[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  ЯНВАРЬ 2005 ТЕВЕС 5765 – 1 (153)     

РАББИ ШМУЭЛ А-НАГИД

Маркус Леман

Продолжение. Начало в № 9–12, 2004

13. Из рабства на свободу

Эмир Биха, господин рабби Йосефа, решил, как и было обещано, в знак особой милости освободить своего еврейского раба, дать ему возможность вернуться к родным. Но прежде он вознамерился выяснить, что следовало, о членах его семьи: живы ли они, и если живы, то где находятся. В этом деле ему сильно помог раввин Хай Гаон, только что вышедший из тюрьмы благодаря смелому и благородному вмешательству рабби Йосефа.

Читателю уже известно, что Хай Гаон многое знал о славных деяниях рабби Шмуэла. Рабби Шмуэл был еще простым торговцем в Малаге, когда раввин получил от него первую весточку. Потом наступило молчание, но Хай Гаон списался с рабейну Нисимом из Кируана: тот состоял в постоянной переписке с рабби Шмуэлом и с тех пор служил связующим звеном между ним и Хай Гаоном.

Теперь, узнав, что Биха разыскивает близких рабби Йосефа, Хай Гаон решил не только оказать услугу эмиру. Он преследовал еще и свою цель. Рабейну Нисим из Кируана почти обнищал, истратив все имевшиеся у него средства на выкуп пленных евреев. Уговорив его перебраться в Испанию, можно было бы без особого труда найти там для него достойный заработок. К тому же испанская община неизмеримо больше африканской нуждалась в наставлениях этого выдающегося мудреца.

Раввин тут же снарядил двух посланцев – одного к эмиру, дабы уведомить того, что он прекрасно знаком с рабби Шмуэлом, сыном рабби Йосефа, занимающим нынче пост главного визиря в Гранадском халифате, другого же – к рабейну Нисиму с предложением сопровождать престарелого рабби Йосефа в долгой и утомительной поездке к сыну, а заодно уговорить его перебраться в Испанию вместе с семьей.

Несколько дней спустя рабейну Нисим ответил Хай Гаону. Почтенный этот человек писал, что готов помочь рабби Йосефу всем, чем сможет, но сам лишен возможности теперь же перебраться в Испанию, ибо должен подождать, пока ученики его встанут на ноги. Получив известие от раввина, эмир позвал к себе рабби Йосефа.

– После долгих и упорных поисков, – начал он, – мне наконец удалось обнаружить местонахождение твоего сына Шмуэла. В удел ему достался поистине каторжный труд в каменоломнях Гранады. Без малейшей уверенности в завтрашнем дне добывает он себе жалкий кусок хлеба. Добывает – без всяких преувеличений – потом и кровью. И не лелеет даже слабой надежды на перемену судьбы.

Глаза рабби Йосефа, услышавшего слова повелителя, засветились радостью. Шмуэл нашелся! Он жив! Он не погиб в день разрушения Кордовы!..

– Ну и что? – без раздумий отвечал он Бихе. – Тут нет ничего страшного… Если сохранилась в нем духовная мощь, чтобы идти по жизни прямыми и праведными путями, то все равно счастлив он в этом мире и хорошо ему будет в мире вечном. Многие великие мудрецы Израиля зарабатывали свой хлеб тяжелым физическим трудом. Что касается меня, я не буду ему в тягость; у меня ведь есть профессия. И хотя я сильно постарел и силы мои уже не те – кроме возраста, их подорвали еще беды и невзгоды, – я все-таки буду стараться облегчить его существование.

Эмир улыбнулся:

– Я, кажется, был не совсем точен, когда говорил о каменоломнях Гранады. Прости меня. На самом деле твой сын удостоился высокой и почетной должности; только мечтать о ней может еврей в наши дни. Твой сын – главный визирь при дворе халифа Хабуса, под высоким покровительством которого процветают в Гранаде науки и искусства. И он фактически правит страной. Вот письмо; его прислал мне глава ешивы Хай Гаон. Прочти и возрадуйся.

Рабби Йосеф взял письмо из рук эмира и внимательно его прочел. Однако вместо радости, вместо ликования, которых ожидал от него эмир, рабби Йосеф грустно покачал головой и вздохнул:

– Право же, лучше бы он не забирался так высоко... Сколько тяжких испытаний, сколько опасностей для тела и для души таит в себе его должность!

Он помолчал, потом заговорил снова:

– Господин мой эмир, дозволь мне пасть ниц перед тобой и просить о благодеянии. Множество милостей оказал ты мне в прошлом, окажи еще одну, последнюю: позволь отправиться к сыну. Ах, если бы за спиной у меня выросли крылья! Я устремился бы к нему с быстротой птицы… Какое неслыханное счастье – сын мой жив и мне доведется его увидеть, прежде чем я умру!

– Я освободил бы тебя и без твоей просьбы, дорогой мой Йосеф, – отвечал растроганный эмир.

В тот же день Биха велел отвезти рабби Йосефа на корабль, стоявший на якоре у берега реки Прат. Оттуда, выйдя в море, судно поплыло в Малагу.

14. ПодходЯщаЯ партиЯ

По утрам халиф Хабус имел обыкновение ездить верхом в окрестностях Гранады. Он садился на лошадь в тот ранний и тихий час, когда восточный край неба только-только начинает алеть, возвещая скорый восход солнца. Свои прогулки халиф любил совершать в одиночестве; правда, ради безопасности господина, позади и на некотором отдалении скакали вооруженные стражники. Охрана, впрочем, не нарушала иллюзию одиночества, так как ни справа, ни слева от всадника никого не было видно.

В тот день Хабусу почему-то пришло на ум поехать дальше обычного. В конце концов повелитель Гранады оказался на весьма значительном расстоянии от города. Он то взбирался на холмы, то спускался в долины, пробираясь вперед узкими тропками, петлявшими среди плодоносных полей. Вершины холмов оставались голыми, даже малого деревца нельзя было там разглядеть, зато долины, лежавшие меж холмов, цвели пышным цветом. Клонилась под ветром высокая трава, поднимались злаки, зрели овощи. В долинах струились ручьи, птицы пели в кронах деревьев и прилежно трудились селяне, обрабатывая свои наделы. Деревни, по большей части, лепились к склонам гор. В центре каждой стоял дом – самый высокий из всех, на крыше его бессменно дежурили деревенские стражи.

Неожиданно халифу захотелось пуститься вскачь по крутому склону, чтобы поближе разглядеть какую-то из деревень. Недолго думая, он вонзил шпоры в бока своему коню, и тот, мгновенно сорвавшись с места, пустился вверх сумасшедшим галопом, отчего халифа, разумеется, тотчас выбросило из седла, и он, описав дугу, полетел на землю. Ему, однако, сильно повезло: он угодил прямиком в объятия какого-то гранадского еврея, которому случилось именно в это утро проходить в тех местах. Тот подхватил халифа сильными руками, не позволив ему сорваться вниз, на острые скалы, и разбиться насмерть.

Несколько секунд Хабус был без сознания, потом потихоньку начал приходить в себя. Глядя в лицо изумленного своего спасителя, он произнес негромко, но твердо:

– Еврей, ты спас мне жизнь. Однако знай: я строго-настрого запрещаю тебе рассказывать об этом кому бы то ни было. Слышишь? Свою тайну ты должен свято хранить до конца дней, но за это ты получишь от меня достойную награду уже сейчас. Скажи лишь, как тебя зовут и нет ли на свете чего-то такого, чего ты желаешь больше всего.

– Меня зовут Йосеф ибн Мигаш, – отвечал еврей. – Но я не нуждаюсь в награде. Довольно уже и того, что мне выпала честь спасти нашего высокородного повелителя, да пребудет с ним вечно благословение небес. Жизнь каждого человека, даже самого ничтожного, важна и дорога Творцу; всякий, кто уберег ближнего от смерти, будет поэтому удостоен награды в грядущем мире. И уж тем более дорога Творцу жизнь человека столь значительного, как наш всемилостивейший господин.

Рабби Йосеф – дед рабби Йосефа ибн Мигаша, ученика рабейну Ицхака Альфаси, много лет занимал пост главы ешивы, но мало-помалу состарился. Он уже не справлялся со сложной работой, требовавшей, естественно, сил, которых у него больше не осталось. Рабби Шмуэл, в свою очередь, сверх всякой меры занятый на государственной службе, тоже не мог уделять ученикам достаточно времени. Поэтому рабби Йосеф ибн Мигаш одновременно исполнял обязанности главы ешивы и судьи. Вместе с двумя другими судьями, рабби Ицхаком  Делионом и рабби Нехемией Ашкапом, он занимался повседневными проблемами, связанными с жизнью общины, а с особенно трудными для разбора делами обращался к рабби Шмуэлу.

Глядя на халифа, рабби Йосеф решил, что сейчас не лучший момент для того, чтобы воспользоваться его предложением. Зачем ему подарок, даже царский? Пусть лучше Хабус чувствует себя в долгу перед евреем, не давшим правителю Гранады сломать себе шею. А милости от него можно будет потребовать в более подходящую минуту. Кто знает, какие напасти ждут общину, какие беды и лишения подстерегают… Словом, от награды он решительно отказался.

Халиф огорчился. Его совсем не радовала мысль, что кто-то станет гордиться: вот, мол, сам халиф обязан ему жизнью. Тем более если этот кто-то – еврей. Он повнимательнее вгляделся в рабби Йосефа ибн Мигаша и вдруг понял, что тот ему знаком: он не однажды видел его на официальных приемах, куда приглашались самые почтенные жители города, в том числе евреи. Пришло ему на память и другое.

– Помнится мне, – задумчиво проговорил Хабус, – что у тебя есть юная дочь.

Лицо рабби Йосефа исказилось от ужаса. Бедняга задрожал всем телом.

– Не бойся, – успокоил его халиф. – Ничего дурного я тебе не сделаю. Думаю, тебе будет приятно и даже лестно выдать свою дочь за моего главного визиря. За рабби Шмуэла. Наверное, ты слышал, что прежняя его жена была убита в день, когда разбойники ворвались к его тестю.

На несколько мгновений рабби Йосеф погрузился в раздумье. Потом ответил:

– Безмерно высока честь, которой хочет удостоить меня его светлость. Однако да будет известно его светлости, господину моему халифу, что не меньше, чем он сам ценит рабби Шмуэла как государственного деятеля, ценим мы, евреи, его величие в знании Торы. Не будет ли зазорно такому выдающемуся сыну своего народа, как рабби Шмуэл, при его уме и талантах, взять в жены дочь простого человека?

– Простого человека? – изумился халиф. – Да разве не ты – глава ешивы и городской судья?

– Пусть простит меня господин мой халиф, но у нас величие человека не измеряется должностью, которую он в данный момент занимает. Рабби Шмуэл, по великой скромности своей, по доброте и великодушию, действительно назначил меня главой ешивы; однако на самом деле я всего лишь обыкновенный человек, никакими особыми качествами не наделенный. И как посмею я поставить всеми почитаемого мудреца в столь трудное положение? Ему ведь будет очень нелегко отказать в просьбе своему повелителю, если он сочтет женитьбу на моей дочери неподходящим для себя делом…

Хабус молчал. Однако выражение его лица свидетельствовало о том, что для себя решение он уже принял. Его всегда удивляло, что еврейские мудрецы склонны принижать собственные достоинства, зато воздают безмерные хвалы своим собратьям. В этом смысле они разительно отличались от мудрецов его народа. Те вели себя совсем иначе. Каждый, как правило, всячески выпячивал свой ум, свои познания и любым способом норовил умалить заслуги остальных. Не дай Б-г было кому-нибудь проявить хоть малейшее неуважение к такому гордецу!

«Видно, – думал халиф, глядя на собеседника, – учение Израиля – это не только тысячелетняя мудрость, не только глубокие знания; они присущи учениям других народов тоже. Должно быть, в их Торе заложена такая мощная нравственная основа, что благородство, самоотречение, другие высокие душевные свойства становятся как бы второй натурой человека, эту самую Тору всю жизнь постигающего…»

В отдалении уже слышался стук копыт. Вот-вот должны были показаться наконец телохранители халифа, растерянные, до смерти напуганные столь долгим и необъяснимым отсутствием хозяина.

Халиф подхватил под уздцы свою лошадь (животное к тому времени уже слегка успокоилось), вскочил в седло и сказал рабби Йосефу на прощанье:

– Обещаю воздать тебе, что называется, по деяниям твоим, но помни приказ: ты должен замкнуть свои уста и никогда не говорить о падении правителя с лошади. А теперь исчезни: мои люди появятся здесь через минуту. Им не следует тебя видеть.

Сердце Хабуса, несмотря на скверный нрав и прочие дурные свойства этого человека, в тот момент все-таки переполняло чувство благодарности к спасшему его еврею. Он хотел отплатить ему добром немедленно, а посему, не откладывая дело в долгий ящик, отправился в дом своего главного визиря.

Снаружи жилище рабби Шмуэла выглядело довольно скромно: обитатель его вовсе не хотел возбуждать зависть в окружающих. Однако внутреннее убранство помещений отличали богатство и роскошь. Радением искусных зодчих стены дома были возведены так умело, из такого материала, что каждый звук, раздававшийся под сводами, ублажал слух особой чистотой и приятностью. Конфигурация окон, освещение – все было продумано до мельчайших деталей; мягкий свет в комнатах падал на великолепную мебель, на изысканные вазы и узорчатые ковры, подчеркивая красоту многочисленных оттенков.

На всю эту роскошь Хабус взирал с полным равнодушием. Радовал его только горящий камин: от него шло тепло, согревавшее тело. Сам рабби  Шмуэл привычно сидел за рабочим столом, разложив перед собой пергаментный свиток. Сын Израиля слагал стихи на святом языке.

При появлении халифа визирь встал и трижды поклонился.

– Что это ты пишешь? – заинтересовался тот.

– Стихи, – отвечал рабби Шмуэл. – Стихи о человеке в разную пору жизни.

– Любопытно. Ну-ка прочитай, что ты там сочинил.

Рабби Шмуэл незамедлительно исполнил просьбу и снова склонился над свитком:

В первый год ребенок ползает

На четвереньках,

       пока не подрос,

В десять лет

       скачет между родителей,

Как козленок

       средь взрослых коз.

В двадцать лет

       он любим другими

И щеголяет перед дамой любой,

В тридцать лет

       он наслаждается

Своей силой, юностью и красотой.

В сорок – его всё больше тянет

Старых друзей кружок,

В пятьдесят –

       улетает юность

И смолкает детства рожок.

В шестьдесят –

       ужасы времени

Подступают со всех сторон,

В семьдесят – нету конца болезням,

И к покою стремится он.

В восемьдесят –

       время его подловит

В дюжину

       хитрых силков,

В девяносто –

       темна дорога

Тихо слепнущих стариков.

В сто – но кто

       доживает до ста? –

На него идут поглазеть...

Ну, а кто умирает, – черви

Не дадут тому постареть.

Вот и я, свою плоть оплакав,

Буду сердце свое жалеть.

Перевод В. Лазариса.

– Великолепно! – воскликнул халиф. – Откровенно говоря, я поражен: при твоих бесчисленных занятиях ты еще находишь досуг для поэзии!.. Разве государственные дела не съедают все твое время? Не отнимают целиком душевные силы? Вообще-то, если по-честному, мне кажется, твои строфы не вполне рождены порывом сердца. Они, пожалуй, звучат немного искусственно.

– Господин мой халиф, поверь – нет никакого противоречия между моим внешним существованием и моей внутренней жизнью. Мы, евреи, – сколько бы сил ни приходилось нам отдавать заботам этого мира, – никогда не забываем о духовной стороне бытия. Я скорее оставил бы свой высокий пост, лишился богатства, даже почета, который мне оказывают, лишь бы не поступиться ни на йоту тем, что дают мне мой ум и душа. Душа ведь дарована человеку навеки. Власть и слава эфемерны, физическое существование может быть прервано в любой момент. Вечна только душа: она перейдет в грядущий мир – туда, где нет смерти и старости. Поэтому будет только естественно, если и в этом мире я стану прежде всего остального заботиться о том, чтобы сохранить свою душу, следовать ее велениям. Если же я унесу в свои закрома все блага земного мира, но потеряю душу, то чего тогда добился я в этой жизни? Мудрецы говорили: «Приобрел разум? Чего же тебе не хватает? Не хватает разума? Что ж ты приобрел?»

– Оказывается, мой визирь – человек высоких понятий, – усмехнулся Хабус. – Но коль скоро ты так рассуждаешь, то отчего не готов оставить всю суету здешнего мира и посвятить себя целиком неусыпным заботам о спасении души?

– Если жизнь ставит меня перед необходимостью заниматься  делами этого мира, – отвечал рабби Шмуэл, – и делаю я это ради благородной цели, то такая деятельность тоже есть форма духовного совершенствования. Что означают слова «ради благородной цели»? Они означают, что все, мною совершаемое, направлено на то, чтобы выполнить волю Создателя, сотворившего сей мир для человека. И если я тружусь на благо государства, имея в виду благо людей, то в этом случае цель моя скорее духовная, нежели материальная. Сказано мудрецами в Талмуде – там есть маленький отрывок, где как бы связаны воедино главные темы Торы: «Во всех деяниях своих помни о Нем». Говорили мудрецы Мишны: «Пусть все деяния твои будут во имя Небес». Величайшие философы не жалели  труда, стараясь определить, в чем состоит долг человека, пришедшего в сей мир. Об этой проблеме написаны целые тома, но философы полной ясности так и не добились, а вот еврейские мудрецы, да будет благословенна память их, сумели выразить суть вопроса в нескольких словах, и у меня нет никаких сомнений, что слова эти заронил в них сам Всевышний. Даже еда, питье и прочие «телесные» надобности – в случае, если человек заботится о них, движимый высшим смыслом, то есть готовит тело для служения Г-споду, – даже они становятся частью служения Ему. Старец Гилел – один  из величайших мудрецов Мишны – обычно возвращался с уроков из Дома Учения в сопровождении своих учеников. Однажды те спросили его: «Куда сегодня идет наш учитель?» «Творить милость», – ответил он. Назавтра всё повторилось. И на следующий день снова. Ученики удивились:

– Разве тебе необходимо творить милость ежедневно?

– Конечно, – отвечал Гилел. – Сегодня, например, я иду мыться и этим оказываю милость своему телу. Даже изображения царей моют и, что ни день, стирают с них пыль. И уж тем более следует содержать себя в чистоте человеку, созданному по образу и подобию Всевышнего.

В другой раз на вопрос, куда он держит путь, Гилел ответил, что идет делать благодеяние другу, который приехал и живет в его доме. Через несколько дней ученики услышали, что учителя ждет обед, что, вкушая яства, он тем самым оказывает благодеяние своей душе, а душа – не более чем гость в человеческом теле и в конце концов должна будет его покинуть. Говоря все это, старец Гилел хотел в простой и наглядной форме внушить своим ученикам, что самые обыденные вещи, такие, как, к примеру, забота об основных потребностях тела, должно делать во имя Небес.

Слушая рабби Шмуэла, Хабус думал, что ему открываются совершенно необычные представления о смысле жизни. Ничего подобного он не слыхивал даже от очень умных людей, принадлежавших к его собственной вере. Халиф и не пытался скрыть, до чего он поражен словами своего визиря, и потому сказал, расчувствовавшись:

– Как же я завидую вам, евреям! Вы живете жизнью прекрасной и честной – почти как ангелы, обретшие плоть и кровь. Вы посвящаете себя не нашему миру, но Создателю. У нас даже и понятий таких нет, у нас человек может выбрать лишь одно из двух: или всю жизнь предаваться наслаждениям, или от рождения и до смерти изнурять себя тяжкими трудами, постом и молитвой ради приобщения к праведникам. Вот этот второй образ жизни, признаюсь откровенно, меня никогда не привлекал. Я вообще до сих пор не уразумел, хоть и старался, – как мог Всевышний создать тело лишь для того, чтобы заведомо обречь его на страдания! Вот и христианские мудрецы не знают лучшего пути к блаженству, чем монашеский аскетизм и жестокое самоограничение. Но то, что ты сейчас говорил… Ведь, по твоим словам, о теле своем надо постоянно печься, но не с целью познать примитивные радости жизни, а чтобы выполнить волю Творца, его создавшего. Это совершенно новый взгляд на вещи, он, я думаю, присущ только евреям… Больше ничего подобного я нигде не слыхал. И я твои слова не позабуду… Ты вообще человек, для меня во многом загадочный. Вот, к примеру, ты ведь пишешь и стихи, и многое другое, столько книг сочинил! Зачем ты это делаешь?

– Написанная книга, если она глубока, серьезна, переходит из поколения в поколение. Книга оставляет по себе память более прочную, чем, скажем, богатые каменные палаты. Человеческая жизнь коротка, и наш долг, долг людей, обладающих знаниями, – передать потомкам всё, что по естественной причине не удалось сообщить им устно.

Халиф на мгновение задумался, потом проговорил:

– Жаль будет, если такой незаурядный человек, как ты, уйдет из этого мира, не оставив собственного потомства. Ведь от первой жены у тебя не было детей. Почему ты не женишься снова?

– Ну-у… – протянул смущенно рабби Шмуэл. – Не так уж легко  найти себе подходящую партию...

– Я ее тебе уже нашел, – объявил халиф.

Рабби Шмуэл побледнел. Ему было прекрасно известно, что Хабус давно жаждет убедить своего главного помощника взять в жены мусульманку. Ибо если рабби Шмуэл станет членом какого-нибудь из уважаемых и знатных арабских семейств, это позволит в значительной степени нейтрализовать недовольство самим визирем-евреем и проводимой им политикой.

– Тебе ведомо, господин мой халиф, – произнес рабби Шмуэл слегка дрожащим голосом, – что я уважаю всякого человека за то, что он – творение Всевышнего. Однако ни в коем случае не смогу я преступить заповедь своего Б-га. Он запретил нам брать в жены дочерей других народов.

– Напрасны твои опасения, – отвечал халиф с улыбкой. – Я вовсе не принуждаю тебя нарушать установления иудейской религии. Невеста, которую я тебе выбрал, – дочь главы ешивы рабби Йосефа ибн Мигаша.

Рабби Шмуэл облегченно вздохнул, хотя большого энтузиазма лицо его по-прежнему не выражало. Потом сказал с печалью:

– Да простит меня господин мой, но этот брак все равно едва ли возможен. Наверное, он принес бы мне великое счастье, да только разве осмелюсь я обратить свой недостойный взор на дочь самого руководителя гранадской ешивы, который в тысячу раз превосходит меня познаниями в Торе и других священных книгах... Конечно, он предпочтет выдать свою дочь за какого-нибудь выдающегося человека, а не за такого заурядного, как я.

Халиф засмеялся:

– Вы, евреи, действительно странный народ. То, что ты сейчас произнес, лишь подтверждает, что я прав и  лучшей жены для тебя не найти. Когда я говорил на эту же тему с рабби Йосефом, тот мне сразу возразил: он, мол, простой человек, никакими достоинствами не обладает и, конечно, не заслужил великой чести выдать за тебя свою дочь. Теперь ты мне тоже заявляешь, что ты человек простой и быть зятем рабби Йосефа недостоин. Вот и выходит, что оба вы простые люди, никому не известные, ничем себя не проявившие. Стало быть, более подходящей партии тебе и не сыскать!

Рабби Шмуэл наклонил голову, скрывая улыбку, но больше не протестовал. 

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru