то верит, и теми, кто просто пытается выбрать меньшее зло. В одном интервью Уэльбек сказал: «Марин Ле Пен может остановить иммиграцию, но она не может остановить исламизацию. Это процесс духовный, изменение глобальной парадигмы, возвращение религии. Речь идет не о проблеме расово‑социального порядка, но о системе ценностей и проблемах веры».

Во французском слове “soumission” есть множество оттенков: здесь и подчинение, и намек на сексуальную перверсию, и послушание, и зависимость, есть даже значение «сумма в уплату долга». Но «Покорность» — самый точный перевод, не по смыслу слова, а по смыслу происходящего.

Франсуа предлагают принять ислам и вернуться преподавать в Сорбонну. Последняя глава написана в будущем времени: «Пройдет еще несколько недель… позвоню… церемония обращения будет предельно простой… стану мусульманином… коктейль будет очень веселым…» И последняя фраза книги: «И я ни о чем не пожалею».

Весь этот пассаж можно воспринять как угрозу, даже как агрессию: так будет с каждым, — и ужасаться перспективам. Или как удар милосердия: может быть, все будет иначе, еще есть время передумать. Или как констатацию факта: современному европейцу, который не знает, зачем он здесь, абсолютно неважно, кому себя вверять. Важно, чтобы в 2015‑м у него не выпали зубы.

[author]Ксения Рождественская[/author]

[/part]
[phead][/phead]
[part]

О чем говорят Папа Римский и раввин

ХОРХЕ МАРИО БЕРГОЛЬО, АВРААМ СКОРКА

О небесном и о земном

Перевод с испанского С. Силаковой. М.: Книжники, Текст, 2015. — 286 с.

Хорхе Марио Бергольо, больше известный как Папа Франциск, родился в Буэнос‑Айресе в 1936 году. В 1969‑м был рукоположен в сан священника, в 1992‑м — посвящен в епископы. С 1998 года — архиепископ Буэнос‑Айресский, с 2001‑го — кардинал. 13 марта 2013 года становится первым Папой из Нового Света.

Авраам Скорка родился в Буэнос‑Айресе в 1950 году. В 1979‑м защитил докторскую диссертацию по химии, раввин, ректор Латиноамериканской раввинской семинарии, почетный профессор университета Саламанки.

На первый взгляд биографии этих людей настолько разные, что даже их встреча кажется едва ли возможной: Папа и раввин. Католик и иудей. Но этот диалог не только осуществим, но и необходим. «Подлинный диалог требует, чтобы ты старался узнать и понять собеседника, подлинный диалог — суть жизни для мыслящего человека», — пишет Скорка в предисловии. Бергольо подхватывает эту мысль: «Диалог рождается из уважительного отношения к другому человеку, из уверенности в том, что собеседник может сказать нечто стоящее». Оба осознают важность межрелигиозного диалога, и поэтому их разговор зачастую лишен полемической остроты.

«Бергольо: — Ваши личные усилия в этом направлении очень важны, я не забываю, что вы два раза приглашали меня для молитвы и беседы в вашу синагогу. А я приглашал вас поговорить о ценностях с моими семинаристами.

Скорка: — Ваш подход тоже очень важен, и вы ведете себя храбро, так как в вашей церкви наверняка есть люди, которые смотрят на эту тему по‑другому».

Но, несмотря на это, книга не теряет своей идеологической важности, назовем это так. Папа Римский неоднократно подчеркивал важность иудаизма для католиков. Понтифик не раз публично выражал свое приятие других конфессий и атеизма: «Даже с агностиком, погрязшим в сомнениях, мы сможем вместе возвести очи горе в поисках вечности. Каждый молится в соответствии со своей традицией, в чем же проблема?»

В этих диалогах проговариваются не различия двух религий, а наоборот — их сходство, чем и объясняется отсутствие ожидае­мой полемичности. Показателен диалог о месте женщины в общине:

«Бергольо: — В католицизме многие женщины проводят литургию слова, например, но не могут совершать таинства, так как в христианстве первосвященник — это Иисус, мужчина. У женщины в христианстве другая функция, олицетворенная в образе Девы Марии. Женщина опекает общину и утешает ее, женщина — мать общины…

Скорка: — Христианство взяло функцию священства из иудейской Библии. Там священство передается по отцовской линии. Но принадлежность к еврейскому народу передается по материнской линии: если мама еврейка, то и сын — еврей».

На первый взгляд мы имеем дело с рассуждениями на разные важные темы, которые как бы исключают присутствие третьего — читателя. Ведь это — дружеские беседы, о чем нас несколько раз предупреждают в предисловии. Но на самом деле все сказанное адресовано читателю, причем такому читателю, который ничего не знал о сходстве и различии иудаизма и христианства, но решил наконец разобраться в этом. Понтифик и раввин комментируют важнейшие для двух традиций сюжеты, объясняя разницу в их интерпретации. Так, в сюжете об Адаме и Еве в христианстве на первый план выдвигается понятие первородного греха, который повлек за собой появление смерти. Скорка замечает: «Безусловно, люди чего‑то лишились, но чего именно — не совсем ясно. В человеке частично отмерла духовность, но к тому времени смерть уже была внедрена в мир, так как смерть — составная часть природы».

Есть здесь и прямые рекомендации человеку, стремящемуся приблизиться к Б‑гу: «Главное, что нужно сказать любому человеку: углубись в себя. Рассеянность порождает внутренний надлом, разлучает человека с самим собой, не дает взглянуть на себя в зеркале своего сердца. Сосредоточиться на самом себе: вот семя, из которого все вырастет».

Эта книга будет интересна каждому верующему, независимо от того, к какой религии он принадлежит, ведь она не только показывает, что межрелигиозный диалог возможен сегодня, но и отвечает на вопросы, важные для любого, кто заботится о своей душе.

[author]Мария Нестеренко[/author]

[/part][/parts]