[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ИЮНЬ 2005 ИЯР 5765 – 6 (158)     

РАББИ ШМУЭЛ А-НАГИД

Маркус Леман

Продолжение. Начало в № 9–12, 2004; № 1–3, 2005

23. В поисках ответа

Вернувшись под утро домой, рабби Шмуэл и не подумал лечь в постель, а долго расхаживал взад и вперед по комнате, размышляя о создавшемся положении и грозящей беде, ища способы примирить двух братьев. Один за другим он отмел несколько вариантов. Потом решил начать действовать. Первейшим долгом главного визиря страны было утешить близких халифа, скорбящих по поводу его кончины, и выразить им соболезнования. Наш герой собирался воспользоваться этим неизбежным ритуалом, чтобы получить представление об умонастроении каждого из братьев и степени упрямства. Это помогло бы ему понять, насколько выполнимы его собственные планы. Он надеялся, что и в том, и в другом случае сумеет понемногу направить разговор в нужное русло, а затем исподволь подведет и Бадиса, и Балкина к сознанию его, рабби Шмуэла, правоты. Правоты лучшего, умнейшего помощника почившего в бозе Хабуса.

Первым делом он отправился к Бадису. Тот бросился ему навстречу, обнял и долго плакал на его груди.

– О счастливейший, достойнейший! – восклицал наследный принц. – Тебе выпала высокая честь находиться у постели умирающего отца моего! Меня-то он в эту минуту отослал от себя… Поведай же – каковы были его последние минуты?

– До самого последнего мгновения повелитель сохранял ясный рассудок, – начал свое повествование рабби Шмуэл. – Расставаясь с нашим миром, он прозревал духовным взором грядущие события и превратности, возможные в судьбе своего государства.

– Так расскажи, расскажи скорей, как всё это было! – требовал Бадис едва не со слезами на глазах. – Что он говорил, о чем думал?

– В последние часы он страшно ослабел, – продолжал рабби Шмуэл, – настолько, что произносить слова мог уже только с большим трудом. Однако, увидев меня, встрепенулся: казалось, к нему вернулись силы. Он собрался с духом и начал говорить. Я почти дословно помню всё, что услышал. И постараюсь передать тебе. «Дорогой мой Шмуэл, наступил наконец день, когда я должен буду ответить за все свои поступки перед Создателем. – Это была его первая фраза. – Да простит Он мне все мои прегрешения. А ты приклони ко мне слух и хорошенько запомни то, что я тебе сейчас скажу. Властители Гранады издревле особое внимание проявляли к духовной стороне человеческой жизни – к искусствам, наукам, мудрости священных книг. Мы старались развивать и торговлю. Однако во времена моего правления мы, пожалуй, сильно забросили военное искусство, стратегию и тактику ведения войн. Возможно, это и характеризует нас достаточно лестно – как миролюбивых политиков, сильных и уверенных в себе. Но не следует забывать, что со всех сторон мы окружены врагами. Вокруг нас – страны и правители, которые не видят большого проку ни в искусстве, ни в науках, ни в мирном сосуществовании. Они помышляют только о ратных подвигах, военных победах, неважно где, как и какой ценой, – лишь бы завоевать славу. С севера исходит серьезная угроза для всей арабской культуры и для главных установлений жизни нашего полуострова. Такой человек, как ты, не может этого не понимать, потому что угроза с севера смертельна и для евреев. Вряд ли вы сможете под властью северян жить столь же счастливо и безмятежно, как живете сегодня. Посему я прошу тебя – будь опорой и помощником моему старшему сыну, служи ему верно – как служил мне. Я надеюсь на Бадиса. Будет куда хуже, если трон унаследует младший сын, несмотря на его горячее к этому стремление. Думаю, ты согласишься со мной, да и религия иудейская обязывает тебя признать приоритет старшего наследника над младшим…»

Так говорил со мной халиф. Я постарался успокоить его, искренно заверив, что в точности исполню его волю. Я сказал ему: «Мне бы не хотелось, чтобы господин мой халиф видел будущее в столь ужасном свете. Пусть он живет и здравствует, пусть правит еще долго ради блага своих поданных». Но в ответ твой отец лишь грустно покачал головой: «Нет, дорогой Шмуэл, любому царству рано или поздно приходит конец. Вавилон, Персия, Греция, Рим, империя Александра Македонского – все они завершили свое существование, и то же судьба уготовила моему царству. Лишь вы, евреи, пребываете на Земле как нечто вечное и неизменное... Но пока что да будет мир». То были его последние слова.

Бадис вновь упал на грудь рабби Шмуэлу и горько зарыдал. Спустя некоторое время он немного успокоился, принялся молча мерить шагами комнату и вдруг заговорил, словно размышляя вслух:

– Да, отец не ошибался. Слишком много внимания уделяли мы искусству и наукам, слишком мало – воинскому мужеству, героизму. В будущем это несомненно должно измениться… А может, прав отец и наше царство вскоре разрушится?.. Ладно, будь что будет, а теперь я халиф и на мне лежит ответственность за существование Гранады, за спасение ее от внешних и внутренних врагов.

– Ты еще не халиф, – мягко возразил рабби Шмуэл.

– Что ты говоришь! – вскипел Бадис. – Как это я не халиф, почему не халиф? Разве не сказал отец мой перед смертью, что я должен править после него? И кто посмеет встать на моем пути?

– Ты прекрасно знаешь кто. Твой младший брат. Плоть от плоти халифа Хабуса. Я уже велел разузнать, каковы настроения в народе, к чему склоняется страна. С великим сожалением вынужден признать, что твои шансы на победу весьма малы.

Бадис побледнел.

– Арабы, конечно, на твоей стороне, – продолжал рабби Шмуэл. – Они ценят тебя как человека справедливого и честного. И хорошо помнят, что ты считался с ними и входил в их положение даже тогда, когда халиф оставался глух к их мольбам. Они уверены, что ты заступался за них даже передо мной. А вот берберы, братья твои и единоверцы, коих в стране большинство, приняли сторону Балкина. Да и меня они смертельно ненавидят. Как ты собираешься их пересилить?

Бадис с минуту пребывал в задумчивости, потом промолвил:

– Я слышал, и среди твоих братьев-евреев есть такие, что тебя сильно недолюбливают. Да, положение и вправду крайне тяжелое, если вообще не безнадежное. Но, может, мы всё-таки попробуем объединить всех наших сторонников и склонить их к решительным действиям? Ведь арабов в Гранаде тоже много. В их числе и простые люди – так называемый народ, далекий от политических козней. Мы должны добраться до них, понять их устремления, должны найти дорогу к их сердцам.

– Превосходно, – отвечал рабби Шмуэл. – Ты говоришь весьма дельные вещи. Как раз сейчас, пока мы тут беседуем, самые влиятельные арабы собрались в кофейне неподалеку. Давай оденемся крестьянами, вымажем лица сажей и попробуем пробраться на это собрание. Послушаем, о чем они там толкуют.

Бадис с радостью согласился. Минут через тридцать они покинули дворец, переодетые и, можно сказать, загримированные.

Те задачи, что в наши дни выполняет пресса (формирует, скажем, общественное мнение, привлекает внимание граждан к объективным недостаткам их бытия, влияет на отношение народа к правительству), в арабской среде далекой той эпохи возлагались на священнослужителей. Последние собирали толпы людей, произносили перед ними проповеди, наставляли на путь истинный, держали пламенные речи, где содержались вполне прозрачные намеки на непопулярных политиков, крупных чиновников-мздоимцев, вообще на происходящее в стране, в ее повседневной жизни, в ее внешней и внутренней политике.

Рядом с одной из самых больших мечетей города стояло некое весьма вместительное строение. Поначалу в нем предполагалось устроить благотворительную столовую для бедных и кормить их там после молитвы. Но зал этот уже давно превратился в своеобразную кофейню, где арабы любили собираться чуть ли не каждый день, чтобы отдохнуть с друзьями или обсудить свои дела за чашечкой излюбленного коричневого напитка. Стены и массивные каменные столбы внутри кофейни украшали бесчисленные таблички; на табличках искусной арабской вязью были начертаны изречения из Корана. Пол устилали ковры и циновки; собравшиеся сидели на них, скрестив ноги по-турецки.

В этот день зал был набит посетителями до отказа. Арабский шейх, важная персона, пригласил в кофейню едва не всех своих политических единомышленников, то есть приверженцев Бадиса, чтобы рассказать им новую притчу. Среди приглашенных было много евреев. Пришли и крестьяне – те, что стояли за Бадиса и отвергали Балкина.

Едва шейх поднялся на кафедру, в зале установилась мертвая тишина. Он оглядел слушателей и неспешно начал:

– Жил некогда великий царь, который впоследствии умер, оставив после себя двух сыновей. Одного сына звали Истина, другого Ложь.

Такой зачин сразу же взбудоражил гостей. Многие тотчас догадались, о чем пойдет речь. Люди одобрительно перешептывались друг с другом.

– Великий царь горячо любил и баловал младшего сына. Того, что носил имя Ложь, – продолжал рассказчик. – Ибо юноша всегда приносил ему только добрые вести. Говорил с восторгом, как счастлива страна, которой правит его отец, как богатеют с каждым днем ее граждане и сколь сильно возросла ее слава благодаря великой мудрости и великому же усердию венценосца. Царю такие речи были весьма по нраву. С наслаждением и радостью внимал он своему младшему отпрыску по имени Ложь. Но однажды настал день, когда другой его сын, которого звали Истина, вдруг попросил у царя аудиенции. Младший брат тотчас запротестовал. «Зачем тебе слушать его, отец? – пожимал он плечами. – Мы оба заранее прекрасно знаем, что может сказать тот, кто абсолютно во всем видит одно плохое. Речи таких людей, как мой брат, лишь беспричинно ранят сердца». Царь, однако, решил выслушать и другого сына. И тогда принц по имени Истина, поднявшись к нему в покои, объявил отцу: «До сего дня твои верные слуги не могли править этой страной так, как ты того некогда желал, ибо ложь застилала глаза тебе, и ее сладкое пение не позволяло ушам твоим услышать хоть единое слово правды. Не доносились до тебя ни мольбы о помощи, ни стоны страдальцев, ни вести о том, что каждый день творится за окнами дворца. Никогда не пытался ты проторить себе путь к своему народу. Видеть перед собой ты хотел лишь слуг, до полу склонившихся в подобострастном поклоне, слышать жаждал только лукавые славословия. Всякий же, кто стоял перед тобой в полный рост, чьи уста возглашали истину, подлежал изгнанию. Ты ни капли не любишь свой народ, совершенно не понимаешь его и не желаешь ничего знать про его нужды и тяготы. Влияние моего брата, принца по имени Ложь, неслыханно и чудовищно по своим масштабам. Сегодня он – тот человек, который позволяет и запрещает, тот, чей приговор неотменим в нашем государстве».

Царь страшно разгневался, повелел выгнать дерзкого сына из дворцовых покоев и запретил ему показываться себе на глаза. Но прошли годы, правитель умер. И вот собрались граждане со всей страны и решили поставить над собой царем принца по имени Истина – чтобы принц по имени Ложь окончательно не вверг их в бездну.

– Да здравствует халиф Бадис, защитник правды! – закричали присутствующие в едином порыве. – Да здравствует Шмуэл, его визирь!

Шейх сначала прикинулся удивленным:

– Как странно, что на ум вам сразу пришли реальные имена! Я ведь рассказал всего только притчу. Обыкновенную поучительную историю… – Он лукаво усмехнулся. – Ну раз так, у меня уже нет выхода; придется открыть всё, что мне стало известно. Нынче ночью в горной пещере собрались берберы вместе с евреями и пытались организовать заговор против Бадиса, но разбежались в страхе, испугавшись завывания волков, которых переполошил греческий огонь. А до того, как разбежаться, они решили напасть на Бадиса и убить его. Убить они хотят и Шмуэла, главного визиря. Царем же намерены поставить Балкина. Я это вам всё к чему говорю? Сохраняйте, возлюбленные братья мои, спокойствие и не принимайте участия в беспорядках, дабы не стала участь ваша такой же печальной, какой непременно будет участь этих берберов. Мы должны тщательно и хладнокровно взвешивать каждый наш шаг.

Посетителей кофейни снова охватило необычайное волнение.

– Да здравствует Бадис! – воскликнули они. – Пусть он придет к нам! Пусть он возглавит наши ряды! Пусть будет нашим предводителем! Под его руководством мы снесем с плеч головы поганых берберов и тех евреев, которые их поддерживают!

Рабби Шмуэл сделал Бадису знак: нужно, мол, немедленно уходить. Но именно в эту минуту их заметил какой-то араб и завопил:

– А кто эти два оборванца, которые жмутся вон там, в углу? Их никто не знает… Конечно, это шпионы Балкина! Больше и быть некому. Хватайте их!

К счастью, рабби Шмуэл и Бадис стояли почти рядом с дверью; им удалось выбежать наружу и в ближайшем переулке смешаться с толпой. Рабби Шмуэл сразу зашагал к дому, а Бадис направился в свой дворец, в Аль-Хамру: рабби Шмуэл счел, что это неразумно – в такой момент появляться на людях вместе.

24. Сила убеждения

В эту ночь рабби Шмуэл созвал всех своих учеников – чтоб они вместе с ним читали Тору и постигали ее смысл. «Если мне суждено нынче отправиться к праотцам, – рассудил он, – то пусть уж смерть придет за мной в час, когда я погружусь в глубины Торы». Еще раньше он позаботился о том, чтобы не пропали его сочинения, не исчезли навеки в неразберихе и сумятице междоусобных стычек. С этой целью он велел сделать триста копий своего введения в Талмуд и раздал их ученикам.

В тот раз они разбирали трактат «Бава-Кама». Главу «Бык, который забодал корову». Ученики сидели тихо, недвижно и почти ничего не могли сказать по существу дела. О чем шла речь на страницах священной книги, молодые люди даже не задумывались. Размышляли они о своем наставнике. Их изумляло, как может этот человек, оказавшись в эпицентре государственных событий, грозящих ему не просто превратностями судьбы, но самой настоящей гибелью, сохранять такое спокойствие. Жизнь его висит на волоске, а он углубился себе в Гемору, рассуждает, осмысливает формулировки, толкует не вполне понятные места, будто ничто другое на свете его не тревожит. Мало того – в эту ночь он казался им еще более хладнокровным и уравновешенным, чем обычно. Его объяснения были краткими и ясными, как никогда, определения – особенно отточенными, и ничего странного за этим не крылось; просто готовность умереть, читая Тору, вознесла дух рабби Шмуэла до недосягаемых высот. Он углубился в спор между рабби Сумхусом и другими мудрецами и в связи с этим начал подробный разбор основополагающих положений закона о презумпциях…

Тут вошел один из людей рабби Шмуэла: главный визирь разослал по городу несколько человек, чтобы те держали его в курсе происходящего.

– Господин мой, – начал прибывший, с трудом переводя дух, – город буквально бурлит, повсюду волнение и смута. Берберы захватили большую часть главных укреплений. Их отряды укрылись в потаенных местах и ждут лишь приказа, чтобы начать действовать. У них наготове масса оружия; в любой момент они могут раздать его населению. Довольно много арабов собралось и под предводительством шейха; этот немалочисленный отряд уже готов к бою. Если господин пожелает, шейх охотно пришлет сюда вооруженных людей для вашей защиты.

– Передай шейху, что лично у меня пока что нет ни малейшей надобности в защитниках, но скажи, чтобы он постарался хорошенько защитить Бадиса, – с полным самообладанием ответил рабби Шмуэл и повернулся к ученикам:

– Что ж, продолжим. Таким образом, на первый взгляд два эти отрывка противоречат друг другу. Вы же помните – из текста главы «Занимающий у товарища» следует, будто Сумхус категорически не согласен делить спорное имущество между двумя субъектами. За исключением, правда, случая, когда корова оказывается на ничейной земле, а не во владениях какого-то одного определенного человека…

В этот момент в дверях возник новый посланец и доложил взволнованно:

– Берберы во главе с Балкином вот-вот набросятся на Бадиса и убьют его. Они уже окружили дворец. Они и тебя собираются убить сегодня ночью. Шейх велел передать, чтоб ты срочно переоделся в чужое платье и бежал отсюда, пока жив. Может, тебя не узнают и не настигнут…

Рабби Шмуэл подошел к окну и сквозь щель в ставнях поглядел наружу. Мимо дома безостановочно шли вооруженные люди, крайне возбужденные, выкрикивающие какие-то имена. Главный визирь Гранады расслышал и свое имя. Мятежники размахивали копьями и мечами, горланили воинственные песни и поносили его всевозможными способами. Эти люди, казалось, совершенно потеряли человеческий облик, превратившись в неуправляемое кровожадное стадо.

– Похоже, бежать невозможно, – сказал рабби Шмуэл. – Впрочем, я и не собирался этого делать. Оставайся-ка и ты с нами, – обратился он к нарочному от шейха. – Снаружи опасно. Я скажу, чтобы тебя покормили, а мы тем временем продолжим занятия… Так вот… Я вам уже говорил, друзья мои, что имеются некоторые несоответствия между этим местом и третьей страницей главы «Занимающий у товарища». Мы, разумеется, могли бы объяснить противоречия тем, что во втором случае речь идет о ситуации, при которой корова находится на ничейной земле, а не во владениях одного из участников спора. Однако…

И снова в дом рабби Шмуэла ворвался вооруженный человек. На сей раз то был высокий юноша с худым лицом и злыми глазами. Головной убор он, видно, где-то потерял и, вполне вероятно, этого даже не заметил. В правой руке он сжимал обнаженный меч. Смертельная бледность разлилась по лицам собравшихся, когда они узнали в незваном госте самого Балкина.

– А-а-а! Еврей! – вскричал сын халифа диким голосом, вперив ненавидящий взор в рабби Шмуэла. – Всё еще ищешь власти над правоверными? Получи же наконец заслуженное воздаяние!

Он взмахнул мечом, явно намереваясь вонзить его в сердце рабби Шмуэла, и с насмешкой процедил сквозь зубы:

– Следом за тобой придет и очередь Бадиса! Братца моего единоутробного…

Смертоносное лезвие уже почти коснулось груди рабби Шмуэла, стоявшего неподвижно, точно каменное изваяние, но тут руку Балкина уверенно перехватила чья-то могучая рука, и меч со звоном упал на пол.

– Кто посмел это сделать?! – заревел Балкин, ослепленный гневом. – Кто бы ты ни был, негодяй, готовься – пришла твоя смерть!..

И он обернулся, желая тотчас броситься на человека, не побоявшегося выбить меч из его руки. Человек этот, не шелохнувшись, бестрепетно встретил взгляд Балкина. Глаза принца налились кровью, он снова сделал было резкое движение, снова вытянул руку с мечом, но потом вдруг отпрянул назад, потрясенный, почти испуганный:

– Б-же правый! Ты? Ты, рабби Ицхак, спаситель моей жизни, мой верный сторонник? Как ты сюда попал, что делаешь в доме нашего злейшего врага?

– Я пришел сюда, чтобы во второй раз спасти твою жизнь, – отвечал ему рабби Ицхак. – Однако сегодня собираюсь спасти не только тело твое, но и душу: уберечь ее от смерти в мире будущем. Разве ты не понимаешь, что намереваешься сотворить? Двойное убийство! Ты только сию минуту кричал, что заколешь самого благородного и уважаемого человека в нашем поколении, а потом порешишь родного брата… Одумайся, Балкин! Приди в себя… Не иначе рассудок твой помутился. Скажи, неужели ты и вправду хочешь, чтоб души умерших преследовали тебя днем и ночью до конца дней? Неужели не сознаешь, что в целом мире не найдется для тебя убежища от них? Они станут преследовать тебя, проклинать,угрожать тебе, они превратят твой сон в сплошной кошмар. Невыносимый и неотступный… Днем и ночью вопли невинно убиенных будут раскалывать твой череп. Ты что же, действительно обезумел и ничего больше не соображаешь? Забыл, что убийство противно всякому, кто верует в единство Всевышнего? Да и где совесть твоя? Остановись на секунду, задумайся, сколь ужасны будут последствия злодеяний, которые ты готов совершить. Не знать тебе спокойной жизни ни в этом мире, ни в будущем; души погубленных однажды отомстят тебе, и ты умрешь ужасной, мучительной смертью. И спустишься в преисподнюю, да, да, в ад кромешный, и уже не выйдешь оттуда. Очнись, Балкин, еще раз говорю тебе, очнись и подумай хорошенько о том, что хочешь содеять!

Выражение лица юноши переменилось. Во взгляде появились растерянность и страх. Суровые слова рабби Ицхака явно произвели на принца впечатление. Однако он всё-таки попытался настоять на своем:

– Разве моя священная обязанность не заключается в том, чтобы восстать против старшего брата, предавшего память предков, народ наш? Разве он поступил честно, поставив берберов, а значит, и своего брата на одну доску с арабами и евреями? И разве это не правда, что сама земля наша восстала против него? Против него всё – горы, реки, долины! Само небо над Гранадой!

– Взор твой затуманен, и сердце твое глухо! – негодующе воскликнул рабби Ицхак. – То, что в твоих глазах выглядит осквернением и предательством, – не более чем справедливость. Естественная и закономерная. Если бы Бадис поставил другие народы выше своих братьев-берберов, тогда, возможно, и возникли бы основания противиться его власти. Но разве не ты сам только что признал, что он стремится дать равные права всем гражданам государства? Брат твой уважает достоинство и права всякого человека. А ты… Что ты собирался сделать? Ты хотел начать свое царствование с позорного и страшного кровопролития, с убийства благородных, ни в чем не повинных людей. Стыдись, Балкин!

Принц стоял посреди комнаты, опустив голову, и выглядел совершенно уничтоженным. По природе своей он был вообще-то человек не злой, в какой-то мере даже совестливый, был отходчив и характер с младенчества имел довольно миролюбивый. Беда состояла в том, что его ослепили жажда власти и нескончаемая лесть сподвижников. Беспощадные упреки рабби Ицхака, которого он справедливо считал спасителем своей жизни и, стало быть, другом, в конце концов сломили упрямство юноши.

– Что же мне теперь остается? – воскликнул он в ужасе и с искренним недоумением.

– Только одно, – раздалось в ответ. – Теперь ты должен выйти к народу и провозгласить, что отказываешься от халифского трона, ибо целиком и полностью убедился: брат твой Бадис, в качестве старшего сына и согласно завещанию вашего отца, халифа Хабуса, имеет законное право царствовать в Гранаде. Поведи своих сторонников за собой, склони их к миру и будь первым, кто припадет к ногам нового халифа, признает его власть и попросит у него прощения и милости.

Некоторое время Балкин стоял, плохо соображая, как быть дальше. Человек, не способный к решительным действиям, он и теперь не знал, что должен делать. В душе его бушевали противоречивые чувства: испуг, обида, уязвленное самолюбие, стыд. В конце концов он сдался и поступил так, как требовал рабби Ицхак.

Большинство жителей страны, отнюдь не стремившееся к самоистреблению в ходе жестокой и кровопролитной войны за власть, с готовностью отозвалось на призыв Балкина и пошло вслед за ним к Бадису – чтобы возложить на его голову корону. Дружные крики толпы во славу Бадиса и его главного визиря рабби Шмуэла эхом разносились по городу и окрестностям; совсем недавно точно такими же радостными воплями народ поддерживал Балкина и благословлял его на убийство брата.

Вечером того же дня рабби Йосеф ибн Мигаш и рабби Нехемия Ашкафа покинули город, опасаясь мести Бадиса. Рабби Ицхак тоже не задержался в столице, поскольку не исключал, что Балкин может передумать, и не был уверен, что Бадис забыл о его измене.

Перевод Эли Погребинского

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru