[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2004 ЭЛУЛ 5764 – 9 (149)
РабБи Шмуэл а–Нагид
Маркус Леман
Глава первая
Кордова
Приходилось ли тебе, любезный читатель, бывать в стране, где после разрушения Храма нашли пристанище и покой чада Израилевы, где жизнь еврейской диаспоры казалась подчас воистину благословенной? Знакомы ли тебе эти края, под небом которых отцы и братья твои становились, бывало, первыми советниками, министрами и вельможами? Вершили судьбы государства? Если земля эта тебе до сей поры не знакома, – давай отправимся туда вместе. Умчимся, как ветер, от нашего тревожного времени, навестим далекое прошлое, эпоху, когда по воле небес случалось большим людям избирать себе советников из народа, верившего в Тору Всевышнего.
Итак, решено. Отрясем от ног своих прах нынешних дней, скроемся от насущных забот под сенью кипарисовой рощи, среди густых зарослей мирта, где над речной гладью слышится трепетание неведомых крыл и порхают бабочки, раскрашенные в диковинные цвета. Где душа полнится сладкими мечтаниями, а на губах ощутим вкус райских плодов. Пусть оживут перед нашим мысленным взором картины минувшего, благородные лица вельмож, мудрецов Израиля, бессмертных поэтов, сыновей гармонии, умевших славить на святом языке величие и праведность Творца.
В западной области Испании, носящей название Сьерра де Кордова, на правом берегу реки Гвадалквивир расположен древний город, окруженный крепостными стенами и высокими башнями. Еврейская община в Кордове существует с незапамятных времен.
Еще в Талмуде, в трактате Иевомойс, упомянут некий Ицхак Рейш Галута, который отправился в Картаву (древнее название Кордовы). Сегодня это город средней величины; там имеются кое-какая промышленность и плохо развитая торговля. Однако в те давние времена Кордова переживала небывалый расцвет. Столица государства, основанного в 515 году пятого тысячелетия халифом Абдаррахманом I, она значительно разрослась и за короткое время превратилась в самый крупный и процветающий мегаполис Иберийского полуострова. Мусульмане, бывшие в те поры властителями всей Иберии, относились к этому городу с особым уважением, почитая его священным для своей религии. Территория Кордовы была столь велика, что обойти ее целиком пешеход мог лишь за шесть часов. В городе обитало около миллиона жителей, а число мечетей доходило до шестисот. Он насчитывал примерно шесть тысяч крупных строений и девятьсот общественных купален. Имелся в нем также монументальный Ученый Дом, а при Доме – огромная библиотека (там хранилось около шестисот свитков из обработанной кожи). Почти восемьдесят общеобразовательных школ были открыты в Кордове. Двор Халифа блистал сказочным великолепием. Центральный дворец украшали четыре тысячи триста мраморных колонн, опиравшихся на золоченые основания. Да и прочие постройки, прилегавшие к дворцу, блистали не меньшей роскошью.
Кроме того, Кордова считалась центром науки, а также поэзии и искусств. Даже властители Флоренции не могли похвастаться столь же богатыми собраниями живописных шедевров и коллекциями ценных рукописей, таким же количеством постоянно гостивших в городе знаменитых ученых, художников и философов. Сами правители Кордовы не чуждались занятий поэзией и науками. Сведущие в разных учениях и искусствах люди стекались в этот город не только со всех концов мусульманского мира, но и из многих христианских стран.
Естественно, расцвет и слава Кордовы благоприятствовали обстоятельствам, в которых существовала еврейская община города. И хотя большинство евреев ютились на узких и тесных улочках, сбегавших по склонам горы, были среди них и такие, кто имел собственные красивые дома и даже летние дворцы в предместье, где сады благоухали запахом апельсинов. Пьянящий этот аромат и вода, бьющая из фонтанов, наполняли воздух необыкновенно приятной прохладой.
То был период особенно углубленного изучения Торы в Кордове или «Добром граде», как нарекли ее основатели-финикийцы. Во главе ешивы стоял рабби Ханох бен Моше, который обучал своих учеников Талмуду, толкуя его в меру собственных сил, поскольку комментарий Раши тогда еще не был создан. В те же времена в городе жил рабби Иеуда Хайюдж, знаменитый грамматист, к которому отовсюду стекались молодые люди, жаждущие познать законы святого языка. Кроме самой Торы, многие еврейские мудрецы изучали науки, необходимые для того, чтобы знание Торы стало совершенным, – математику, физику, медицину. А еще появились в Кордове несколько великих еврейских поэтов.
Но чтобы до конца понять, как именно жил в Кордове наш главный герой, рабби Шмуэл а-Нагид, нам придется вернуться назад и понять, что способствовало перемещению центра изучения Торы в Испанию.
Глава вторая
Тора в диаспоре
Самый крупный во всех отношениях центр изучения Торы за пределами Израиля находился в Вавилоне. Еще до разрушения первого Храма вместе с «изгнанниками Иехонии» пришли туда «и пахарь, и кузнец», которые, как говорили наши мудрецы, «ежели начнут пахать (поле Талмуда) – всяк станет сеятелем (семян знаний), а коль скуют (зададут вопрос позаковыристей) – никто не раскует». Открыли нам мудрецы и то, почему первыми в изгнание ушли умнейшие из народа, учителя Торы: ушли, чтобы сохранить знания, чтоб не забылась, не дай Б-г, Тора в Израиле. Потому-то, когда Храм был разрушен, когда учителя и ученики покинули Святую землю и кончилось изучение Торы, многие из мудрецов Израиля уже долгие годы жили в вавилонской диаспоре, жили в покое и достатке и основали у себя многочисленные ешивы. Так была спасена Тора от забвения. И уже более не прекращалось изучение Святой Книги в земле вавилонской, и во времена, когда был построен второй Храм, многие из еврейских мудрецов и учителей оставались в Вавилоне. Но высшего расцвета достигла вавилонская диаспора, когда знаменитый Аба Ариха, благодаря своей образованности, широкой известности и великому числу учеников прозывавшийся Равом, поселился в Вавилоне и основал ешиву в городе Сура. Рав употребил все свои силы на распространение Торы. Весьма интересен случай, сподвигший его выбрать для своей ешивы именно Суру. Однажды, проходя там, услышал он, как одна еврейка спрашивала другую, сколько нужно молока, чтобы сварить определенное количество мяса. Рав был потрясен тем, насколько забылась Тора в народе Израиля. Даже известнейший запрет, трижды повторенный в Торе ясным и каждому понятным языком, оказался неведом простым евреям! Рав решил непременно основать ешиву в этом городе. Так он и поступил, и в Суру начали стекаться ученики, тысячи и тысячи учеников. С тех пор двумя важнейшими центрами учения стали Сура и Негардея. В последнем находилась ешива мара Шмуэла. Но, кроме них, существовали крупные ешивы и в других вавилонских городах – таких, например, как Пумбедита или Мата Мехасия.
Когда с распространением христианства из земли Израиля один за другим исчезли центры изучения Торы, ешивы Вавилона остались единственными в мире специальными заведениями, где учение продолжало жить. Порядок вещей не изменился и после того, как рав Аши и Равина закончили запись Геморы, и после эпохи савораим, добавившей в Гемару ряд существенных замечаний и алохических постановлений. Он сохранился и тогда, когда началась эпоха гаоним – таким титулом обладали главы вавилонских ешив. Несмотря на то что еврейская диаспора постепенно распространилась по всему миру, нигде больше не возникла ни одна сколько-нибудь важная ешива, и Вавилон по-прежнему пребывал единственным центром еврейского учения. Со всех концов земли в вавилонские ешивы приходили письма с вопросами, с просьбами разъяснить самые разные места Торы. Одни просили растолковать трудный абзац в Геморе, другим требовалось решение алохического вопроса, третьи никак не могли постигнуть смысл предания. Вавилонские гаоны исправно отвечали на все письма, и некоторые из их ответов сохранились поныне. Были гаоны, что оставили после себя целые тома комментариев и алахических установлений. Но ни одного такого же глубокого и исчерпывающего комментария к Талмуду, какой написал впоследствии Раши, не появилось. Не было и ни одного полного собрания установлений во всех областях алохи, подобного Мишне-Торе, написанной впоследствии Рамбамом. Поэтому в те стародавние времена у всякого, кто хотел удостоиться венца Торы, имелся лишь один путь – получить весь Талмуд вместе с комментариями, что называется, «из уст» какого-нибудь выдающегося учителя, запомнить его и научиться свободно ориентироваться в многочисленных, устных же, толкованиях. Возможность такая, увы, редко кому выпадала. Таким образом, единственным местом, где она была реальна, оставался Вавилон.
Но и там наступили трудные времена. Страну завоевали арабы. Гаоном в Суре в тот момент был рав Ханинай, гаоном в Пумбедите – рав Хана, гаоном в местечке Перуз Шавур – мар Ицхак. Гаон мар рав Ицхак вышел навстречу завоевателю Али бен Абутлабу, и тот встретил его благосклонно. Поначалу арабское завоевание даже принесло евреям избавление от многих антиеврейских законов и правил, принятых в конце персидского правления. Но со временем отношение арабских властей к евреям изменилось. У них отняли предоставленную им было почти неограниченную автономию. Ведь Рейш Галута, глава изгнанников из семени царя Давида, с согласия арабских властей был полновластным правителем еврейского населения, и гаонам предоставили самые широкие судебные полномочия. Однако постепенно положение евреев сделалось воистину плачевным.
В результате изучение Торы пошло на спад, и появилась реальная опасность забвения Святой Книги. Должность Рейш Галуты перестала быть почетной, уважаемой и, естественно, утратила прежнее значение. Арабские власти продавали и перепродавали ее каждому, кто мог предложить бoльшую цену; нередко случалось так, что во главе общины оказывались люди, вовсе того не достойные. Между гаонами и теми, что занимали должность Рейш Галуты, возникали разногласия и распри, подчас весьма опасные, чреватые бедой для всего еврейского сообщества. Росло влияние секты караимов, отрицавших учение мудрецов, записанное в Мишне и Геморе, и признававших только письменную Тору. Секта эта появилась на свет, разумеется, как следствие упомянутого выше бедственного положения. Некто по имени Анан, желавший занять должность Рейш Галуты, не получил на то согласия гаонов и решил в отместку им основать секту, которая отрицала бы их мудрость, авторитет и была прямой наследницей секты садукеев, существовавшей в период второго Храма и со временем сошедшей на нет.
Однако по милости небес незадолго до того, как положение стало поистине критическим, вавилонская диаспора дала миру двух гаонов, чьи мудрость и величие поставили их выше всех предыдущих гаонов. То были рав Шрира и его сын рав Хай-Гаон. Когда рав Шрира состарился, он назначил рава Хай-Гаона главой раввинского суда. Рав Хай-Гаон отдавал столько сил обучению своих соплеменников Торе и так в этом преуспел, что про него говорили, будто подобного учителя не бывало дотоле. Он был из семени царя Давида, происходил от потомков Зерубавела сына Шалтиэла, а на печати его красовался лев, украшавший в свое время и герб колена Иеуды, и флаг царей Иеуды. Однако конец рава Шриры был скорым и ужасным: арабский правитель заточил его вместе с сыном, Хай-Гаоном, в темницу и конфисковал все их имущество, а под конец велел повесить столетнего рава Шриру за руку. Именно на это намекает текст свитка Эйха, где сказано «Вельможи за руку повешены будут». Вскоре не стало больше гаонов в земле вавилонской.
Но еще при жизни рава Шриры Всевышний по великой своей доброте позаботился, чтобы знание Торы распространилось по всему еврейскому миру. Произошло это благодаря одному весьма странному случаю.
Наряду с понижением общего духовного уровня ухудшалось и материальное благосостояние вавилонских ешив. Поскольку ешивы в городах Вавилона считались центрами знаний всего иудейского мира, то многие еврейские общины (Испании, Северной Африки, Египта и земли Израиля) посылали им пожертвования для поддержки мудрецов и учеников. С приходом в упадок системы образования решено было послать четырех из величайших вавилонских мудрецов в остальные страны рассеяния, чтобы собрать для ешив дополнительные деньги. Для этой миссии были избраны рабби Хушиэл (отец рабейну Хананиэла, известного комментатора Геморы), рабейну Моше бен Ханох (вместе с ним в трудное путешествие отправились его жена и грудной сын Ханох), рабейну Шмарья, сын рабби Элханана, и еще один мудрец, чье имя до нас не дошло.
Корабль, на котором плыли еврейские мудрецы из Вавилона, был настигнут в открытом море флотом знаменитого морского разбойника Ибн Дмахина, состоявшего на службе у владыки Испании араба Абдаррахмана Аль Нацара. Он бесчинствовал по всему Средиземному морю – от берегов Италии и до берегов Израиля. Неподалеку от Италии четверо еврейских мудрецов попали к пиратам в плен. Потрясенный красотой жены рабби Моше бен Ханоха, Ибн Дмахин решил завоевать ее силой. Узнав об угрожающей ей опасности, женщина обратилась к своему мужу с вопросом на святом языке. Она хотела знать: встанут ли в час воскрешения мертвых утонувшие в море. Муж ответил: «Встанут, ибо сказано: “И с Башана верну, и верну из глубин морских”». Услышав эти слова, праведница тут же бросилась в пучину и погибла, подобно четыремстам отроков и отроковиц, упомянутых в трактате Гитин.
И решено было на небесах, что четверо мудрецов будут проданы пиратами в разные страны, дабы по всем концам Земли распространить знание Торы. Рабби Шмарья попал в Александрию, где местная еврейская община сразу же внесла за него выкуп и сделала его главой ешивы. Рабби Хушиэла продали в Африку, и он стал главой ешивы в Кайруане – самом укрепленном городе среди западноафриканских арабских поселений. Там и родился его сын, рабейну Хананиэл, великий комментатор Талмуда, трудами которого пользовались мудрецы последующих времен. Рабби Моше и сын его Ханох были отправлены пиратами в Кордову; там их выкупила еврейская община города – даже несмотря на то что отец никому не сообщил, кто они такие.
Израильский народ всегда усердно исполнял заповедь о выкупе пленных и о спасении своих братьев из рабства – будь то мудрецы или самые обыкновенные смертные.
В то время в Кордове существовал большой Дом Учения, носивший название «Кнесет а-Мидраш». Под его сводами творил суд и, насколько хватало его знаний, разъяснял Тору своим ученикам рабби Натан Хасид. Туда и пришел рабби Моше со своим мальчиком сразу по освобождении. Это был день, когда евреи изучали действия первосвященников в Йом Кипур. Присутствовавшие дошли, наконец, до места, где сказано: «И на всякое разбрызгивание – окунание». Сие значило, что всякий раз, когда первосвященник стряхивал с пальца жертвенную кровь, он должен был снова окунуть палец в рану жертвы, ибо нельзя, однажды погрузив его туда, совершить сразу несколько разбрызгиваний. И тут рабби Натан ошибся: объявил ученикам, что после каждого стряхивания первосвященнику следовало самому окунуться в микву. Услышав это, рабби Моше, одетый в рванье, который до того безмолвно сидел в углу, встал и спросил: «А тогда как же с другими окунаниями?» Он хотел сказать, что ежели объяснять слова Мишны так, как это делал рабби Натан Хасид, то первосвященник должен был окунаться в микву гораздо больше назначенных пяти раз, поскольку жертвенная кровь из раны стряхивалась бы и стряхивалась.
Окружающие замерли. Неожиданно для всех чужак, выкупленный из плена и молча сидевший у стенки, оказался великим знатоком и толкователем Талмуда. Ученики тут же, окружив его плотным кольцом, принялись задавать ему вопросы на самые разные темы и просили разъяснить непонятные места в тексте. Всем им он отвечал подробно и обстоятельно.
Так было заведено, что ученики по окончании занятий всякий день расходились по домам, а рабби Натан оставался и вершил суд, выслушивая каждого, у кого были тяжбы, обиды или прошения. Однако на сей раз рабби Натан собрался уходить вместе с учениками, даже не взглянув в сторону людей, ожидавших суда. Те бросились вслед за ним, требуя объяснить, в чем дело. И рабби Натан ответил с великим смирением: «Не смею я более быть судьей вам. Вон тому нашему гостю, одетому в рубище, ему быть судьей вашим отныне и впредь. Он – учитель мой, а я лишь его ученик».
Слова эти, сказанные совершено серьезно, были и восприняты с полным пониманием. Кордовская община назначила рабби Моше судьей и главой ешивы. В соответствии с высокой должностью ему принесли подобающую одежду, предоставили в его распоряжение колесницу и назначили достойное жалование. Видя, с каким сокровищем расстался он за бесценок, пират, привезший рабби Моше в Кордову, снова похитил его и затребовал с общины небывало высокий выкуп. Однако община обратилась к правителю с жалобой, где особо подчеркивалось политическое значение того факта, что евреи Кордовы не будут более зависимы от евреев Вавилона, поскольку один из самых ученых людей на свете станет отныне жить в их городе и превратит его в главный центр еврейской мудрости – на зависть остальным странам Европы и Северной Африки. А это, в свою очередь, сулит немалую экономическую выгоду. Обращение к властям принесло желаемые результаты: тотчас воспоследовало высочайшее повеление о незамедлительном освобождении рабби Моше.
Описанные выше события, происшедшие по воле небес и ради великой цели – спасти Тору от забвения в народе Израиля, прежде чем исчезнет последний гаон земли вавилонской, стали причиной коренных изменений во многих областях жизни евреев. До сих пор центром их духовной жизни считался Вавилон, хотя еврейская диаспора появилась в странах Европы в очень давние времена. Рамбам, например, свидетельствует, что его предки поселились в Испании вскоре после изгнания из земли Израиля, да и в германских землях, как пишет Рош, еврейская община существовала издревле, а изучение Торы там процветало всегда. Тем не менее, тамошние учебные заведения имели второстепенное значение по сравнению с вавилонскими ешивами. Теперь же положение дел изменилось. Пребывание одного из величайших еврейских мудрецов Вавилона в Испании превратило всю страну и Кордову в частности в основной центр еврейской духовности, в центр особенно углубленного изучения Торы.
С кончиной рабби Моше его место занял Ханох, сын покойного. Он и поныне считается продолжателем династии вавилонских гаонов, а вот его учеников относят уже к следующему историческому периоду – периоду рабанута.
Глава третья
Юность
В те времена в Кордову переселился некто рабби Йосеф а-Леви, чьим ремеслом была обработка кожи для книжных переплетов. Его родной город Мерида стоял на правом берегу реки Гвадианы. В Мериде царили антиеврейские настроения, и рабби Йосеф вместе с женой перебрались в Кордову – подальше от ярости толпы. Он слышал, что его ремесло в Кордове в большом почете, особенно среди евреев, сильно к тому же усовершенствовавших процесс обработки кож. Будучи настоящим мастером, он надеялся на новом месте упрочить свое финансовое положение. Подобно рабби Йосефу, ремесленники постоянно стекались тогда в Кордову, где легко можно было найти себе заработок и снискать недурное пропитание. На левом берегу реки расположились мастерские кожевенников; люди там трудились от зари до зари. Трудились, не покладая рук. В их ряду заняла свое место и лавка рабби Йосефа. Весьма скоро завелись у него в большом количестве постоянные покупатели, охочие до великолепно выделанных кож.
Благосостояние рабби Йосефа увеличивалось день ото дня, и он был бы вполне доволен жизнью, если бы не одна вещь, без которой счастье казалось неполным. Жена рабби до сих пор не порадовала его потомством. Когда благочестивая и пригожая женщина плакала, жалуясь на свою долю, он привычно утешал ее словами Элькана, отца Шмуэла: «Зачем тебе плакать и отказываться от пищи, зачем хранить печаль в сердце своем? Разве не лучше я для тебя, чем десять сыновей?» Она же отвечала ему словами Ханы-Пророчицы: «Если только воззрит Г-сподь на скорбь рабы своей и даст мне плод от семени мужа, то будет он раб Г-спода, спаситель и защитник братьям своим!» Кстати говоря, семья рабби Йосефа, подобно пророку Шмуэлу, вела свой род от семейств Кораха.
Прошло, однако, не так уж много времени, и жена рабби Йосефа родила в 4753 году здорового и красивого мальчика, которого нарекли, конечно же, Шмуэлом.
Рабби Йосеф с женой всеми силами старались вырастить своего единственного сына согласно Торе и заповедям. Их труды увенчались успехом, и всякий, кто видел отрока, сразу вспоминал стих: «По деяниям узнаешь отрока, поймешь – чист ли сердцем он и прям ли помыслом». Еще в раннем детстве Шмуэлу были скучны игры сверстников; не по возрасту развитый, он стремился к вещам более серьезным, нежели обычные ребяческие забавы. Впитанная с молоком матери любовь к Б-гу оставила на прекрасном лице его отпечаток благородства. Во время молитвы он замирал на своем месте в великом сосредоточении и молился с усердием, вдумчиво, словно взрослый. Похоже, способность молиться с такой поглощенностью в святые слова перешла к нему от матери, о которой говорили, что лишь губы ее шевелятся, но голоса не слышно. Еще в совсем юном возрасте он бегло читал любое место Торы, находя единственно нужные интонации. Будучи десятилетним отроком, Шмуэл уже считался одним из лучших учеников ешивы рабби Ханоха. Глава ешивы говорил об этом мальчике, что он создан для великих свершений, и всегда вспоминал слова рабби Ханании: «Многому научили меня учителя, еще больше взял я от своих товарищей, но не счесть, сколько знаний досталось мне от учеников моих». Грамматику святого языка сын рабби Йосефа изучал у рабби Иеуды Хайюджа и преуспел в ней, как и в любой науке, за которую брался. Насытив ум премудростью Торы, принялся он за прочие науки, необходимые для совершенного понимания Торы, и особых успехов достиг в медицине и в физике – да таких, что вызывал удивление и восхищение у многих арабских ученых. Когда он был еще юношей, один известный арабский физик сказал о нем: «Ученик с превосходной памятью, но лишенный духа мудрости и не способный к самостоятельному творчеству, напоминает осла, везущего воз книг. Ты же, сын мой Шмуэл, подобен скакуну благородных кровей, одаренному всеми достоинствами сразу».
Когда Шмуэл подрос, люди уже говорили, что он создан для великих дел, что любезен и небесам, и Земле. Однако вскоре юноша встал перед вопросом – какое избрать ремесло для постоянного заработка и пропитания. Не хотел он превращать Тору в резец ремесленника, потому-то и подыскивал себе, по совету мудрецов, «чистое и легкое» дело, чтобы было у него довольно времени для занятий Торой, чтобы Тора стала главным делом его жизни, а ремесло – лишь житейской опорой. В конце концов, он решил открыть бакалейную лавочку, ибо это не требовало больших расходов. А при лавочке держал заодно уж и аптеку. В те времена в Испании отдельных аптек, как правило, не имелось, поскольку аптекарское дело было неотъемлемой частью лекарского, и каждый врач был сам себе еще и аптекарь. Один знаменитый арабский ученый, обитавший в Кордове, рекомендовал, правда, отделить аптекарское ремесло от докторского. Но хотя уже тогда кое-кто торговал вразнос простейшими лекарствами, любое хоть сколько-нибудь сложное снадобье нельзя было достать иначе как у врача. Один из друзей рабби Шмуэла, рабби Йона бен Ганах (впоследствии он сыграл в судьбе нашего героя не последнюю роль), написал на латинском языке книгу, посвященную лекарственным составам, а также системе применяемых в аптекарском деле мер веса и объема. Под впечатлением этой книги рабби Шмуэл и решил открыть первую в Испании отдельную аптеку. И, по-прежнему считаясь обыкновенным торговцем, стал, в сущности, аптекарем.
Аптекарское ремесло действительно сулило возможность «чистого и легкого» заработка; заработок, в свою очередь, позволял посвящать большую часть дня изучению Торы. В результате покупатели, заходившие в лавку рабби Шмуэла, иной раз чувствовали себя неловко и даже начинали извиняться за то, что отрывают его от занятий Талмудом. Рабби Шмуэла на каждый товар устанавливал твердую цену, дабы не тратить времени на торг, без которого не могли обойтись остальные продавцы. Если покупателя цена устраивала, они ударяли по рукам, если же нет – рабби Шмуэл тотчас поворачивался к нему спиной и возвращался к своим книгам. Этот метод общения с посетителями приносил хозяину лавки явную пользу. Прежде всего, хозяин экономил драгоценное время и мог посвятить его занятиям, – вместо того чтобы разбазаривать в пустых разговорах. Кроме прочего, он вскоре стяжал славу честного и надежного торговца, на чье слово можно полагаться не задумываясь. Вскоре у него уже не было отбоя от клиентов. Рабби Шмуэл имел обыкновение шутить по этому поводу: «Видно, Сатана сна лишился, оттого что я сижу и занимаюсь Торой; вот и шлет мне народ с самого утра. А до других торговцев ему дела нет: они и так большую часть дня бездельничают. Какой интерес донимать их покупателями?»
Так и жил себе рабби Шмуэл год за годом в покое и достатке, получая немалый доход от своей аптеки и совершенствуясь в понимании Торы. Жил бы и дальше, если бы однажды не потемнело небо над Кордовой и страшные события не потрясли безмятежное бытие кордовской общины.
Халиф Кордовы, Хейшам II, был человеком слабохарактерным. На трон он, что называется, взошел прямо из темницы. Предыдущий халиф пал жертвой заговора, и заговорщики-салабиты (они служили в войске) решили сделать правителем Хейшама, как сказано, сидевшего в ту пору в тюрьме. Хейшам, который полностью зависел от бывших заговорщиков, вел себя нерешительно и даже трусливо. Он вообще имел переменчивый нрав, умом и твердостью духа не отличался. В общем, ситуация соответствовала поговорке: «Если правитель склоняет слух свой ко лжи, все прислужники его – нечестивцы».
В самой Кордове у него было множество недоброжелателей. Когда внутренний конфликт между жителями Кордовы и халифской стражей (а она целиком состояла из бывших заговорщиков) обострился, умиады – одно из племен, населявших тогда Кордову, – обратились к берберскому халифу Сулейману и известили его, что готовы открыть ему ворота города, если он со своим войском выступит против Хейшама II. Сулейман решил не упускать такой выгодный шанс, и тайный сговор состоялся. В самый разгар осады, шестого ияра 4773 года, ворота города по приказу охранявшего их подкупленного умиадами военачальника распахнулись, и берберские орды хлынули в город со стороны предместья.
Верные Хейшаму войска отступили, видя численное преимущество противника, и захватчики начали резать и грабить людей без разбору, отдавая, как водится, предпочтение беззащитным евреям и их достоянию. Этот день стал черным днем для еврейской общины Кордовы. Свитки Торы и синагоги были осквернены, многие выдающиеся мудрецы города убиты с неслыханной жестокостью. Погиб старый рабби Ицхак, судья, праведник и мудрец, погиб рабби Шалом бен Дуръяд из семейства Маймона, составитель талмудического словаря. Во освящение Имени отдал свою жизнь рабби Иеуда бен Йосеф бен Хасдай, известный своими недюжинными познаниями в физике и медицине… Устав от грабежей и убийств, захватчики, в конце концов, подожгли Кордову, подавив тем самым последние очаги сопротивления и лишив горожан еще не отнятого у них имущества.
На следующий день Сулейман торжественно въехал во дворец халифа. Те несчастные люди, что чудом избежали смерти, были согнаны, дабы приветствовать завоевателя приветственными кликами. Растерянные, измученные, ограбленные, лишившиеся близких, стояли они понурой толпой, нехотя восклицая: «Да здравствует халиф!» Сам Сулейман, прекрасно понимая всю фальшь происходящего, к месту процитировал слова поэта: «Они желали мне дней долгих и счастливых, но будь во власти их глава моя – ее снесли бы с плеч». Поначалу берберы (евреи, кстати сказать, называли их филистимлянами) выбрали себе местом жительства предместье Секунда, но по прошествии трех месяцев всем жителям Кордовы было приказано покинуть город, а их имущество объявили конфискованным в пользу завоевателей. Среди изгнанников-евреев был и рабби Шмуэл. В чудовищной суматохе, царившей в день убийств и грабежей, в дыму и пламени он потерял своих родителей и с тех пор безуспешно пытался их найти. Теперь же ему пришлось покинуть город вместе со всеми остальными, разоренным и осиротевшим. По всей вероятности, родители его были убиты, а тела их сгорели дотла во время пожара, устроенного берберами.
Глава четвертая
По дороге в Малагу
«Как птица улетает из гнезда своего, так и человек уходит с насиженного места». Одиноко брел рабби Шмуэл полем, не имея никаких вестей ни о семье, ни о друзьях, ни о знакомых. У него не было даже ясного представления о том, куда направить стопы и где искать пристанища. Заприметив на пути небольшую тенистую рощу, он решил немного отдохнуть под сенью деревьев и, собравшись с силами, облегчить смятенную душу в молитве перед Всевышним, который обещал своему народу пребывать с ним в час бед и прийти на помощь всякому, кто воззовет к Нему от чистого сердца. Сойдя с дороги, чтобы случайные прохожие не могли его потревожить, рабби Шмуэл углубился в рощу и там вознес Творцу милосердному мольбы свои, пребывая в слезах и в неизбывной тоске.
«Сколь завидна участь погибших во освящение Имени Твоего, – говорил он с горечью. – Души их пребудут в покое в долине жизни вечной. Почему не выпало и мне умереть скорой смертью, чтобы вместе с праведниками мог я наслаждаться присутствием Б-жественной Шхины в саду Эдена? Теперь же, медленно угасая, обречен я влачить свое существование в муках и страданиях, пытаясь совладать с жестокой жизнью. А жестокость ее так страшна, что может, не приведи Б-г, заставить человека свернуть с праведного пути и быть за то дважды наказанным – и при жизни, и после смерти».
Рабби Шмуэл увидел добрый знак в том, что молитва легко, свободно излилась из уст его, ибо это, как учат нас создатели Мишны, есть верный признак, что Всевышний преклонил к ней слух свой и принял ее благосклонно. Ему даже пришла в голову утешительная мысль, что если небеса судили ему остаться в живых, то, наверное, для того, чтобы он мог в будущем выполнить некое важное предназначение. Рабби Шмуэл знал и сам про свои выдающиеся способности, но всегда держался скромно и сдержанно перед теми, кому уступал ученостью и положением. Однако, видев своими глазами смерть людей, чьи мудрость и знания превосходили его собственные, он решил, что священный долг преподавания Торы и воспитания учеников возлагается отныне на его плечи несмотря на молодость. Что теперь именно он обязан передать другим знания, полученные от рабби Ханоха, любимого наставника, и употребить дар, которым наделил его Всевышний, на благо братьев своих – сынов Израиля.
В памяти рабби Шмуэла всплыли слова отца, с давних лет неустанно призывавшего сына посвящать занятиям как можно больше времени: «Сын мой Шмуэл! Учи Тору не только прилежно, но и с превеликим усердием, ибо в наши дни не имеет человек в этом мире никакого надежного имущества, кроме мудрости и знаний, которые приобрел». А еще отец любил цитировать мидраш рабби Танхума: «Как-то раз оказался один благочестивый мудрец на корабле среди купцов. Стали они допытываться у него: “Где товары твои и богатство?” Отвечал им мудрец: “Богатство мое куда больше вашего”. Осмотрели купцы весь корабль и не нашли ничего, кроме собственного имущества. Начали они смеяться над незнакомцем. Но тут напали на них пираты и забрали все, что отыскали в трюме. И когда корабль пристал к берегу, не было ни у кого из купцов ни денег, ни еды, ни запасной одежды. Мудрец же спокойно отправился в Дом Учения и приступил к толкованию священных текстов. Поняли люди, сколь велик он в знании Торы, и отнеслись к нему с почтением, и положили ему достойное содержание. И самые уважаемые горожане повсюду сопровождали его. Увидев это, подступили к нему бывшие попутчики-купцы и стали просить: “Сделай милость, замолви за нас словечко перед горожанами – расскажи им, кто мы были и сколько потеряли. Пусть сжалятся и дадут нам хотя бы хлеба, дабы не умерли мы с голоду”. Сказал им в ответ мудрец: “Видите, говорил я вам, что мое богатство больше вашего; ваше пропало, а мое – при мне!”».
Потом рабби Шмуэлу вспомнилась история рабби Моше, отца рабби Ханоха, благословенного учителя. Она сильно напоминала историю, рассказанную в Мидраше. Ведь после всех его бед рабби Моше удалось основать но вый центр учения…
«Кто знает, – размышлял про себя герой нашего повествования, – для какой важной и высокой цели оставил меня Всевышний жить в здешнем мире? Смогу ли я проникнуть в эту тайну?»
В тот день решил рабби Шмуэл целиком посвятить себя Учению, а еще исполнить волю Творца – помогать страдающим и угнетенным братьям своим, нимало не заботясь о собственной пользе.
Внезапно он вспомнил о золотом перстне с драгоценным камнем, который успел спрятать в туфле, едва берберы ворвались в его лавку и принялись ее грабить. Несчастья, падавшие с той минуты ему на голову одно за другим, совершенно изгладили из его памяти воспоминание об этом. Но теперь быстрым движением он стянул с ноги туфлю, стал ее ощупывать и к своей великой радости обнаружил кольцо – целое и невредимое. Глаза его засветились. Он больше не был нищим, как казалось ему поначалу. Этот перстень стоил кучу денег. И от всего сердца возблагодарил рабби Шмуэл Всевышнего, который преклонил слух к его молитве и послал ему лекарство раньше наступления болезни. Ибо сказано: «Прежде чем воззовут ко Мне, я уже отвечу».
Он решил идти в Малагу, отдать перстень в залог и на вырученные деньги снова открыть небольшую лавочку. Малага стояла на побережье, богатых торговцев было в ней хоть пруд пруди, и в этом городе он вполне мог тем или иным путем сбыть с рук любую ценную вещь.
Там, где в наши дни проходит железнодорожная ветка Кордова – Малага, существовала в те времена лишь узкая пешеходная тропа, местами заросшая или чудовищно изрытая. Берберские орды, которые обретались в этих местах, поскольку отсюда им сподручнее всего было устраивать набеги на Кордову, довели дорожку до самого плачевного состояния: путникам подчас приходилось брести по ней, по щиколотку утопая в грязи.
По этой разбитой тропе двигался неторопливо рабби Шмуэл, то и дело вытаскивая ноги из густой жижи и утешая себя упованием на Всевышнего. Чтобы занять свой непривыкший к праздности ум, он читал вслух отрывки из Мишны, которую знал наизусть. Так имел он обыкновение делать всякий раз, когда был занят чем-то несерьезным, не требующим слишком пристального внимания. К великой своей радости он обнаружил, что память у него ничуть не ослабела после пережитого. Он по-прежнему точно помнил весь текст Мишны и ни разу не ошибся, ни в одной строке. И вполне мог повторить слова царя Давида, да пребудет благословенна память праведника: «Не стань Тора Твоя моим развлечением, так и погиб бы я в бедности своей».
Пробираясь понемногу по скверной дороге, ступая с большой осторожностью и негромко повторяя текст священной книги, рабби Шмуэл привычно опускал глаза долу, чтобы никакое постороннее зрелище не отвлекало его. Тем сильнее было его удивление, когда, невзначай подняв глаза, он заметил впереди на приличном удалении двух евреев; те, по всей вероятности, тоже направлялись из Кордовы в Малагу. Рабби Шмуэл ускорил шаг, желая поскорее их нагнать. Когда расстояние между путниками сократилось, он хорошенько вгляделся в этих людей и вдруг понял, что один из них – не кто иной, как его брат рабби Ицхак.
«Подождите, подождите!» – громко закричал рабби Шмуэл. Путники остановились, обернулись… Рабби Ицхак не меньше рабби Шмуэла был поражен, увидев брата.
Оба бросились друг к другу с ликующими возгласами, с радостью в сердце и крепко обнялись. Конечно же, первый вопрос рабби Шмуэла был о судьбе родителей.
– Увы, – отвечал грустно рабби Ицхак, – к великой моей беде, ничего о них мне неизвестно. Не знаю, живы ли они, и если живы, то даже придумать не могу, где могут находиться.
Спутник рабби Ицхака, в свою очередь, оказался добрым знакомым рабби Шмуэла. Рабби Йона Джанах звали его. Все трое продолжили путь в Малагу.
Расчувствовавшись по случаю нежданной-негаданной встречи с братом и повинуясь внезапно охватившему его вдохновению, рабби Шмуэл принялся сочинять стихи на святом языке, которым превосходно владел. Таково было его обыкновение – по всякому грустному или веселому поводу слагать рифмованные строфы. Три стихотворения, сочиненные им на пути из Кордовы в Малагу, дошли до нас. Они напечатаны в его сборнике «Молодая книга псалмов».
Долгий путь, разбитая дорога вконец истощили силы путников. Но однажды ясным солнечным днем их взорам открылся город, безмятежно раскинувшийся вдоль побережья какого-то из заливов Средиземного моря. Еще немного – и они очутились на берегу реки Гвадалмедины, той, что на расстоянии нескольких миль от Малаги разливается во всю свою необычайную ширь. Странники поднялись на гору Гибралферо, с вершины которой, увенчанной небольшой крепостью, прекрасно просматривался город. Они долго любовались дивной картиной. Рабби Шмуэл при виде моря произнес благословение «Свершивший Творение», спутники ответили ему «Амен!» Рабби Ицхак тут же заметил, правда, что, по его мнению, следовало предпочесть другое благословение: «Создавший море великое».
– А я думаю, – возразил рабби Шмуэл, – что это благословение следует вспоминать лишь при виде океана, но никак не при виде Средиземного моря, хоть в Торе оно и называется «морем великим». Ибо трудно предположить, будто лишь ради одного этого моря мудрецы создали особое благословение.
Братья еще долго спорили, доказывая друг другу свою правоту, и в пылу спора на какое-то время даже забыли о своих горестных утратах. Обоих до глубины души радовало, что после столь долгого перерыва им снова выпала возможность беседовать о законах Торы.
Ухоженные грядки и клумбы с цветами, красовавшиеся по сторонам, указывали на близость города. Однако, едва путники миновали городские ворота, в глаза им бросился резкий контраст между самой Малагой и ее окрестностями. Казалось, жители намеренно старались, чтоб Малага пришла в запустение и выглядела как можно непривлекательнее. Кривые узкие улочки были грязны, повсюду валялся мусор, что, впрочем, довольно типично для портового города. Неказистые дома без всяких украшений, сгрудившись, словно налезали друг на друга. Похоже, их строили, не имея никакого плана и замысла. Почти перед каждым домом валялись тюки и громоздились бочки с изюмом, вином, оливковым маслом, миндалем и прочим расхожим товаром. Пахло вокруг весьма скверно. Матросы и грузчики сновали взад и вперед, целиком поглощенные своим нелегким трудом и ни на что вокруг не обращая внимания.
Миновав, наконец, зловонную припортовую часть города, рабби Шмуэл и его спутники оказались на широкой рыночной площади. Вдруг глаза у всех троих широко раскрылись от удивления: что за человек, явно знакомый всем троим, движется им навстречу? Ба, да это, конечно же, не кто иной, как их добрый друг из Кордовы, это рабби Иеуда ибн Гвироль!
Едва заприметив земляков, рабби Иеуда остановился точно вкопанный, потом глаза его наполнились слезами он громко произнес благословение «Воскрешающий мертвых». Путники сердечно обняли старого приятеля и приветствовали его самыми теплыми словами. Рабби Иеуда подробно расспросил друзей о судьбах общих знакомых. Он поведал им, каким чудом вместе с женой спасся от верной смерти во время штурма и разграбления Кордовы и каких ужасных опасностей удалось избежать обоим. В конце концов, какой-то человек, объяснил он, из неевреев, за хорошую плату посадил их на быстрых, как ветер, верблюдов и домчал до берегов Гвадалквивира. Там им удалось попасть на идущий в Малагу корабль.
Рабби Иеуда ибн Гвироль, известный среди арабов под именем Аюб бен Йихйа, умудрился сохранить большую часть своего имущества. В Кордове он торговал драгоценностями и сам занимался ювелирным делом, поэтому при приближении опасности сумел спрятать большую часть товара прямо в собственных одеждах. В Малаге он тотчас открыл ювелирную лавку и через короткое время уже жил в достатке, можно даже сказать, процветал.
Для рабби Шмуэла, естественно, оказалось весьма кстати встретить на чужбине друга, чьим ремеслом была торговля драгоценными камнями. Рабби Иеуда сразу дал ему в долг, под залог перстня, вполне приличную сумму, с тем чтобы вернуть перстень по уплате долга, поскольку он представлял собой фамильную ценность и продавать его рабби Шмуэл не желал. Брата его, рабби Ицхака, рабби Иеуда взял помощником в свою лавку. Для рабби Йоны бен Джанаха он тоже подобрал работу – у знакомого торговца.
Рабби Шмуэл открыл в Малаге небольшую лавочку с аптекой – по образцу той, что была у него в Кордове. Как и прежде, он всякий день имел достаточно времени для занятий Торой, поскольку торговля отнимала у него не более нескольких часов. Он перестал наконец скромничать и отнекиваться, и вскорости вокруг него собрались многочисленные ученики, с которыми он щедро делился сокровищами своих знаний, обучая их всем разделам учения – Торе, грамматике святого языка, Мишне и в особенности – Геморе. Тех учеников, что делали особые успехи в грамматике и языкознании, он пытался обучить еще и стихосложению. Сам рабби Шмуэл был настолько искушен в этом искусстве, что мог выразить стихом практически любую мысль, причем почти с той же легкостью, что и прозой. Личные письма писал он, как правило, рифмованным стихом. Старшим ученикам, овладевшим Мишной и Геморой, рабби преподавал еще физику и логику.
По прошествии нескольких лет у рабби Иеуды ибн Гвироля родился сын; нарекли его Шломо. Когда мальчик подрос, его отдали в учение к рабби Шмуэлу. Спустя короткое время Шломо уже числился среди лучших учеников. Он обнаружил незаурядные способности, и рабби Шмуэл предрекал ему большое будущее. Даже сулил великие свершения. Обучив отрока всем талмудическим премудростям, он стал заниматься с ним стихосложением. К вящей радости учителя и родителей, мальчик с лихвой оправдал возлагавшиеся на него надежды и стал со временем известным мудрецом и поэтом. Стал тем самым знаменитым рабби Шломо ибн Гвиролем. Строфы его до сих пор украшают наши молитвенники.
Незачем говорить, что рабби Шмуэл не брал со своих воспитанников никакой платы – ни деньгами, ни любым другим образом, обучая их только во исполнение заповеди о распространении Торы в Израиле. Пропитание он добывал себе привычным ремеслом аптекаря.
Глава пятая
Близость к власти
Прошло довольно много времени, прежде чем рабби Шмуэл привык к своему новому существованию. Очень трудно было ему примириться с мыслью, что его родные убиты захватчиками или погибли во время пожара. Иногда он утешал себя мыслью, что, быть может, каким-то чудом им удалось спастись и он еще встретится с ними. Но это только увеличивало его страдания, и он мучился сомнениями, поскольку сказано, что память о мертвых должна изгладиться из памяти человеческой. О мертвых – но не о живых.
Ему удавалось забыться и отвлечься от грустных мыслей, лишь занимаясь Торой или преподаванием. Часто вспоминал он стих: «Счастлив муж, которому Всевышний пошлет беды и испытания, но Торе своей научит». Кроме того, он находил облегчение в том, что изливал тоску на бумаге, создавая прекрасные стихи. Часть свободного времени рабби Шмуэл употребил на то, чтобы собрать все свои труды, в том числе и ранние, в единую книгу из трех частей: «Молодая книга псалмов», «Молодой пропо-ведник» и «Молодая книга притч». Тогда же начал он писать знаменитое «Введение в Талмуд», предназначенное для начинающих обучение. Однако и лучшие из его учеников, и даже многие мудрецы (того времени и последующих поколений) считали это небольшое по объему, но бесценное по глубине и смыслу сочинение в высшей степени полезным. Оно дошло до наших дней и обычно печатается в большинстве изданий Талмуда в конце первого трактата – Брохойс.
Все жители Малаги, включая и неевреев, уже знали, что рабби Шмуэл не слишком радуется покупателю, которому нужно сложное лекарство, требующее для приготовления много времени и сил. Ведь в этом случае ему приходилось освобождать рабочий стол от книг и рукописей и надолго отвлекаться от учения. Когда же в лавку приходил человек за разъяснением какого-нибудь места из Геморы, с вопросом, касающимся учения и Торы, – такого посетителя рабби Шмуэл встречал с нескрываемым энтузиазмом и старался помочь ему как только мог.
Малага была очень древним городом, и еврейская община в ней существовала со времен римского владычества. Первые евреи вообще пришли сюда еще вместе с финикийцами; финикийцы и основали город. В ту эпоху, о которой идет речь, Малага считалась одним из крупнейших торговых центров. А поскольку значительная часть торговли сосредотачивалась в руках евреев, то сюда приезжали еврейские торговцы со всех концов света. Даже из такой далекой страны, как Германия, в Малагу привозили на продажу диковинные для Испании товары – медвежьи шкуры, щиты, копья и медь. Из Испании же вывозились цитрусовые и вина.
Все эти еврейские купцы, конечно, слышали о рабби Шмуэле и непременно посещали его лавку. Они являлись и по торговым делам, и для того, чтобы задать вопросы, связанные с Торой. Возвращаясь в Германию, где знатоки Святой Книги жили еще со времен разрушения Храма, торговцы рассказывали о новом светоче еврейской учености, воссиявшем в земле Испанской, и, таким образом, имя рабби Шмуэла сделалось известно далеко за пределами страны. Беседуя с соплеменниками, приезжавшими из других земель, рабби Шмуэл старался узнать как можно больше о жизни и традициях разных народов и стремился понять, как правильно вести себя с людьми, чьи обычаи кажутся, на первый взгляд, странными и непонятными. Редкое для тех времен свойство; оно немало помогло ему в дальнейшем.
Рабби Шмуэл свободно владел несколькими языками и, в частности, блестяще знал арабский. В ту эпоху лишь немногие были обучены грамоте; кое-где умением читать и писать могли похвастаться считанные единицы. Поэтому к рабби Шмуэлу частенько обращались с просьбой составить, а то и растолковать какую-нибудь купчую или, скажем, судебную бумагу. Он соглашался помочь, соглашался за небольшую плату, и это занятие тоже было бесспорно «чистым и легким», дававшим хлеб насущный, но не требовавшим слишком длительного отрыва от страниц Торы. Документы приходилось писать на разных языках, ибо и сам город был населен выходцами из множества стран, а купцы, приезжавшие со всех концов света, делали эту смесь еще более пестрой.
Однажды к нему заглянул еврейский торговец из Египта. По своим торговым делам он должен был отправить множество писем сходного содержания купцам и чиновникам разных государств. Рабби Шмуэл написал ему письма по-арабски, по-арамейски, по-гречески, на иврите, латыни и на кастилианском наречии. Этот купец, оказавшись в Вавилоне, рассказал рав Хай-Гаону о рабби Шмуэле, и вскоре между двумя мудрецами завязалась оживленная переписка. Почту тогда, разумеется, не отправляли на слишком большие расстояния, посему письма сперва шли рабейну Нисиму в тунисский Кайруан, а уж от него – к обоим адресатам.
В те времена на больших городских площадях, ничем не защищенных от изнуряющей испанской жары, в изобилии можно было видеть прилавки писцов и лотки мелких торговцев, – точно так же в наши дни то там, то здесь стоят киоски газетные и с газированной водой, мороженым и прочим. Аптека рабби Шмуэла тоже располагалась на площади – прямо против дворца Ибн аль-Арифа, визиря и главного писца гранадского халифа Хабуса. Практичный визирь пристально надзирал за своим имуществом, включавшим в себя, кроме прочего, огромные сады и виноградники в окрестностях Малаги. От своих слуг и управляющих он требовал содержания хозяйства в образцовом порядке, а во время своих частых и продолжительных отлучек в Гранаду заставлял их регулярно высылать ему туда подробные отчеты о положении дел. Он совершенно не желал считаться с тем «незначительным» обстоятельством, что никто из его слуг и управляющих не умел писать. В поисках выхода слуги визиря, в конце концов, обратились однажды к рабби Шмуэлу, – благо его лавка располагалась в двух шагах от дворца. Рабби Шмуэл тотчас достал письменные принадлежности и составил требуемые визирем бумаги в наилучшем виде.
Написанный превосходным арабским языком, толковый и подробный отчет буквально ошеломил визиря. В особый восторг его привели замечания на полях: речь шла о том, что именно следует исправить или улучшить и как собрать еще больший урожай с виноградников и фруктовых садов. Подобной рачительности визирь никак не мог ожидать от своих слуг, чье скудоумие было ему хорошо известно.
Дождавшись момента, когда дела не требовали его непосредственного присутствия в Гранаде, визирь испросил у халифа позволения отлучиться. Прискакав в Малагу, Ибн ал-Ариф немедленно потребовал у своих слуг ответа – кто тот мудрый человек, что составил для него отчет. Слуги назвали рабби Шмуэла, и визирь немедленно потребовал его к себе.
– Послушай меня, о муж ученый, умудренный разнообразными знаниями! – обратился он к рабби Шмуэлу, едва тот предстал перед ним в парадной зале дворца. – Не пристало человеку с твоими талантами просиживать свой век в лавчонке. Соблаговоли помогать мне в трудах моих и займи должность моего писца!
Рабби Шмуэл не посмел, конечно же, напрямую отвергнуть предложение властного вельможи, бывшего фактическим правителем страны, поскольку халиф Хабус никогда не предпринимал ничего хоть сколько-нибудь серьезного без согласия своего визиря и главного советчика. Рабби Шмуэл прекрасно помнил предупреждение мудрецов: «Не становись известным сильным мира сего». Но возможности отговориться не было, и он понял, что придется соглашаться. При этом он втайне понадеялся, что сумеет использовать свою близость к визирю во благо соплеменникам.
Уже в те дни рабби Шмуэл считался величайшим мудрецом своего поколения во всех еврейских общинах Испании. Его учитель, рабби Ханох бен Моше, отошел в лучший мир еще до изгнания евреев из Кордовы. Произошло это при довольно страшных обстоятельствах. В день праздника Симхас Тойра, в 4775 году от сотворения мира, он поднялся к Торе, сопровождаемый наиболее уважаемыми членами общины. Внезапно старые, прогнившие от времени доски в нижней конструкции бимы надломились и все, кто находился на биме, попадали вниз. Рабби Ханох, в ту пору уже глубокий старик, падения не пережил, ибо получил перелом позвоночника. Эту трагическую историю долго переживали все евреи Кордовы. Позже, когда над их головами разразилась небывалая дотоле беда и берберы практически уничтожили город, многие говорили, что смерть избавила праведника от созерцания ужасных несчастий, постигших общину.
После кончины рабби Ханоха ученики его рассеялись по городам и весям и основали повсюду множество новых центров изучения Торы. Среди учеников же самым блестящим и одаренным твердо считался рабби Шмуэл. Вскоре он фактически стал духовным лидером всего еврейского населения страны. Тем больше значило в свете всего этого его приближение к сильным мира сего.
Рабби Шмуэл был вынужден покинуть Малагу и отправиться в Гранаду вместе с визирем. Тот с каждым днем все больше проникался восхищением к новому своему помощнику. Авторитет рабби Шмуэла в его глазах рос буквально не по дням, а по часам. Однажды визирь заговорил с ним о сложностях большой политики, рабби Шмуэл и тут обнаружил завидную осведомленность. Он знал и понимал очень многое. Обладая незаурядными способностями, наш герой отличался к тому же великим прилежанием в работе. В любом деле, ему порученном, он был абсолютно надежен.
Халиф, любивший шумные пиры и вообще всяческие увеселения больше всего на свете, постоянно испытывал нужду в деньгах. Однажды ему потребовалась особенно крупная сумма, и он повелел визирю взыскать ее с десяти самых богатых своих подданных. Под каким предлогом? Это волновало халифа меньше всего. Да пусть хоть отправят всех десятерых на плаху, если нельзя иначе, а имущество конфискуют. Визирь попал в весьма затруднительное положение. Приемлемого решения он не видел. Но знал, что и без того не слишком любим в народе. Того и гляди – влиятельные и смелые сограждане подошлют к нему наемных убийц… С другой стороны, если не исполнить приказ, правитель прикажет казнить его самого.
В отчаяньи визирь обратился за советом к рабби Шмуэлу.
– Чего стоит твое достояние? – спросил его рабби Шмуэл.
– Если обратить все мое имущество в наличность, то, конечно, нужная сумма наберется, – отвечал визирь.
– Ежели так, то лучше отдать халифу все, что имеешь, но только не возбуждать против себя гнев гранадской знати. Капитал можно нажить, утраченное имущество – вернуть. Однако если потеряешь голову...
По зрелом размышлении визирь решил последовать совету своего писца. Вскоре слух о его благородном поступке распространился по всей стране, и отношение людей к нему резко переменилось. Сам халиф, узнав все обстоятельства, был до того доволен преданностью своего слуги, что пожаловал ему богатые дары. В конечном итоге предприятие оказалось для визиря весьма прибыльным: он с лихвой вернул себе то, что отдал.
Но однажды визирь тяжко заболел, и в жизни рабби Шмуэла вновь произошли крутые перемены.
Перевод с иврита Э. Погребинского
Продолжение следует
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
E-mail: lechaim@lechaim.ru