В Пасхальной агаде есть такие слова: «Насколько же велика милость Всевышнего к нам: Он вывел нас из Египта, и покарал египтян, и покарал их богов, и казнил их первенцев, и дал нам имущество Египта, и рассек перед нами море, и провел нас по нему, как по суше, и потопил в нем наших врагов, и обеспечивал нас сорок лет в пустыне, и кормил нас маном, и дал нам субботу, и привел нас к горе Синай, и дал нам Тору, и ввел нас в Эрец‑Исраэль, и построил нам Храм, чтобы очищать нас от всех наших грехов».

Иерусалимский храм. Иллюстрация Йосефа Лейпника из Агады. Дармштадт. 1712. Национальная библиотека Израиля

Упомянутое здесь возведение Храма по времени значительно отстоит от Исхода («в четыреста восьмидесятом году после исхода сынов Израилевых из земли Египетской… [начал] он строить дом Г‑споду» (Млахим I, 6:1). Оно является завершающей вехой заселения Страны Израиля и именно в этом контексте включено в текст перечисления событий, о которых уместно упоминать в пасхальную ночь.

Исход из Египта и вхождение в Эрец‑Исраэль представляют собой две проекции единого действа, одно событие Священной истории. И о том, как глубоко и символично они связаны, пойдет речь в этой статье.

Прежде всего, отметим, что освобождение из египетского рабства было одновременно и историческим событием, и праздником. Во всяком случае, порядок празднования в дальнейших поколениях был предписан сразу, в ходе событий Исхода, так что первый Песах во всех основных положениях уже попал под общее правило, как об этом подробно сказано в книге Шмот (12:1‑20).

Между тем, вопреки однозначному предписанию, в пустыне Песах не праздновался, точнее, праздновался только один раз — ровно через год после Исхода. Однако после греха разведчиков пасхальные жертвы не приносились. Осужденный на сорокалетнее скитальчество за свой отказ войти в Страну Израиля, еврейский народ как бы стал недостоин праздновать свое освобождение. Первая пасхальная трапеза, устроенная народом после Исхода, была осуществлена уже после перехода через реку Иордан, в Эрец‑Исраэль. Сорокалетняя пауза, таким образом, выглядит глубоко символичной. По‑видимому, Всевышний хотел, чтобы Песах вхождения явился для еврейского народа не просто «воспоминанием об Исходе», но также и его завершающим аккордом.

Это идея подтверждается еще одним обстоятельством — сопряжением двух великих чудес: рассечения вод моря и рассечения вод реки.

Прохождение по дну моря описывается в Торе в следующих словах: «И простер Моше руку над морем, и гнал Г‑сподь [воду] моря всю ночь сильным восточным ветром, обращая море в сушу; и расступились воды. И шли сыны Израиля внутри моря по суше: а воды [стояли] стеной справа и слева от них. И погнались [вслед] за ними египтяне, и вошли в море все: конь фараона, его колесницы и всадники. И было [так]: в утреннюю стражу взглянул Г‑сподь на стан египетский в столпах огненном и облачном и привел в смятение стан египтян. И сбросил колеса колесниц, так что они тащили их с трудом. И сказали египтяне: “Бежим от Израиля, ведь Г‑сподь воюет за них с Египтом!” И Г‑сподь сказал Моше: “Протяни руку над морем, и вернутся воды на египтян, на их колесницы и всадников”. И простер Моше руку над морем, и к утру море вернулось к силе своей; а египтяне бегут ему навстречу. И Г‑сподь перемешал египтян в море. И вернулась вода, и поглотила все колесницы и всадников войска фараона, вошедших за ними в море; ни одного не осталось из них. А сыны Израиля шли среди моря по суше, и воды [стояли] стеной справа и слева от них» (Шмот, 14:21‑29).

Переход через Красное море. Иллюстрация Йосефа Лейпника из Агады. Альтона. 1740. Granger Collection

Трудно представить чудо более грандиозное, более невероятное, нежели многочасовое стояние морских вод, и неудивительно поэтому, что даже те, кто отказывается в него верить, в то же время готовы усматривать в нем некий фундаментальный нарратив, выражение некоей идеи. И то, что идея тут действительно имеется, особенно настойчиво явствует из повторения этого чуда через сорок лет, при вхождении сынов Израиля в Эрец‑Исраэль.

Так, в книге Йеошуа рассказывается: «И было, когда народ двинулся от шатров своих, чтобы перейти Ярден (Иордан), и священники, несущие ковчег Завета, — впереди народа, то лишь только несущие ковчег дошли до Ярдена и ноги священников, несших ковчег, погрузились в край воды, — Ярден же выступает из всех берегов своих во все дни жатвы, — остановились воды, текущие сверху, встали одной стеной очень далеко от города Адама, который подле Царетана; а текущие к Ям а‑Арава, в Ям а‑Мелах, совершенно пресеклись, и народ переходил против Йерихо. И стояли священники, несшие ковчег Завета Г‑сподня, на суше среди Ярдена прочно. И весь Израиль переходил по суше, доколе весь народ не закончил переходить Ярден» (Йеошуа, 3:14‑17). «И народ вышел из Ярдена в десятый день первого месяца, и расположился станом в Гильгале, у восточного края Йерихо» (там же, 4:19).

Итак, повторное чудо стояния вод произошло за четыре дня до Песаха, то есть в тот же день, когда в сам год Исхода сыны Израиля отобрали себе агнцев для жертвоприношения.

Пройдя по дну Красного моря, еврейский народ оказался как бы в историческом резервуаре, который он покинул, пройдя по дну Иордана, сомкнув тем самым заклание агнцев в Египте с их закланием в Эрец‑Исраэль и представив Исход и Вхождение двумя проекциями единого действа. Замечу попутно, что в данном случае несущественно, сколько бы в этом резервуаре народ оставался — год или даже менее того, как было задумано изначально (если бы евреи не поклонились золотому тельцу и не послушались разведчиков, они бы вошли в Эрец‑Исраэль без промедлений), или сорок лет, как вышло на поверку. Все же знаменательно, что Вхождение, равно как и Исход, сопровождалось прохождением по дну водоемов.

Но разве сказанному не противоречит то обстоятельство, что через год после Исхода пасхальная трапеза все же состоялась? И разве можно примирить приведенный взгляд с мнением тех комментаторов, которые считают, что пасхальные жертвы приносились также и в пустыне?

Как это ни парадоксально, но противоречия не возникает. Дело в том, что ни через год, ни через тридцать девять лет в пасхальной трапезе не могли принимать участие те, кто родился в пустыне. Ведь участие в трапезе строго обусловлено обрезанием, как о том недвусмысленно сказано в Торе: «А если поселится с тобой пришелец и принесет пасхальную жертву Г‑споду, пусть обрежется у него [в семье] каждый мужчина, и [только] тогда он приблизится принести ее и будет как [коренной] житель страны; а никакой необрезанный не должен ее есть» (Шмот, 12:48).

Между тем рожденные в пустыне евреи оставались необрезанными, как об этом рассказывается в Писании. «В то время сказал Г‑сподь Йеошуа: “Сделай себе ножи кремневые и опять обрежь сынов Израиля, во второй раз”. И сделал себе Йеошуа ножи кремневые, и обрезал сынов Израиля у холма Аралот. И вот причина, почему обрезал Йеошуа: весь народ, вышедший из Египта, мужчины, все люди, способные к войне, умерли в пустыне в пути по выходе из Египта; Весь же народ вышедший был обрезан, а весь народ, родившийся в пустыне, в пути по выходе из Египта, не был обрезан. Ибо сорок лет ходили сыны Израиля по пустыне, доколе не скончался весь народ, способный к войне, вышедший из Египта, который не слушал гласа Г‑сподня; так что клялся Г‑сподь им, что не покажет им землю, о которой клялся Г‑сподь отцам их, что даст [ее] нам, землю, текущую молоком и медом. Сынов же их, которые встали вместо них, их‑то обрезал Йеошуа, потому что они были необрезаны, так как не обрезывали их в пути. И когда весь этот народ полностью был обрезан, оставались они на своем месте в стане до их выздоровления. И сказал Господь Йеошуа: “Ныне Я снял с вас посрамление египетское”. И названо это место именем Гильгаль до сего дня. И стояли сыны Израиля станом в Гильгале, и совершили пасху (жертву) в четырнадцатый день месяца вечером в степях Иерихонских» (Йеошуа, 5:2‑10).

В течение всего своего пребывания в Египте сыны Израиля тщательно соблюдали обрезание, и поэтому никаких проблем в сам момент Исхода в связи с этим требованием у них не возникло. Но, странное дело, в пустыне они эту практику прервали. Итак, даже если пасхальные жертвы приносились в течение сорока лет странствия, очевидно, что в трапезе могли принимать участие лишь сыны Израиля, рожденные в Египте. Те же, кто появился на свет после Исхода, то есть родившиеся в пустыне, к ней допускаться не могли. Таким образом, пасхальная пауза имела место в любом случае.

Но тогда получается, что тот Песах, который евреи впервые отпраздновали в Стране Израиля, и был в то же время первым в их жизни. И он же стал непосредственным продолжением того самого Песаха, который их отцы принесли в Египте в ночь Исхода Имеется в виду принесение пасхальной жертвы (ягненка) .

Евреи, рожденные и сформировавшиеся в Египте, участвовали в пасхальной трапезе Исхода, рожденные в пустыне — в пасхальной трапезе Вхождения. Таким образом, вхождение в Страну Израиля явилось завершением того действа, которое связывается обыкновенно лишь со своей начальной фазой — исходом из Египта.

И «зеркальный» порядок событий однозначно задает именно эту логику. Действительно, если бы народ был обрезан на восточном берегу Иордана, если бы он совершил там свою первую пасхальную трапезу и лишь затем перед ним расступились бы воды Иордана, мы должны были бы говорить о воспроизведении какой‑то модели — «модели Исхода». Но поскольку события расположились зеркально и обрезание и Песах были осуществлены на западном берегу Иордана, то есть после стояния вод, то вхождение в Эрец‑Исраэль начинает выглядеть равновесным завершением того процесса, началом которого явился Песах Исхода.

Более того, именно требованием паузы в пасхальной трапезе можно объяснить паузу в совершении обрезания.

Трапеза с пасхальным ягненком. Иллюстрация Натана‑Авраама Шпейера из Агады. Брацлав. 1768. Национальная библиотека Израиля

Объяснение, данное самой Торой по поводу того, что в дороге обрезание откладывается, обескураживает. Ведь по пути в Землю сыны Израиля подолгу стояли, в пустыне Кадеш так даже целых 19 лет, и все же обрезания не производились! В то же время сразу после вхождения в Эрец‑Исраэль этот болезненный обряд почему‑то немедленно был совершен. А ведь в этот момент народ готовился к завоеванию страны и, согласно здравому смыслу, должен был быть в хорошей физической форме! Может быть, время «пути», о котором говорит Тора, являлось временем как раз какой‑то предельной обездвиженности, какого‑то экзистенциального оцепенения?

Когда через год после Исхода выяснилось, что группа людей не может принять участия в пасхальной трапезе по причине осквернения трупной нечистотой (Бемидбар, 9:6‑11), Всевышний учредил для них дополнительный Песах — «Песах шени», отмечаемый месяцем позже. Так что, оказывается, еврею очень важно участвовать в этой трапезе!

Но зачем тогда понадобилось блокировать участие в этом празднестве всех новорожденных?

Может быть, дело в том, что настоящий, так сказать, «с большой буквы» Песах включает в себя как обязательное условие не только исход из Египта, но также и вхождение в Эрец‑Исраэль?

Ведь что первым делом предпринял еврейский народ, войдя в Эрец‑Исраэль? Он совершил обрезание, знак Завета, заключенный на нашей плоти, чтобы наконец получить возможность участвовать в приближающейся пасхальной трапезе!

(Опубликовано в №288, апрель 2016)