В начале 2015 года в издательстве «Corpus» вышла книга голландца Паула Гласера «Танцующая в Аушвице», полностью основанная на дневниках Рози Гласер, пережившей Холокост. По приглашению издательства и проекта «Эшколот» автор посетил Москву и встретился с читателями. «Лехаим» побеседовал с Паулом Гласером о том, как создавалась эта книга и что изменилось в его жизни после ее выхода.

Мария Нестеренко Расскажите, как вы узнали о своих еврейских корнях?

Паул Гласер Мне было 35 лет, и я работал в Международном институте. У меня был австрийский коллега, с которым мы любили поговорить не только на рабочие темы. Однажды за обедом зашел разговор о фамилиях, и я заметил, что моя — Гласер — довольно редко встречается в Голландии. Коллега ответил, что в этом нет ничего удивительного, ведь Гласер — типичная еврейская фамилия, которая была распространена в Австрии до войны. Я не придал значения его словам, решив, что, может быть, для Австрии это и верно, но в Нидерландах все иначе, ведь я воспитывался в католической традиции, ни о каком иудаизме не могло быть и речи. Но все‑таки с тех пор я не мог не думать об этом. А что, если это правда? Было не очень понятно, как добраться до истины. Пойти к родителям и спросить? Но если они что‑то скрывали от меня, то будут продолжать это делать. Если мое предположение ошибочно, то это тем более будет выглядеть странно — 35‑летний сын вдруг задает отцу вопрос: «Папа, а ты случайно не еврей?»

В один прекрасный вечер, сидя у камина, мы разговорились с бабушкой по материнской линии о делах семейных. Как бы между делом я обронил, что знаю о своем еврейском происхождении. Бабушка этому совершенно не удивилась и продолжила разговор, тем самым подтвердив мои подозрения. Хотя я немного готовился к этому, но все равно для меня это был шок. Я даже забыл спросить, почему от меня это скрывали. Я решил вынести эту информацию за скобки. Но спустя какое‑то время произошло нечто, что заставило меня к этому вернуться. Однажды я поехал по работе в Брюссель и там встретил человека с такой же фамилией, как у меня. Он тоже был родом из Голландии, а, как я уже говорил, для Голландии Гласер — очень редкая фамилия. Вместо того чтобы обсуждать мой проект, мы стали выяснять родственные связи, и нам удалось установить, что мы — троюродные братья. В Голландии это пятая вода на киселе, потому что в семьях обычно рождается довольно много детей. В итоге среднестатистический голландец может иметь сотню двоюродных братьев и бесчисленное количество троюродных. Но для него все было иначе, потому что я был первым Гласером, которого он встретил. Это первое событие, которое не позволило мне забыть о моей находке. Потом мне позвонили из дома престарелых и сообщили о смерти одной немецкой дамы, у которой было много писем от Рози Гласер, моей тети. Письма приходили из концентрационных лагерей. Я никогда ничего не слышал об этом. Благодаря этому случаю я узнал, что 90% моей семьи погибло во время Катастрофы. Мой отец, к которому я однажды пришел и сказал, что все знаю, посоветовал держать это в тайне, потому как все может быть использовано против меня. И я действительно на какое‑то время прислушался к его совету и стал жить обычной жизнью.

МН Насколько вашей книге свойственен художественный элемент?

ПГ Книга основана на реальных документах. Это ни в коем случае не художественная литература: там отсутствует вымысел, некоторые документы (отрывки из дневников, письма) целиком включены в книгу. Также я работал в голландском архиве и изучал полицейские досье, связанные с арестом и предательством мужа Рози. В течение одной зимы я собрал все необходимые документы и подготовил материал. Потом еще полгода рукопись читали мои друзья. Единственное, что я позволил себе сделать, — немного подправить стиль.

МН История с чемоданом в Аушвице, предваряющая книгу, также невыдуманная?

ПГ Да, все так и было. История с чемоданом оказывается в первой главе, и не очень внимательные читатели думают, что интерес к этой теме начался именно с него, но это не так! Благодаря чемодану я принял решение написать книгу, но хронологически это был последний эпизод в цепочке событий, повлиявших на меня.

Однажды после конференции в Кракове я решил задержаться с коллегами на несколько дней, чтобы посмотреть город. Кто‑то из них решил заказать автобус и съездить на экскурсию в Аушвиц. Я сомневался: стоит ли мне туда ехать? Еще в гимназии я пересмотрел все фильмы про Холокост и концентрационные лагеря, и мне казалось, что этого достаточно. Но все‑таки я решил не отставать от коллектива. В Аушвице был экскурсовод, который очень подробно рассказывал о событиях, там происходивших. Мне было очень тяжело его слушать, потому что все это казалось мне не очень достойным делом: этакий туризм вокруг трагедии. Уйдя от группы, я забрел в помещение, где была инсталляция из чемоданов людей, погибших в Аушвице. И вдруг я увидел, что прямо в середине этой груды лежит чемодан с надписью: «Гласер. Голландия». Это было так странно: вещь, принадлежавшая кому‑то из членов моей семьи, умерших в этом лагере… Теперь я могу коснуться ее рукой. Я быстро ушел из этого зала в надежде, что мои коллеги ничего не заметят, но они заметили, стали расспрашивать, а я отвечал им что‑то невнятное. Но потом их снова увлек экскурсовод, и история забылась. Но вид этого чемодана настолько запечатлелся у меня в сознании, что однажды я решил больше не следовать папиному совету молчать об этом.

МН Вы говорите о том, что «туризм вокруг Катастрофы» — это не очень достойно, а в последней главе пишете, что избегаете фильмов и книг на эту тему. Изменилось ли ваше восприятие этой темы?

ПГ Благодаря таким книгам и фильмам сохраняются доказательства Холокоста, важно любое напоминание о Катастрофе, потому что до сих пор есть люди, отрицающие ее. Школьники ездят на экскурсии в бывшие концентрационные лагеря, и это правильно. Они должны своими глазами увидеть, как все было. Кроме того, это постоянное напоминание нам о том, к чему может привести расизм, но для меня лично это все не так просто. Я довольно много читал о Катастрофе, смотрел документальные фильмы, и визит в Аушвиц ничего не добавил в этом отношении. А маниакальное смакование деталей — мне не кажется, что это нужно. Это моя личная позиция, я не навязываю ее никому. Важная часть моей жизни связана с этой памятью, но я не хочу посвящать всю свою жизнь этой проблеме.

МН Как вы считаете, почему сегодня частная история человека приобретает такой острый социальный смысл?

ПГ Традиционная концепция истории в Голландии — это великие даты, полководцы, победы и так далее. История Второй мировой войны в том числе. Для просто человека это все слишком абстрактно, не про него. С частной историей все иначе: тебе рассказывают биографию сильной молодой женщины, которая хотела жить, любить, танцевать, но вместо этого оказалась в ситуации, когда ее жизни каждый день грозила опасность. Когда ты видишь происходящее глазами участника этих событий и проживаешь его опыт, у тебя складывается совсем иная картина. Ты перестаешь быть равнодушным к истории, более того, ты видишь обратную сторону «великих завоеваний».

МН Была ли книга, на которую вы ориентировались, работая над «Танцующей в Аушвице»?

ПГ Конечно, когда я писал книгу, я не мог не интересоваться другими воспоминаниями о войне. Я изучал специальную литературу, чтобы понять, как устроены подобные тексты. Но помогло мне не это, а прежде всего сам дневник Рози, который в чем‑то схож с репортажем. Даже находясь в смертельной опасности, она пишет не как жертва, а как журналист: хладнокровно, четко, сосредоточиваясь на деталях, не привязываясь к своим переживаниям. В этом и заключается залог оригинальности этой книги.

МН Как книгу восприняли в Голландии? Были ли отзывы со стороны еврейских общин?

ПГ В Голландии книгу приняли очень хорошо, мне даже спикер парламента написал письмо о том, что он прочитал «Танцующую в Аушвице» во время уик‑энда, и был очень впечатлен, хотя голландское правительство показано там не с лучшей стороны.

Еврейская община в Голландии была очень маленькой еще до войны, и сейчас я выступаю в основном перед нееврейской аудиторией. На телевидении был снят документальный фильм, сейчас готовится спектакль, премьера которого состоится в начале 2016 года.

Люди часто подходят после встреч и начинают рассказывать о своих семейных историях, завязывается беседа, и я все время ожидаю, что кто‑то осудит Рози за связь с немецким офицером. Но за все время мне никто этого так и не сказал, это даже удивительно.

МН А что для вас самое странное во всей этой истории?

ПГ Самое дикое для меня в этой истории — это то, что Рози дает уроки танцев немецким офицерам в Аушвице. Вечером они разучивали новые движения, как обычные люди в мирное время, а на следующий день продолжались массовые убийства евреев. Этот парадокс продолжает меня мучить. Я понимаю, что и связь с офицером, и уроки танца — все это было попыткой выжить, но я не перестаю об этом думать.