В годы первой мировой войны российские еврейские деятели и организации собирали документы и свидетельства о юдофобной пропагандистской кампании и гонениях на евреев в прифронтовой зоне и на основе этих сведений пытались апеллировать к центральной власти. Часть этих документов, относящаяся к первым годам войны, была опубликована в сборнике «Еврейская старина», издаваемом Еврейским историко‑этнографическим обществом: Из «черной книги» российского еврейства: Материалы для истории войны 1914—1915 гг. // Еврейская старина. Том 10. 1918. С. 195–296. «Лехаим» републикует этот материал фрагментарно, опуская многочисленные однотипные описания выселений, погромов и т. п., но сохраняя общую канву изложения, смысловые акценты и жанры: как пересказ событий, так и военные документы, а также документы, фиксирующие петиционные инициативы еврейской общественности.

 

От редакции. Давая здесь первую серию материалов для истории евреев в России в начальный период нынешней войны, мы исходим из двух положений: 1) необходимо ныне же приступить к собиранию и публикации обширного фактического материала, который в будущем послужит историку базою для изображения судеб нации, почти целиком втянутой в водоворот мировой войны; 2) необходимо путем издания такого документального материала прийти на помощь тем политическим деятелям, которые на предстоящем конгрессе мира должны будут поставить еврейскую проблему перед советом народов.

<…>

В международных сношениях принято давать отчеты о важнейших политических моментах в «синих», «белых», «желтых» и других книгах различных цветов [footnote text=’Практика издания так называемых «цветных книг» — тематических сборников политических документов, называемых по серийному цвету обложки, — началась в Англии в XVII веке (Синие и Белые книги), а в других странах Европы во второй половине XIX века (Желтые книги во Франции, Зеленые — в Италии, Красные — в Австро‑Венгрии и т. д.). В том числе эти книги посвящались вопросам внешней торговли, колониальной политики, дипломатических переговоров. В годы первой мировой войны воюющие страны опубликовали несколько «цветных книг».’]спектра[/footnote]. Черный цвет до сих пор, кажется, не использован: его, вероятно, оставили на долю еврейского народа, который является больше объектом, чем субъектом дипломатии. Теперь настала пора издать такую «черную книгу» от имени этой непризнанной державы, которая в черную годину мировой свалки выставила около миллиона солдат на всех театрах войны. Наибольший материал для такой трагической книги дает, конечно, судьба российского еврейства, с которым царское правительство и юдофобское общество продолжали вести истребительную войну в то время, когда еврейская кровь лилась на фронтах для защиты России. <…>

Документальный материал, которым мы здесь пользуемся, составляет малую часть той обширной коллекции документов, которая была собрана междупартийной еврейской организацией, работавшей вместе с еврейскими депутатами Государственной Думы от начала войны 1914 г. до начала революции 1917 г. <…>

I 

А. Положение евреев в первый год войны (июль 1914 — [footnote text=’Доклад был прочитан Максимом Моисеевичем Винавером (1863–1926), юристом, деятелем еврейского Просвещения, политиком, одним из основателей Конституционно‑демократической партии (Партии народной свободы), на конференции делегатов этой партии, состоявшейся 6—8 июня 1915 года.’]июнь 1915)[/footnote]

Начало войны ознаменовалось сильным подъемом патриотического чувства среди еврейского населения всей империи, мобилизация среди еврейского населения не дала почти никакого недобора; газеты регистрировали изо дня в день значительное число добровольцев <…> в столицах и других городах состоялись внушительные еврейские манифестации, носившие характер естественного проявления народных чувств. <…>

Обоснование такого отношения евреев к войне сказывается в современной еврейской печати. На этом пунк­те необходимо хоть вкратце остановиться, ввиду распространенного в некоторых частях общества, даже благожелательно к евреям настроенного, такого взгляда, будто евреи, ввиду их бесправного положения в России, не могут желать ей победы и что потому представляется не только вероятным, но даже извинительным расположение их к врагам России. Эта странная снисходительность принесла впоследствии значительный вред прежде всего самим евреям, и потому уяснение истинного отношения евреев к войне требует, помимо приведенных выше фактов, свидетельствующих о стихийном патриотическом порыве, еще более подробного обоснования еврейской идеологии в настоящей войне.

Орган русских евреев «Новый восход» писал, между прочим, в первом же после объявления войны № (от 24 июля 1914 г.):

 

В России мы родились и выросли, здесь покоится прах наших предков. Неразрывными нитями связаны мы, русские евреи, с Россией, и память о ней бережно лелеют всю жизнь наши братья, злою судьбою прогнанные за океан. Хранители заветов отцов наших, ядро всемирного еврейства, мы, русские евреи, в то же время неотторжимо связаны со страной, в которой живем уже сотни лет и от которой ничто — ни преследования, ни гонения — не в состоянии нас оторвать. В исторический момент, когда нашей родине грозит иноземное нашествие, когда грубая сила ополчилась против величайших идеалов человечества, русское еврейство мужественно выступит в поле битвы и исполнит свой священный долг. <…>

 

Ту же точку зрения отстаивали и отстаивают и сионистская газета «Рассвет» и все [footnote text=’То есть на идише.’]жаргонные[/footnote] газеты, выходящие в Вильне, Варшаве и Одессе и расходящиеся в сотнях тысяч экземпляров. <…>

Под первым впечатлением всех этих фактов реакционные круги и реакционная печать как будто растерялись. Проявилась даже со стороны некоторых представителей правых групп странная и подозрительная экспансивность. «Новое время» говорило о единении и забвении прошлых обид. Но достаточно было намека со стороны правительства, что все остается по‑старому (а этого намека нельзя было не усмотреть хотя бы в отношении к праву жительства семей призванных запасных, в выселении в черту оседлости раненых солдат и в недопущении родственников к раненым, эвакуированным вне черты оседлости), для того чтобы весь этот поверхностный налет исчез и были пущены в ход все прежние приемы, направленные к тому, чтобы принизить смысл сказавшегося в еврейском населении патриотического подъема. Пущена была в ход версия, будто евреи производят торг своим патриотизмом и готовы отдать его лишь в обмен за немедленное дарование равноправия. Несмотря на всю вздорность этой легенды о торге, несмотря на то что ни в одном из еврейских заявлений ни о каких требованиях равноправия не было речи, а наоборот подчеркивалось, что в минуту грозной опасности надо старое забыть и возлагать все надежды на будущее, — эта легенда в разных вариантах повторялась в патриотической печати до тех пор, пока не было изыскано другое, гораздо более опасное оружие, — пока не было выдвинуто против евреев обвинение в повальном предательстве. <…>

Нет сейчас никакой возможности проследить с точностью первоначальный источник брошенного евреям огульного обвинения, идущего вразрез со всеми приведенными выше фактами. <…> Единственными судебными органами, отправляющими в районе военных действий суд с соблюдением некоторых процессуальных гарантий и — что главное — оставляющими всегда письменные следы производства, являются так наз. корпусные суды (военно‑окружные суды мирного времени). И вот, по 9 судебным процессам, производившимся в этих судах, удалось добыть обвинительные акты <…> Из 9 процессов собственно только 8 относятся к так наз. еврейскому шпионажу <…>.

Из 8 дел, по которым преданы были суду евреи, по 6 делам состоялись оправдательные приговоры, причем в числе обвинений, предъявленных евреям по этим делам, было и обвинение в сигнализации мельницы, было обвинение в устройстве телефона и ряд обвинений в беседах с немцами, которые истолковывались либо как указание дороги немцам, либо как осведомленность о месте нахождения немцев и сокрытие этого обстоятельства перед появившимися затем русскими войсками. И вот по всем этим обвинениям, как только они подверг­лись хотя бы самой элементарной проверке, обвиняемые оправданы, а по двум даже прокурор отказался от обвинения.

<…>

Поголовные выселения еврейского — и только еврейского — населения, представляющие армии наглядное доказательство того, что все евреи — шпионы, чередуются с объявлениями и приказами, в которых этот взгляд начальства открыто высказывается. Так, еще 29 июля, то есть [через] 10 дней после объявления войны, комендант поселка Мышенец (Ломжинской губ.) приказал всему еврейскому населению (2000 душ) немедленно выехать из посада. <…>

В начале августа 1914 г. в Яновце (Радомск. губ.) выселено все еврейское население.

В пос. Рыке (Радомской губ.) еврейское население посада выселяли два раза: 27 августа и 25 сентября.

23 сентября 1914 года, по распоряжению коменданта Ивангородской крепости, было выселено в 24 часа все еврейское население из Новой Александрии (Люблинской губ.).

[Далее перечисляются последующие случаи локального выселения евреев.]

27 ноября 1914 г. издан приказ Главнокомандующего <…>:

 

В немецких газетах попадаются статьи, в коих говорится, что в лице русских евреев немцы встретили надежных союзников, которые помимо снабжения продовольствием являются лучшими, зачастую бескорыстными (союзниками), готовыми на все услуги, если это клонится в ущерб русским интересам. В немецкой победе евреи видят спасение для себя от царского гнета и от притеснения поляков. Аналогичные сведения продолжают поступать и от войск. В целях обеспечения войск от вредной деятельности еврейского населения, Главнокомандующий приказал: при занятии населенных пунктов брать от еврейского населения заложников, предупреждая жителей, что не только в период занятия нами данного населенного пункта, но и после очищения его заложники будут казнены, что в случае надобности и приводить в исполнение. При занятии населенных пунктов надлежит путем тщательного обыска убедиться, нет ли здесь приспособлений для беспроволочного телеграфирования, сигнализации, голубиных станций, подземного телеграфа и проч., поступая с прикосновенными к этому лицами по всей строгости закона.

 

<…>

Описывать ужасы, связанные со столь стремительными массовыми выселениями людей с насиженных мест в зимнее время, при отсутствии лошадей и подвод, ужасы пешего странствования с больными и детьми, ужасы голодовок, скитаний, иногда смерти под открытым небом, — нет никакой надобности. Подробный материал в этом отношении собран еврейскими общинными и благотворительными учреждениями в Варшаве и Петрограде, на долю которых выпало заботиться о разоренных выселенцах. В одной Варшаве, по данным, имевшимся около месяца тому назад в петроградском Комитете помощи жертвам войны, скопилось беженцев и выселенцев 80 000, из коих 40 000 приходится на долю выселенных по распоряжению властей. Все эти люди содержатся на средства еврейской благотворительности. <…>

Участь заложников, взятых в разных местах с еврейского населения, заслуживает особого внимания. Самая мысль о том, что государство берет заложников из среды своих собственных подданных, представляется как будто совершенно невероятною. Являясь выражением отжившей давно свой век идеи о круговой поруке за преступление, она к тому же падает своей тяжестью на лучших, почтеннейших людей из состава данной группы. <…> В заложники были взяты люди не только вообще самые заслуженные в еврейской среде, но подчас и такие, которые именно во время войны выделялись своей энергической и самоотверженной деятельностью в пользу нашей армии. <…>

Назначение заложников во многих местах сопровож­далось своеобразным торгом. В первую очередь назначались самые богатые люди; эти затем за известный выкуп освобождались и взамен их назначалась вторая очередь, которая тоже затем за выкуп освобождалась, и взамен бpaлась третья очередь.

Все эти факты приходится приводить с несколько изнурительной подробностью потому, что цензура не допускала за все время сообщения такого рода сведений в печати. <…> С первых же дней войны цензура устраняла из газетных столбцов решительно все, что свидетельствовало о храбрости евреев, о даруемых евреям знаках отличия, о производстве евреев в прапорщики и пр. Редакции петроградских прогрессивных газет («Речи», «Дня», «Биржевых ведомостей» и «Петроградского курьера») обладают большим архивом зачеркнутых красными чернилами гранок со сведениями этого рода. <…> Истинное мученичество в этом отношении выпало на долю специально еврейского органа «Новый восход». Цензура то совсем выбрасывала списки отличившихся в войне, то после протестов и торга с редактором часть выбрасывала и часть оставляла, то, наконец, разрешала обозначать георгиевских кавалеров только инициалами. На столбцах газеты стали появляться портреты георгиевских кавалеров с таинственными инициалами: Абрам К., Моисей Г. и пр. Когда же газета вздумала издать, в качестве приложения, книгу «Война и евреи», ее за это закрыли. <…>

Еще и сейчас в разных пунктах, за чертою родной губернии, странствуют в скотских вагонах десятки и сотни тысяч людей, лишенных крова, живущих на подаяния сердобольных людей. Целыми неделями их держат в вагонах на запасных путях. <…> А население мест, по которым движутся охраняемые стражею толпы, клеймит их криками «шпионы», «жиды‑предатели». Другого объяснения народ этому зрелищу дать не может. <…>

Таковы факты. Выводы, которые из них делает [footnote text=’То есть Центральный комитет кадетской партии.’] Ц. К.[/footnote], изложены в следующем проекте резолюции:

 

Объявление войны вызвало среди всего еврейского населения в России большой подъем патриотического настроения. <…>

Но такой исход лишил бы защитников отжившей старины, которую они выдают за исконные национальные начала, возможности прибегать к антисемитизму как испытанному орудию черной демагогии.

И вот мы видим, как под прямым влиянием все тех же давно известных ненавистников еврейства заблаговременно принимаются меры, чтобы настроить против еврейства армию и народ. <…> Наши противники хотят и после войны продолжать пользоваться тем же отравленным оружием стихийного национализма, каким пользовались ранее. Наше дело — показать массам, что их хотят вновь обмануть, возбудив в них темные страсти и тем отвлекши их внимание от их истинных интересов. Мы должны, по‑прежнему, настойчиво и твердо указывать, что путь к достижению лучшего будущего один, что это тот путь, которым шел весь просвещенный мир, и что на этом пути еврейский вопрос может быть решен только в одном смысле — в смысле признания гражданского равноправия и права национально‑культурного само­определения. <…>

 

Б. Проект заявления на имя председателя Совета министров [footnote text=’Проект записки на имя председателя Совета министров И. Л. Горемыкина был составлен в мае 1915 года еврейским историком и общественным деятелем, руководителем Еврейского историко‑этнографического общества и редактором «Еврейской старины» Семеном Марковичем Дубновым. Проект был разослан представителям еврейских общин Петрограда, Москвы, Киева и Одессы с предложением подписать его для подачи главе правительства, но подан так и не был.’](июнь 1915 г.) [/footnote]

В годину великой скорби и беспримерных бедствий, обрушившихся на шесть миллионов еврейского населения в России, мы считаем своим долгом обратиться к главе русского правительства со следующим представлением.

Одиннадцать месяцев длится мировая война, требующая напряжения сил всех народностей России и в особенности еврейской нации, черта оседлости которой находится в самом огне войны. В рядах русской армии сражается ныне свыше 300 000 евреев — войско, не уступающее по численности войску союзных нам Бельгии и Сербии. <…> В общем порыве были забыты все муки, унижения и тяжкий гнет бесправия, которым подвергались мы в течение последних десятилетий, в особенности же в годы, предшествовавшие войне, когда не прекращались систематические гонения на евреев — выселения из городов вне «черты» и из деревень в «черте», беспощадное изгнание наших детей из учебных заведений, вынуждавшее их искать образования за границей, изобретение все новых и новых оскорбительных правоограничений и, наконец, создание судебного процесса на основании гнусной ритуальной легенды, разжигавшей страсти суеверных масс против евреев. <…>

К великому нашему ужасу, все то, что последовало за достопамятным началом войны, убедило нас в том, что мы опять жестоко ошиблись. <…> Наша вера в справедливость поругана, наша народная честь попрана. <…>

Такой участи не подверглась ни одна из народностей России, среди которых военные власти могли предполагать наличность нелояльных элементов. Не было согнано с мест ни польское население за сочувствие некоторой его части «австрийской ориентации», ни мусульманское население Кавказа за турецкие симпатии аджарцев; не были потревожены даже немцы Курляндии при вторжении германских войск. И это было совершенно правильно, ибо каре подлежат уличенные определенные лица, а не целые народы. Одних только евреев, среди которых даже мелкие групповые случаи активной нелояльности нигде не обнаружены, подвергли жестокому разгрому на основании варварского принципа круговой поруки, ответственности всех за проступок отдельных лиц.

<…>

Еврейский народ должен ныне же знать: за что проливает он в этой войне кровь своих сынов, за что гибнет цвет его молодежи, за что вдовеют его жены и сиротеют дети, — за то ли, чтобы после всех этих великих жертв остаться рабом и мучеником на русской земле, или чтобы зажить на ней свободным, полноправным гражданином? Определенным, ясно выраженным актом верховная власть может дать ответ на этот вопрос, терзающий душу миллионов. Этого акта ждет до глубины души потрясенный народ, ждет возмущенная народная совесть, ждут воины на полях битвы для осмысленного продолжения своего подвига, ждут шесть миллионов людей, принадлежащих к древнейшей культурной нации и не могущих дольше мириться с клеймом гражданского рабства.

II. Выселения евреев

[Описываются локальные выселения из тех или иных местечек и массовые выселения из Ковенской и Курляндской губерний, грабежи и погромы при выселениях и насилие над выселенцами в новых местах их проживания, а также экономическое запустение покинутых евреями областей.]

 

Присланный исправником урядник обходил еврейские дома и требовал, чтобы к 8 час. утра «и праху вашего здесь не было». Выселенным не позволяли останавливаться в пути и нагайками гнали их дальше. Ночевали они в лесу. <…>

Различные железнодорожные власти, от высших до низших, издевались над беженцами по своей инициативе. Для потехи своей и своих друзей начальник ст. Сеченской не допускал передачи пищи, заставлял беженцев бегать из вагона в вагон.

<…>

И местные власти, и местное христианское население с предубеждением встречали выселенцев. Они проезжали не как жертвы войны, не как несчастные, принявшие на себя за всю Россию тяжесть разорения, а как предатели и шпионы. <…> Христиане не сдавали в некоторых местах квартир выселенцам, и это еще больше увеличивало скученность их. В невероятных условиях, обеспечивавших распространение эпидемических болезней, ютились выселенцы в незнакомых им местах. Было еще условие, вызывавшее недружелюбное отношение населения к пришельцам. Наплыв сотен, даже тысяч людей в маленькие городки повлек за собой вздорожание продуктов первой необходимости.

<…>

На главных улицах Ковны все магазины закрыты. Редко попадается лавка зеленщика, булочника или мясника. На весь город есть одна кожевенная и железная торговля. Нет предметов самых необходимых. «За галстухом надо в Вильну ехать», — говорят местные жители. Цены на все продукты крайне вздорожали. Много народу осталось без работы.

 

Приложения

<…>

№ 6. Приказ Верховного Главнокомандующего

Из Курляндской губ.

 

Приказ по полиции

Верховный Главнокомандующий признает поголовное выселение евреев крайне затруднительным и вызывающим много нежелательных осложнений.

Главнокомандующий допускает применение поголовного выселения только в исключительных случаях и считает необходимым взять заложников из неправительственных раввинов и богатых евреев с предупреждением, что в случае измены со стороны еврейского населения заложники будут повешены. Дальнейшие массовые выселения Верховный Главнокомандующий предлагает прекратить; уже высланных евреев возвратить впредь до распоряжения не следует. <…>

<…>

III. Заложники — русские евреи

<…>

Для наглядного изображения применения на деле предложенного мероприятия могут служить события, имевшие место в Сохачеве Варшавской губ. В первых числах ноября 1914 г. прибыл в Сохачев генерал [footnote text=’П. К. фон Ренненкампф, ранее участвовавший в подавлении «Боксерского восстания» в Китае и в Русско‑японской войне, командовал 1‑й армией Северо‑Западного фронта, из‑за конфликта с командующим фронтом во время Лодзинской операции был отстранен от командования армией уже 18 ноября 1914 года, а через год отправлен в отставку. После Октябрьской революции жил в Таганроге сначала под именем мещанина Смоковникова, потом — грека Мандусакиса. Был опознан и арестован; отказался поступить на службу в Красную Армию и был расстрелян по указанию В. А. Антонова‑Овсеенко.’]Ренненкампф[/footnote] со штабом, 6‑го ноября местный раввин Гершель Перкаль и два видных обывателя, Ноех Дайхес и Иосиф Волкович, были через начальника Земской стражи потребованы к коменданту, который им объявил, что по предписанию штаба Ренненкампфа на них возлагается ответственность за весь город; в случае порчи телеграфных или телефонных проводов, стрельбы в войска и т. п. они будут казнены. Приведенные указали, что они не могут отвечать за весь город, а раввин добавил, что если брать заложников, то нужно взять и от польского населения, так как иначе возможны случаи провокации. На это последовал ответ, что разговоры тут излишни, так как комендант лишь объявляет распоряжение штаба, — и задержанные были отведены в арестный дом, где провели ночь в совершенно пустой комнате. <…> Вместе с заложниками поместили также взятых в тот день в плен двух немецких офицеров, и факт этот произвел огромное впечатление среди нееврейского населения, увидевшего, как раввин и два почтеннейших обывателя поставлены в одинаковое положение с германскими военнопленными. <…>

В первых числах декабря комендант Сохачева, без всякого к тому повода, вновь потребовал от еврейского населения заложников. Искали раввина и требовали от евреев указания места его нахождения. Но за его отсутствием стали брать по 12 евреев из местных жителей, задерживая их одни сутки, после чего их отпускали и брали новых 12. <…>

Вечером того дня, когда евреев выселили из Сохачева, в помещение, где находились оставшиеся заложники, 11 человек, вошел адъютант с солдатами и вызвал троих; <…> остальным было сообщено, что сейчас повесят трех евреев. Солдаты потом передавали, что казнь вызвана самими евреями, так как, уходя из города, они подожгли свои дома.

IV. Разгром еврейского населения Литвы и смежных губерний летом и осенью 1915 г.

Отступлению нашей армии, начавшемуся 18 апреля 1915 г. прорывом у Горлица (в Галиции) и закончившемуся отходом далеко на северо‑восток за крепостную линию Ковно—Гродно—Брест‑Литовск, сопутствовали два явления: опустошение очищенной территории и насильственное выселение мужского населения в возрасте от 17 до 45 лет, с одной стороны, и нескончаемая цепь погромов и насилий над мирным населением — с другой. <…>

Атмосфера, создаваемая глухими и тревожными слухами о «еврейской измене», давала возможность подонкам населения и профессиональным юдофобам казенного и неказенного образца развить широкую погромную агитацию. <…> Яд «военного» навета очень часто смешивался с ядом навета ритуального, который щегловитовская юстиция столь умело прививала народному сознанию во время дела Бейлиса. Обвинения носили везде один и тот же характер: евреи сносятся с неприятелем при помощи подземных телефонов и аэропланов и снабжают его золотом и съестными припасами.

На этой канве невежество и спекулирующая на нем злая воля вышивали самые причудливые узоры. По одной версии, евреи привязывают золото под гусиные крылья, и птицы уносят его к врагам. По другой — золотом наполнялись внутренности битой птицы, которая отправлялась в Германию. <…> Священник сообщил народу с церковного амвона, что евреи шпионят и что в животе коровы найден был телефон, приспособленный ими для сношений с неприятелем. <…>

Отношение власти поддерживало представление о преступности евреев и о том, что насилия над ними останутся безнаказанными. Когда в Глубоком солдаты арестовали буйствовавшего казака и повели к коменданту, тот с недоумением воскликнул: «Что, разве нельзя жидов бить?» — и решил, что солдаты — «сами жиды». <…>

Когда в Локачах (Волынской губ.) к казацкому офицеру явились евреи, прося защиты от громил, офицер спокойно ответил: «Я пью чай, а чай люблю горячий, потому лишен возможности пойти на место погрома». <…>

Громили и грабили по преимуществу казаки и драгуны, пехота принимала участие в погроме лишь в редких случаях. О размерах грабежей свидетельствуют результаты произведенных в двух‑трех случаях обысков у грабителей и показания очевидцев, удостоверявших, что казаки отправляли на родину по несколько сотен и даже тысяч рублей сразу. <…>

То, что пережили еврейские женщины в рассматриваемый нами период, заслуживает особого места в военном мартирологе русского еврейства. Не было почти ни одного погрома, который не сопровождался бы единичными случаями насилия над женщинами; в ряде погромов <…> насилия принимали массовый характер. Страшную панику наводило на еврейских женщин появление в городе казацких отрядов, не щадивших ни девочек, ни старух. Бывали случаи, <…> когда все еврейское женское население, заслышав о приближении казаков, покидало город. Людям более зажиточным иногда удавалось выкупать своих жен и дочерей из рук насильников; беднота не имела и этой возможности. Доведенные до отчаяния, женщины нередко бросались в воду, но их вытаскивали и насиловали. <…>

Поражает дикая жестокость и неразборчивость творивших насилия громил. Насиловались малолетние, старухи, беременные и кормящие женщины. <…> Много случаев насилия над 60–70‑летними старухами было в Видзах. Насилия происходили большей частью на глазах других членов семьи. <…>

Только перемена общей политики по отношению к евреям, в сочетании с неуклонной репрессией по отношению к физическим и интеллектуальным виновникам «безобразного поведения чинов некоторых частей», способна устранить ужасы насилий, чинимые защитниками родины над подлежащим их защите населением.

Но на готовность правительства и руководящих кругов армии изменить политику по отношению к евреям нет никаких указаний. После мимолетных колебаний, вызванных весенними и летними поражениями и последовавшим за ними взрывом общественного негодования, «еврейская политика» правительства вновь приняла прежний «твердый», т. е. истребительный характер. <…>

Январь 1916 г.