[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2001 ШВАТ 5761 — 2 (106)

ГЛЮКЕЛЬ ФОН ГАМЕЛЬН:

РАССКАЗ ОТ ПЕРВОГО ЛИЦА

Продолжение.

Начало в № 103 – 111.

V

Муж мой навел справки, какова обстановка в Гамбурге. Все заверяли его: там абсолютно спокойно, что так и было. Тогда он послал человека, которому следовало сопровождать нас до дома, – то был наш старый друг «пуленепробиваемый Яков». Этот преданный человек имел лишь один недостаток: он любил выпить и очень быстро пьянел. Итак, наш добрый Яков добрался до Ганновера и написал, что ждет нас. А следует вам сказать, в те времена из Ганновера в Гамбург уже можно было добраться на почтовых. Поэтому я послала письмо молодому Аврааму Кантору, прежде служившему у нас, с просьбой встретить меня в Гамельне и препроводить в Ганновер. Вместе с ним мы и отыскали Якова. Тот, не откладывая, отправился к местному содержателю почтовых карет, как оказалось, такому же выпивохе, как и он, и уже в пятницу нанял почтовую карету, но на субботу мы еще остались в Ганновере.

Погода была ужасная, а со мной трое детей! Всю субботу свояк мой Лефман и его жена Ента убеждали и умоляли Якова хорошенько о нас заботиться и ни в коем случае не напиваться. Положа руку на сердце, он поклялся, что не выпьет ни капли сверх меры. Вскоре вы увидите, как сдержал он свое слово.

Рано утром в воскресенье мы выехали из Ганновера – я, дети, да сохранит их Б-г, горничная, слуга и наш замечательный Яков. На первом перегоне карету всегда сопровождал почтмейстер, а, как вы знаете, он был дружком и собутыльником Якова.

Яков устроил нас в карете, убедился, что там удобно, и карета тронулась. Сам он и почтмейстер шли за нею пешком, нисколько не отставая. Я полагала, они просто хотят размяться, дойдут до ворот, а затем с нами поедут в карете. Когда мы выехали за городские ворота, я попросила Якова с почтмейстером присоединиться к нам, чтобы еще засветло добраться до места ночлега. Яков, однако, сказал: «Ради Б-га, езжайте быстро, как вам угодно, а мы с почтмейстером зайдем в деревню: ему там надо кое с кем повидаться. Потом мы вас быстро догоним». Я не сообразила, каковы их истинные мотивы. Деревня Лангенхаген, о которой говорил Яков, недалеко от Ганновера. Это большая деревня, главная улица ее тянется на целую милю, и во всей стране не найти пива лучше, чем варят в Лангенхагене.

Мой добрый Яков и почтмейстер расположились в лангенхагенской пивной и весь день, почти до позднего вечера провели за пивом. Я же ничего не подозревала. Мы ехали, каждую минуту я оглядывалась назад: не видно ли Якова? И каждого обгонявшего нас спрашивала, не видел ли он его. Но увы!

Ехали мы, ехали и наконец добрались до таможенного пункта в десяти милях от Ганновера. Ямщик сказал: «Здесь надо уплатить таможенный сбор». Так я и сделала, а затем попросила его поспешить, чтобы успеть в гостиницу до наступления темноты.

Шел дождь, переходящий в снег, погода была такая, что добрый хозяин собаку не выгонит за дверь. Помню, приближался праздник Пурим. Капли дождя, упав на землю, тут же замерзали. Дети очень страдали от холода. Я все понукала ямщика: «Сами видите, какая мерзкая погода, долго ли мы будем стоять здесь под открытым небом?» Но ямщик отвечал: «Я не смею двигаться, пока не прибудет почтмейстер. Он велел стоять здесь, пока они с Яковом нас не догонят».

Что было делать? Мы просидели в карете еще два часа, пока, наконец, не вышел таможенник и, пожалев нас, предложил пройти в его уютную контору, чтобы дети отогрелись. Там мы просидели еще час. В конце концов я сказала таможеннику: «Сударь, прошу вас, велите ямщику ехать дальше, чтобы мы с детьми могли добраться до гостиницы до наступления ночи. Сами видите, какая разыгралась непогода – даже днем трудно ехать, что же мы станем делать ночью? А вдруг карета – упаси Б-же – перевернется? Тут уж точно нам не поздоровится!» Таможенник внял нашим доводам и приказал ямщику немедленно ехать. Однако тот заупрямился, говоря: «Если я послушаюсь вас, почтмейстер Петерсен накостыляет мне по шее и не заплатит ни гроша». Но таможенник был хороший и смелый человек и заставил ямщика продолжить путь. «Если эти пьяницы явятся сюда, – сказал он, – пусть берут лошадей и догоняют вас верхом. Ведь вы будете ночевать в гостинице».

Ямщик тронулся, и хотя буря не прекращалась, мы добрались до гостиницы. Там нас встретили приветливо и провели в общий зал, где было хорошо натоплено. Каким бы уютным не показался нам этот зал, там было полным-полно таких же, как мы, путешественников и ямщиков. Все, однако, очень хорошо к нам отнеслись и особенно жалели детишек, на которых не было сухой нитки. Я раздела их, развесив просушить маленькие платьица, и вскоре они согрелись и развеселились. Еда у нас была, хозяин гостиницы выставил отличное пиво, и мы смогли подкрепиться после тяжелого путешествия.

До самой ночи мы не ложились, все поджидали наших выпивох. Но никто не появился. Наконец я попросила, чтобы постелили матрас, набитый соломой, и мы с детьми улеглись. Заснуть я не смогла, но благодарила Б-га, что удалось найти кров для детей.

Так лежала я, углубляясь в свои мысли. Наверное, уже была полночь, когда вдруг послышалась страшная перебранка. В комнату с ножом ворвался почтмейстер и в пьяной ярости напал на ямщика, намереваясь расправиться с ним за то, что тот не ждал их. Прибежал хозяин гостиницы, и общими усилиями почтмейстера утихомирили. А я, бедная, сидела в своем углу тихо, как мышка. Почтмейстер оказался совершенно пьян и взбешен – но Якова не было и духа!

Спустя некоторое время ярость почтмейстера поутихла, и он принялся за еду. Тогда я подошла и спросила: «Герр Петерсен, где вы оставили моего Якова?» «А где я должен был оставить его? – спросил почтмейстер. – Его совсем развезло, он свалился под забором возле пруда и сейчас, верно, там дрыхнет». Это ужасно напугало меня. Я не знала, к кому обратиться за помощью: как-никак Яков был человеком, евреем. Потом я догадалась попросить хозяина гостиницы послать двух крестьян на розыски Якова и доставить его сюда, чтобы он не валялся в такую непогоду.

Хозяин внял моей просьбе: двое мужиков были отправлены на поиски и нашли моего Якова в получасе езды от деревни, пьяного и скорчившегося прямо на земле. И пальто, и деньги, бывшие при нем, исчезли. Крестьяне взвалили его на лошадь и доставили в гостиницу. Хоть я была страшно сердита на Якова, а все же возблагодарила Г-спода, что снова вижу его. Это мне обошлось в шесть с лишним талеров. Я принесла ему еды и собственноручно обслужила своего замечательного слугу, которому была поручена забота обо мне и детях.

На рассвете хозяева приготовили карету, чтобы мы могли продолжить путь. Я усадила детей, горничную и слугу и сказала Якову, чтоб он тоже садился и не вел себя, как вчера. «Больше никогда! – поклялся он. – Но я должен в последний раз оглядеть комнату, не забыли ли мы чего-нибудь там». И, представьте себе, я ему опять поверила!

А мой добрый Яков, удобно расположившись в гостинице, стал вместе с почтмейстером опохмеляться. Я послала за ним ямщиков, так как мы уже достаточно долго сидели в открытой карете, а буря не унималась. Остальные ямщики начали ругаться, что лошади не выдержат столь долго стоять в непогоду. Но все бесполезно: почтмейстер был их хозяин, и ямщики ничего не могли поделать. Оставалось ждать, пока они с Яковом не кончат опохмеляться. Битых два часа мы ждали, пока они, наконец, не присоединились к нам.

И в каждой гостинице повторялась та же история. Но с Б-жьей помощью мы добрались наконец до Харбурга. До дома оставалось всего пять миль. В Харбурге нас встретили мои отец и муж, – можете себе представить, как мы обрадовались!

Из Харбурга водным путем мы добрались до Гамбурга. Благодарение Г-споду, дома я нашла всех друзей в добром здравии. Чума пощадила евреев: за время моего отсутствия заболело всего несколько человек. Г-споди, защити нас и впредь и в час нужды окажи помощь!

После полугодового отсутствия мы снова были в нашем любимом Гамбурге. Это отсутствие обошлось нам, учитывая потерю жемчуга и процентов, больше чем в 1200 рейхсталеров. Но мы благодарили Всевышнего, что эпидемия нашей семьи не коснулась. О деньгах мы уже не думали. «Отдай мне души, а имущество возьми себе» (Брейшис, 14:21). Впоследствии с милости Всевышнего мы покрыли свои убытки сполна новыми сделками...

Постепенно убежавшие от чумы в Альтону стали возвращаться в Гамбург и опять взялись за дела.

Во время эпидемии всякая торговля прекратилась: перед жителями Гамбурга захлопнулись все двери.

Еврейский ростовщик.

Раскрашенное дерево. Германия,1800 год.

VI

Спустя некоторое время муж мой, поехав на лейпцигскую ярмарку, тяжело заболел. В те дни евреи в Лейпциге подвергались страшной опасности: если кто-либо – упаси Б-же – умирал, на его имущество налагался секвестр.

За моим мужем заботливо ухаживал Иегуда Берлин, тоже приехавший на ярмарку. Убедившись, что дело пошло на поправку, он стал убеждать мужа, никогда не отличавшегося крепким здоровьем, отказаться от дальних поездок и предложил взять его партнером: он молод, готов ехать хоть на край света, говорил он, и уверен, что сумеет заработать достаточно, чтобы обоим обеспечить безбедную жизнь.

Муж отвечал: «Принять решение здесь, в Лейпциге, я не могу. Я еще недостаточно здоров и боюсь задерживаться, чтобы не стало хуже. Поскольку сейчас на ярмарке неделя подведения итогов, найму карету и вернусь домой. Приглашаю вас с собой. Дома, если будет на то воля Б-жия, мы сможем обсудить ваше предложение вплотную. К тому же рядом будет моя Глюкельхен, которая сможет дать нам разумный совет» (муж не принимал никаких решений без моего ведома).

К тому времени Иегуда был уже женат. Женитьбе его на дочери ребе Шмуэла, брата моего мужа, немало способствовал сам муж. Иегуда взял за ней в приданое 500 талеров.

Итак, муж и Иегуда вернулись из Лейпцига вместе. Муж был еще слаб, но не настолько, чтобы лежать в постели, и благодаря хорошему уходу через какую-то неделю совсем поправился. В течение всего этого времени Иегуда, не переставая, уговаривал меня убедить мужа, чтобы тот взял его партнером. Я считала, что мужу уже пора перестать ездить за границу. Если бы, упаси Б-же, что-нибудь случилось с ним в Лейпциге, он лишился бы и жизни, и состояния.

Честно говоря, я давно была недовольна его частыми отлучками по делам и очень переживала, пока он находился в Лейпциге. Однажды уже было, когда, плохо себя почувствовав, он вернулся в разгар лейпцигской ярмарки, не оповестив меня о своем нездоровье. Выхожу я из дома и вижу: откуда ни возьмись мой муж! Можете себе представить, как эта неожиданность меня напугала! В другой раз с несколькими евреями он возвращался с зимней лейпцигской ярмарки, что-то задержало их, и в назначенный день мы их не дождались. А тут женщина, приносившая мне почту, помню это были письма из Франкфурта, возьми да расскажи, что на почте слышала дурные вести: барка с двумя каретами, в которых находились путешественники – евреи и христиане, – пыталась в ледоход переправиться на другой берег Эльбы, выше Гамбурга, и была раздавлена льдинами, а все, кто был на борту, пошли ко дну!

Я чуть не умерла от ужаса, стала кричать и плакать. Тут входит в комнату Моисей Грин, о котором я вам уже рассказывала, и, услышав мои вопли, увидев, в каком я состоянии, спрашивает, что стряслось. Я рассказываю все и молю: «Ради Б-га, берите лошадь, гоните к переправе и выясните, что произошло».

Хотя и он, и другие пытались убедить, что для паники нет оснований, я не могла совладать с собой. Поэтому Моисей Грин поскакал на берег. Я же бросилась к человеку, у которого можно было нанять лошадей и, заплатив, настояла, чтоб он немедленно послал своего слугу другим путем к переправе. А когда я вне себя от тревоги вернулась домой, у огня сидел мой добрый муж и сушил одежду! Все, что слышала женщина на почте, оказалось болтовней!

Из-за того, что поездки моего мужа всегда сопряжены были для меня с тревогами и страхами, я приветствовала план, который позволял ему оставаться дома. Поэтому к мысли сделать Иегуду нашим партнером я отнеслась благосклонно. Тем более, что он предлагал самые соблазнительные условия.

Однако я сказала ему: «Все, что ты говоришь, хорошо, но сам видишь, какая у нас большая семья и какие расходы мы несем: только на содержание дома уходит больше тысячи талеров в год, не говоря уже о расходах, сопряженных с делами, таких, как уплата процентов по векселям и других, совершенно неизбежных. Не вижу, откуда на это возьмутся деньги». Иегуда отвечал: «Ах вот что вас беспокоит! Тогда я дам вам письменное обязательство: если ваш годовой доход будет составлять меньше тысячи талеров “банко”, вы вправе расторгнуть партнерство». Много было и других заверений, записывать их не хватит места!

Тогда я переговорила с мужем и рассказала ему о нашем разговоре с Иегудой и о радужных перспективах, развернутых предо мной. На что мой дорогой муж ответил: «На словах, детка, все это хорошо... Но у меня большие расходы, и не вижу толку брать Иегуду в партнеры». На что я предложила: «Давай попробуем заключить соглашение на год. Испытаем его. Я составлю текст договора и покажу тебе, а ты скажешь, что думаешь об этом». Вечером я села за работу и набросала проект.

Все это время Иегуда настаивал, чтобы мы оставили все заботы и передали в его руки все дела, поскольку, мол, он имеет средства и возможности и знает, как действовать ради удовлетворения обеих сторон. Тогда я спросила: «Как передать вам все наши дела?» «Мне известно, – ответил он, – что у вас есть драгоценности на несколько тысяч талеров, которыми вы не станете рисковать. Давайте договоримся: вы продадите их или обменяете по своему усмотрению». Это был первый пункт соглашения.

Второй пункт предусматривал, что товарищество заключается сроком на десять лет с условием ежегодного подведения итогов совместной работы. Если не будет выходить по меньшей мере две тысячи рейхсталеров годового дохода, за моим мужем сохраняется право расторгнуть договор. Только на таких условиях мы соглашаемся его заключить. Если же товарищество будет расторгнуто, должны быть предприняты все меры вплоть до продажи всего имущества, дабы каждый партнер получил вложенные деньги назад. В-третьих, мой муж обязуется раз или два сопровождать Иегуду в Амстердам, чтобы проинструктировать его, что и как покупать. Купленный же товар будет оставаться в руках Иегуды, и он обязуется его реализовать. В-четвертых, мой муж обязуется вложить в дело от пяти до шести тысяч рейхсталеров, а Иегуда – две тысячи. К тому же Иегуда обязуется постараться продать или обменять как можно выгодней все драгоценности и другой товар моего мужа.

Взяв эти пункты за основу, мы составили соглашение, снабженное всевозможными оговорками, страхующими наши интересы. После этого Иегуда вернулся в Гильдесгейм, пообещав собрать сумму, представляющую его пай в товариществе, и через две-три недели вместе с моим мужем отправиться в Амстердам. Тем временем муж все оформил и перевел в Амстердам свои деньги. Все было готово, дело оставалось только за Иегудой. Он прибыл в назначенное время, но все, что он привез, – это векселя на 500 талеров!

«Что это значит? – спросили мы. – Должно быть две тысячи талеров!» — «Кое-какие золотые вещи я оставил жене, она их продаст и переведет мне недостающую сумму». Мы довольствовались таким ответом.

Итак, они вместе выехали и благополучно прибыли в Амстердам, где, как заведено, муж начал с маленьких закупок. Каждый раз, когда приходила почта, он спрашивал Иегуду: «Ну что, прибыли твои деньги?» И каждый раз Иегуда отвечал: «Не беспокойтесь, я обязательно получу их». Но время шло, а денег так и не было!

Что было делать моему мужу? Иегуда всячески улещал его, заверяя честным словом, и в конце концов совсем заговорил, так что муж выложил все свои деньги и вдобавок пятьсот талеров Иегуды на закупку товаров, что в Амстердаме, как вы сами знаете, делается очень быстро.

Затем муж вернулся домой, а Иегуда отправился в Гильдесгейм. Весь товар, приобретенный мужем, он забрал и стал разъезжать по купцам, продавая или обменивая его по своему усмотрению.

Вернувшись, муж стал ворчать на меня, что я втравила его в такое соглашение. «Иегуда с самого начала, – говорил он, – не сдержал слова, чего же от него ждать дальше? И чем все это кончится? В таком деле очень легко – упаси Г-сподь – сломать себе шею».

Я старалась успокоить его, причем нисколько не кривила душой! «Иегуда молод! – говорила я. – И какое приданое он получил? Каких-то пятьсот талеров и все! Когда он уходил от нас, у него было 800-900 талеров, не больше, а это всего два года назад! Как же ему собрать две тысячи? Давай будем исходить из того, что у него нет ни гроша. Будем считать, что мы отправили его, как бывало, с деловым поручением, доверив тысячи, как доверяли и прежде. Если Г-сподь захочет послать ему удачу в делах, Он сможет сделать это и с большим капиталом, и с малым».

Что оставалось делать моему мужу? Нравилось ему это или нет, но мы ввязались в это дело, теперь только и оставалось, запастись терпением. Прошло некоторое время, и Иегуда, как он писал нам, получил некоторую прибыль. Но «льва крошкой не насытишь!»

Короче говоря, прошел год. Было очевидно, что полученной прибыли не хватало на содержание даже одной семьи, не говоря уже о двух! Поэтому по истечении года муж поехал в Гильдесгейм, чтобы подбить итоги вместе с Иегудой. Как я говорила, он пришел к выводу, что дело не пойдет!

Он обратился к Иегуде как к брату: «Ты ясно видишь, что такое партнерство не удовлетворяет ни одного из нас. Годовая прибыль едва составила тысячу талеров». Иегуда не мог отрицать этого, и они по доброй воле расторгли партнерство и расстались вполне дружелюбно. Муж сам написал документ о расторжении в двух экземплярах – для себя и для Иегуды, и оба они, как заведено, поставили под документом подписи.

На руках у нас оставалось на несколько тысяч талеров колец и других драгоценностей из тех, что муж мой передавал Иегуде, чтобы продать их и затем переслать нам вырученные деньги. Был назван срок выплаты этих денег. Но срок прошел, а деньги все не поступали. Тогда мы написали Иегуде письмо в весьма сдержанных выражениях, напоминая ему об обязательстве и прося немедленно перевести деньги в Гамбург. На это Иегуда ответил, что он еще не все продал, однако постарается перевести деньги как можно скорее.

Прошел еще год, а мы так и не получили эти деньги. Тогда муж снова поехал в Гильдесгейм, намереваясь забрать их во что бы то ни стало. Увы, вместо денег он получил неожиданный ответ!

Сначала Иегуда несколько дней морочил мужу голову всякими отговорками, а под конец заявил так: «Я не дам вам ни фартинга. А следовало бы удержать с вас в два раза больше. Мы договорились о партнерстве на десять лет, а сотрудничали всего год. Я вправе требовать с вас еще несколько тысяч талеров. Все ваше – мое! Даже отдав мне все свое имущество, вы не покроете свой долг».

Муж, потрясенный таким заявлением, сказал: «Иегуда, что за разговор? Такова твоя благодарность за всю мою доброту? Ты пришел в мой дом гол и бос, а я в короткое время помог тебе заработать 900 талеров. Я к тому же доверил тебе несколько тысяч талеров своего собственного капитала, я показал тебе каждый уголок, каждое местечко, где, как полагал, ты мог бы заключить выгодную сделку. Принимая тебя за честного человека, я убедил своего брата Шмуэла выдать за тебя дочь. Больше того, это ты нарушил наше соглашение! Вместо двух тысяч талеров, предусмотренных договором, ты вложил всего пятьсот! Кроме того, договором предусматривалось, что если наше партнерство не будет давать двух тысяч талеров годовых, оно будет расторгнуто. В конце концов мы оба убедились, что оно убыточно. Оба по доброй воле расторгли соглашение и подписали надлежащие документы. Чего ты еще добиваешься? Прошу тебя, не давай людям повода злословить на наш счет. Как-никак мы родственники, и, если Г-сподь захочет, еще поработаем вместе!» Так говорил мой муж и сказал еще многое в том же духе. Но все это не произвело никакого впечатления на милого Иегудушку – он твердил свое!

После долгих пререканий и неприязненных слов с обеих сторон в дело вмешались третьи лица и, пожав друг другу руки, муж и Иегуда согласились избрать арбитра. Дело должно было рассматриваться через четыре месяца раввином Гильдесгейма. Мужу пришлось согласиться на это, потому что «не может препираться человек с тем, кто сильнее его» (Коэлес, 6:10).

С такими результатами муж вернулся домой и рассказал мне всю историю. Мы были очень удручены, ибо знали, что вели себя честно в отношении этого человека и делали ему много добра, да вознаградит нас Г-сподь!

Муж немного попенял мне, поскольку именно я высказывалась за это партнерство, но Б-гу ведомо, что хотела я как лучше и только стремилась избавить мужа от дальних поездок. Мне и в голову не приходило, чем это кончится; никогда не ожидала я ничего подобного от Иегуды, которого всегда считала честным человеком.

Никогда не узнаю я, не заподозрил ли Иегуда мужа в том, что он вел себя не по-товарищески и заключал какие-то сделки без его ведома. Возможно, нижеследующая сделка стала искрой, из-за которой загорелся весь сыр-бор.

Когда сразу же после расторжения партнерства муж вернулся из Гильдесгейма, он встретил в Гамбурге француза с большим запасом разных товаров. Они совершили обмен, оказавшийся весьма выгодным для нас. Но стоит человеку заработать сотню талеров, как у евреев начинаются разговоры, будто он заработал тысячу! Пошли слухи, что муж нажил на сделке многие тысячи, и, должно быть, эти слухи дошли до Иегуды. Возможно, он вообразил или ему внушили, а он поверил, будто муж мой имел в виду эту сделку, когда партнерство еще было в силе. И вне всякого сомнения, когда люди стали говорить, что мы заработали тысячи и тысячи, он охотно поверил.

Б-гу известно, как все обстояло на самом деле! Никогда раньше мы не замечали в поведении Иегуды ничего нехорошего, недостойного. Лишь один-единственный раз он занял враждебную позицию и отказался вернуть то, что было в его руках. «Человек смотрит на лицо, а Г-сподь – на сердце». Допускаю, что Иегуда считал себя правым, потому и стоял на своем. «Никто не видит своей вины».

Как бы то ни было, в руках Иегуды осталась большая сумма наших денег, и это не давало нам покоя. Я спросила мужа, почему он согласился, чтобы дело рассматривали в Гильдесгейме. Нужно было добиваться, чтоб оно рассматривалось в нейтральном месте. Он гневно отвечал: «Конечно, если бы за дело взялась ты, то все сделала бы лучше! Пойми, мое имущество в руках этого человека, и хочешь-не хочешь, все должно происходить там и так, как устраивает его, а не меня». В конце концов мы с мужем перестали ссориться и решили быть терпеливыми, предоставив все Г-споду Б-гу, так часто помогавшему нам в час нужды. Мы были тогда молоды, только что встали на ноги, – и вот, можно сказать, споткнулись на ровном месте. Приходилось выбираться из лабиринта на ощупь.

VII

Вот-вот должна была открыться франкфуртская ярмарка, и, как обычно, мужу предстояло ехать туда самому. Во Франкфурте он навестил своего брата, ученого Ицхока Гамельна и, рассказав ему все, что произошло между ним и Иегудой Берлином, попросил рекомендовать солидного знатока Талмуда, поскольку вскоре ему предстоит явиться в Гильдесгейм, где, если только он не решит отказаться от своих претензий, каждая сторона должна представить собственного арбитра.

Мой свояк сразу же сказал мужу: «Считай, что ты уже проиграл, согласившись на суд в общине, где живет противник!» Муж указал на трудности, с которыми он столкнулся, а свояк опять повторил: «Брат мой, ты абсолютно прав, и, возможно, тебе удалось бы доказать свою правоту и твои претензии были бы признаны обоснованными, будь у тебя беспристрастные судьи и рассматривайся дело на нейтральной территории». На что муж отвечал: «Делу не поможешь, пусть события разворачиваются по желанию Б-га! Но, пожалуйста, рекомендуй мне честного адвоката». Подумав, свояк предложил: «Реб Ошер, который заседает в нашем раввинате, молод, и у него хорошая голова. Он годится для такого дела, но моя точка зрения тебе известна!»

Муж пошел к реб Ошеру, показал договор и документ о расторжении, после чего тот сказал: «Не беспокойтесь: дело ваше справедливое, и я с вами поеду».

На ярмарке муж посоветовался со своим братом, не может ли тот рекомендовать ему честного парня для работы в его деле. Короче говоря, ему рекомендовали Исохара Коэна, которому, увы, суждено было сыграть роль Ирода в моей семье, и о котором я расскажу позднее.

Как только ярмарка закрылась, муж и его адвокат отправились в Гильдесгейм подавать иск. Как рассказать об этой истории? На ста листах не опишешь все, что произошло. Наш адвокат ничего не смог добиться, он был против двоих. Не мог он согласиться и с несправедливым приговором, а когда ему пригрозили тюрьмой, если он не уступит, добрый реб Ошер потихоньку покинул Гильдесгейм, но не раньше чем представил судьям пространное «мнение адвоката», конечно, в пользу моего мужа.

Раввин Гильдесгейма и парнас еврейской общины – воздержусь назвать их имена, поскольку сейчас все они уже предстали перед Вечным Судьей, – телом и душой были преданы Иегуде Берлину и всячески старались навязать моему мужу очень невыгодное соглашение. Муж не хотел принимать их условия, и это могло обернуться нескончаемой судебной тяжбой.

Свекор, живший тогда в Гильдесгейме, со слезами на глазах умолял моего мужа: «Дорогой сын, – говорил он, – сам видишь, что тут происходит. Прошу тебя, ради Б-га, не допускай нескончаемой тяжбы. Запасись терпением и постарайся выговорить наилучшие условия. Б-г тебя наградит, и ты наверстаешь то, что здесь потеряешь».

Против воли муж согласился пойти на мировую. Можете себе представить условия, которые были ему продиктованы! Одно скажу: в конечном счете мы лишились трети всего своего имущества!

В этом я виню не столько Иегуду Берлина, сколько тех, кто его подстрекал. Сейчас мы уже всех их простили. Не затаили зла и на Иегуду. Должно быть, он считал, что требует только то, что принадлежит ему по праву. Иначе не стал бы — думаю, не стал бы – вести себя таким образом. Но мужу моему пришлось солоно! Однако кто сумел бы помочь ему в таких обстоятельствах? «Кто молится о том, что произошло, молится понапрасну».

Не прошло и месяца, как Г-сподь Всемилостивый, видя нашу правоту, открыл такие возможности перед нами, что мы почти полностью возместили убытки. Со временем доверие и взаимопонимание между мужем и Иегудой восстановились. Позднее я расскажу вам, с какими почестями приняли меня он и его жена, когда я приехала в Берлин. Иегуда никогда не упускал возможности оказать деловую поддержку моим детям, так что в конечном счете жаловаться на него не приходится.

По моему глубокому убеждению, если бы наше товарищество приносило хорошую прибыль, никакой бы ссоры не произошло. Но похоже на то, что для Исохара Коэна эта ссора стала большой удачей. С тех пор дела его пошли в гору, и он стал богатеть.

Немецкий еврей. Германия, XVIII век.

VIII

Вся эта история, как и многое другое в моей книге, не имеет никакого значения, и если я рассказала о ней, то только чтобы прогнать меланхолию, терзающую меня.

Однако вы из этого можете увидеть, что со временем все меняется: «Г-сподь делает лестницы, по которым один человек поднимается вверх, а другой опускается вниз».

Иегуда Берлин пришел к нам с пустым карманом, но с Б-жьей помощью сейчас его капитал достигает ста тысяч рейхсталеров. Сейчас он участвует в таких деловых операциях и пользуется таким уважением курфюрста – да умножит Г-сподь его славу! – что, по-моему, если и дальше он будет так процветать и Г-сподь не будет против, то умрет самым богатым человеком во всей Германии.

Заметьте также, скольким людям мы с Б-жьей помощью помогли пробить себе дорогу, и как все, заключавшие сделки от нашего имени, разбогатели! И тем не менее большинство из них не считают себя обязанными нам благодарностью. Что поделаешь, так уж водится на белом свете!

Больше того, многие, кому мы делали добро, отплатили нам или детям злом. Однако Г-сподь Всемогущий справедлив: мы, грешные, не можем судить, и даже порой сами не знаем, что для нас плохо, а что хорошо, и когда обстоятельства складываются не так, как нам хочется, считаем, что дела плохи. Но то, что кажется злом, еще может оказаться благом. Если бы верный и честный Мордехай – да воздаст Г-сподь погубителям его по заслугам, – остался жив, многие из нас, возможно, избежали бы горя, а сам он, несомненно, стал большим человеком.

Теперь мы с мужем договорились с Моисеем Грином. Крупных дел мы с ним не переделали, однако, как я уже упоминала, заключили ряд выгодных сделок, закупив и сбыв жемчуг. Он много разъезжал, оставляя жену и детей в Гамбурге. Мы не раз помогали им, даже не зная, покроют ли будущие прибыли наши расходы, так сказать, «бросали хлеб по течению». Короче говоря, хотя прибыли были невелики, но концы с концами сходились. Мы бы рады были продолжать вести с ним дела, если бы он не уехал из Гамбурга в Шотландию, что неподалеку от Данцига. Там ему живется неплохо, без преувеличения сказать, он процветает.

Авроом Кантор, служивший в нашем доме еще мальчишкой, сейчас имеет собственное дело и, действуя честно, тоже преуспевает. Мы его не раз посылали в Копенгаген, там он разбогател, в конце концов там и обосновался с женой и детьми. По слухам, сейчас капитал его достигает 15 тысяч рейхсталеров, и дела идут хорошо. Во всяком случае, за детьми он дает богатое приданое.

Родственник мой Мордехай Коэн и Лейб Бишере стали деловыми партнерами мужа. Он снабдил их деньгами и гарантийными письмами и отправил в Англию. Но из-за войны до Англии они не добрались и от плана этого отказались. Тем не менее, они положили в Амстердамский банк некоторую сумму денег под хороший процент, после чего мой родственник Мордехай Коэн, разъезжая по Голландии и Брабанту, совершил немало прибыльных сделок. Первая его поездка заложила основу дальнейшего процветания.

Свояк мой Элиас Рис был совсем юношей, неопытным в торговых делах. Тем не менее муж предоставил ему крупную сумму в кредит и выдал аккредитив на 20 тысяч рейхсталеров на Амстердамский банк.

Многие и многие из гамбургских евреев, нынешние столпы еврейской общины этого города, благодарили Г-спода, когда мы предоставляли им кредиты. Я могла назвать здесь немало имен, но что толку? Где та доброта, которую ты, мой добрый и верный Хаим Гамельн, так щедро выказал всему миру? Ты охотно протягивал руку помощи одному, сердечно встречал другого, зачастую несмотря на собственные беды и не считаясь с расходами. Бывало, муж мой вполне отдавал себе отчет, что не получит от своих щедрот никакой прибыли, но всегда поступал, как подсказывало его доброе сердце. Таковы и твои дорогие и благочестивые дети: они скорее умрут, чем навредят другому.

Похоже, из всех, кому мы протягивали руку помощи, ни один не вспомнил, чем нам обязан! А ведь они вполне могли бы помочь моим дорогим детям, которые лишились в юном возрасте доброго отца и растерялись, как «овцы без пастуха». Помоги нам, Б-же, все получилось как раз наоборот! Действия этих людей привели к тому, что мои дети потеряли тысячи талеров, и деньги сына Мордехая попали в дурные руки. Хотя председатель Совета и весь синклит судей пришли к выводу, что купцы не вправе выставлять никаких претензий, поскольку сделка была честной и открытой, кредиторы не давали Мордехаю покоя. В канун Дня Искупления он был принужден выдать чек на все свои деньги, и купцы продиктовали ему такие условия, которые привели к финансовому краху. Пусть Г-сподь Б-г зачтет наше горе, когда наступит время расплаты за грехи. Они принудили моего сына сделать это «во имя Б-жие», пусть же Г-сподь воздаст им по делам их.

Не могу обвинять человека, которого я имею в виду, потому что не знаю его мыслей. «Человек смотрит на дела, а Б-г – на сердце». Одно я хорошо знаю: дети мои были молоды и нуждались в кредите. Они предложили покупателям некоторые векселя. Купцы взяли их, предложив встретиться после закрытия биржи. Подозреваю, тем временем один из купцов навел справки относительно некоего еврея, к которому он относился с большим уважением. Когда после закрытия биржи мои дети пришли к этому купцу получить наличные за свои ценные бумаги, запасшись хорошими гарантийными письмами, он вернул им векселя. Вследствие этого им часто отказывали в кредитах.

Великий и единый Г-сподь Б-г, умоляю Тебя простить мне мои мысли. Вполне возможно, я напрасно думаю дурно об этом человеке, мои подозрения беспочвенны, и вполне возможно, он поступил так «во имя Б-жие». Все в руке Б-га, надо только помнить, что наш суетный мир не вечен!

Лампа. Германия, XVIII век.

IX

Всемогущий Б-же, Тебе хорошо известно, что я провожу дни в печали и тревогах. Долгое время я была женщиной, любимой и уважаемой своим благочестивым мужем, зеницей ока его. Но после смерти его кому я нужна? Кто ценит меня и оказывает почет и уважение? Знаю, то, что я жалуюсь и плачу, свидетельствует о слабости, и это нехорошо. Лучше бы я на коленях ежедневно благодарила Г-спода за милости, которые он даровал мне, недостойной. Как-никак, до сего дня я сижу за собственным столом, ем, что мне нравится, по ночам сплю на собственной постели и даже по великой милости Б-жьей могу потратить лишний шиллинг на то, что хочется. Мои любимые дети со мной и, если не все ладится то у одного, то у другого, все же благодарение Создателю, все мы живы и здоровы. А сколько людей в этом мире лучше, справедливей и преданней Б-гу, чем я, таких людей, которых я сама считаю образцом благочестия, – не имеют куска хлеба для себя и детей! Могу ли я в таком случае достаточно отблагодарить Создателя за все блага, дарованные нам безвозмездно?

О, если бы мы, бедные грешники, признали вечное милосердие Б-жие, Г-спода нашего, который из праха земного создал нас, людей, чтобы мы служили Творцу, и дал нам знать Его великое, вызывающее трепет священное имя!

Посмотрите, дети мои, что делает человек, чтобы заручиться милостью короля – человека смертного, из плоти и крови, который сегодня здесь, а завтра в могиле. А ведь никто не знает, сколько проживет тот, кто просит, и тот, кто дает! Но посмотрите, какие богатые дары можно получить из рук бренного человека. Король способен дать и почет, и богатства, но все это мирское и для вечности ничто! Человек может гордиться почестями и копить золото до последнего дня, однако приходит Смерть, и все забывается. Все тлен, все пустое: и почести, и богатства! Всякий знает это и тем не менее стремится служить смертному владыке, чтобы получить преходящую награду.

Насколько же больше следует нам денно и нощно стремиться служить Царю Царей, который живет и правит вечно! Ибо от Него исходят все милости, которые мы получаем из рук человеческих царей. Это Он дает бренным царям все, чем они владеют, и внушает им воздавать почести тем, кого почтить Его Святая воля. Ибо «сердце царя в руке Г-спода» (Притчи Соломоновы, 21:1). Дары земного монарха – ничто в сравнении с даром Б-га Славы, посылаемым тем, кого Он хочет почтить, – вечностью незапятнанной, без меры и срока.

Поэтому, дорогие дети моего сердца, утешьтесь и терпеливо сносите свои печали. Служите Г-споду Всемогущему всем сердцем как в добрые, так и в недобрые времена. Хотя порой кажется, что мы вот-вот сломимся под тяжким бременем, следует знать, что Г-сподь Б-г никогда не возлагает на своих слуг бремя тяжелее, чем они в состоянии нести... Счастлив тот, кто с терпением приемлет все, что Г-сподь ссудил ему и его детям.

Потому и я молю Создателя дать мне силу безропотно нести мирские заботы и горести, ибо все они – дело наших собственных рук. «Человек должен благодарить и за дурное, и за хорошее». Препоручим все Г-споду. А сейчас я продолжу свой рассказ.

X

Мате, моей дочке, пошел третий годик. Более очаровательного, более прелестного ребенка я не видывала. Не только мы, но каждый, кто смотрел на нее или слышал ее лепет, бывал восхищен. Но знать Г-сподь, глядя на нее, радовался еще больше. Когда ей пошел третий годик, у нее вдруг стали опухать руки и ноги. Каких только врачей мы ни приглашали, какие ни применяли лекарства. Но после того как ребенок промучился четыре недели, Г-споду Б-гу угодно было взять Свое Себе, а наше оставить нам: душенька улетела на небо, а детское тельце лежало перед нами, чтоб мы оплакивали ее, пока не разорвется сердце.

Нельзя рассказать, как горевали мы с мужем. Боюсь, что согрешила перед Б-гом и тем навлекла на себя еще более тяжкую кару, чем та, которая уже постигла меня. Мы так страдали, что оба заболели и долго пролежали больные, истерзанные душевной болью.

Потом я опять оказалась затяжелевшей и через некоторое время родила дочь Хану. Роды были тяжелые, и врачи, сомневаясь в моем выздоровлении, хотели принять отчаянные меры. Когда они объяснили моим родным, что именно хотят сделать, не подозревая, что я понимаю или сознаю, о чем они говорят, я заявила мужу и матери, что на это не пойду! Родные поставили в известность врачей о моем решении, и, хотя те сделали все возможное, дабы убедить меня, все было бесполезно. Я сказала: «Что бы вы ни говорили, я не стану больше принимать ваши лекарства. Если Г-сподь в своей доброте захочет исцелить меня, он сделает это и без лекарств. Если же нет, то никакие лекарства в мире не помогут». Затем я попросила мужа уплатить причитающийся врачам гонорар и больше к ним не обращаться. Так он и поступил.

Г-сподь даровал мне нужные силы, и через пять недель после того как слегла, я уже смогла пойти в синагогу, хотя ноги все еще подгибались. Я возблагодарила Б-га за все, что Он сделал. С каждым днем здоровье мое восстанавливалось, и наконец я распрощалась и с сиделкой, и с кормилицей. С помощью Всевышнего я вернулась к домашним обязанностям и в конце концов сумела забыть потерю своего дорогого ребенка, как того и желал Г-сподь.

У раввина Йоханана бен Заккая было десять сыновей. Девятеро умерли, и в старости он держался за последнего, трехлетнего. Однажды в его доме готовились к большой стирке и поставили на огонь огромный котел. Ребенка посадили на скамейку и как-то позабыли о нем. А он, по-детски неразумный, встал и захотел посмотреть, что там бурлит в котле. Шаткая скамейка накренилась, и ребенок упал в кипящую воду. Он испустил крик – все бросились к нему, и отец пытался спасти свое дитя, но вытащил только детский пальчик и стал биться головой о стенку и кричать: «Плачьте о моем горе, ибо от моего десятого жертвоприношения Б-гу осталась одна только эта косточка». Эту косточку он повесил себе на шею. Когда ученые Талмуда приезжали к нему издалека, он спокойно указывал им на нее, как будто хотел показать ребенка.

Раввин Йоханан был большим ученым. Он знал Талмуд, Мишну и Тору, понимал Каббалу и тайну сотворения мира, мог призывать ангелов и изгонять бесов, знал небесные светила и понимал, что шепчет листва деревьев, и если такое горе обрушилось на великого и доброго раввина, что говорить о нас, грешных? Однако до конца дней своих он оставался терпеливым и благочестивым человеком.

Так и мы обязаны умерять горе наше, когда – помоги нам, Б-же, – наступают черные дни; должны прославлять Праведного Судию, зная, что суд Его справедлив!

Всем нам суждены горькие утраты. Но печаль и траур не помогают, а только подрывают телесные силы и ослабляют душу. Никто, угнетенный телесным недугом, не может служить Г-споду как должно! Когда древние пророки просили Дух Б-жий сойти на них, они играли на свирели, арфе и на маленьких барабанах, чтобы возрадовались все члены тела, ибо Дух Б-жий не спешит приходить к тем, кто болен телом.

Конец моей третьей книжки

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru