[<<Содержание] [Архив]        ЛЕХАИМ  НОЯБРЬ 2004 ХЕШВАН 5765 – 11 (151)     

РабБи Шмуэл а–Нагид

Маркус Леман

Продолжение. Начало в № 149, 150

На одной из прогулок Биха и рабби Йосеф встретили какого-то старика, и тот по просьбе эмира показал им несколько мест, с которыми люди связывали древние предания. Старик пересказывал им эти предания с необыкновенной живостью. К изумлению эмира, упомянул он и некое место, где никакая скотина не может пошевелиться, пока не положат ей на спину взятую у нее из-под ног щепоть земли. Естественно, эмир пожелал немедленно туда двинуться, но оказалось, что место это расположено довольно далеко, и, поскольку они в тот день гуляли пешком, пришлось отложить путешествие до завтра. Наутро, едва забрезжил свет, они отправились в путь на ослах в сопровождении двух слуг, прихватив с собой и старика. Путь был тяжелым и утомительным. Дорога, которой, казалось, веками никто не пользовался, петляла среди развалин и в конце концов завела их в тупик. Старик впал в отчаянье. Бормотал, что, видно, забыл дорогу, и сгорал со стыда. Биха уже начал думать, что он попросту наврал им с три короба в надежде получить  богатый подарок, но все же понимал, что совпадение рассказа старика с рассказом рабби Йосефа вряд ли было простой случайностью. Делать нечего, они повернули назад, и тут проводник схватился за голову:

– Да мы же пропустили поворот! Точно! Сначала налево, потом еще чуть-чуть вперед… Там и должен быть большой и ровный пустырь среди развалин!

Они свернули туда, куда указал старик, и через несколько минут тот воскликнул:

– Вот он!

Путники спешились.

– Отлично! – радовался Биха. – Наконец-то доехали… Ну, Йосеф, сейчас мы все узнаем!

– Да простит меня господин мой эмир, – отвечал рабби Йосеф, – но не пристало мне сомневаться в словах мудрецов Талмуда и проверять их на собственном опыте. В Талмуде маловеры названы насмешниками. Они, дескать, насмехаются над мудрецами... Впрочем, я целиком в распоряжении вашего величества.

Биха приказал слугам вести ослов в поводу, и тут выяснилось, что животные не могут сдвинуться с места. Слуги хлестали их, тащили за узду, но все было тщетно.

– Возложите на них щепоть земли! – приказал эмир.

Слуги исполнили приказание, и ослы тотчас резво пошагали вперед.

Глаза эмира широко раскрылись от изумления. Остальные были поражены не меньше. Лишь рабби Йосеф не увидел в происшествии ничего неожиданного, и, пока все удивлялись и качали головами, он звенящим от радости голосом произнес благословение, приуроченное мудрецами к сему случаю.

– А скажи мне, – спросил эмир, – если ты полностью уверен в словах ваших мудрецов, то отчего читаешь благословение только сейчас? Насколько я понял, благословение произносится при виде места, где совершается чудо, а не при виде самого чуда. Разве не так?

– Так, о эмир! – отвечал рабби Йосеф. – Но ведь я должен был точно знать, что передо мной то самое место. Наш проводник один раз уже ошибся, и это меня смутило. Если я произнесу благословение не там, где надо, это будет упоминанием имени Всевышнего без причины. Поступать так евреям запрещено, что свидетельствует о силе нашей любви к Нему и страхе пред лицом Его. Даже имя земного царя не произносят без нужды. А ведь мы ведем речь о Царе царей.

Эмир молчал, но в душе продолжал удивляться. Кажется, для этого еврея нет в мире ничего, что не было бы взвешено на весах разума и измерено мерой Талмуда и Торы.

Весь обратный путь Биха и рабби Йосеф хранили молчание. Они все еще находились под огромным впечатлением от чуда, которое видели собственными глазами. Чудо потрясло их. Сейчас они не могли говорить о пустяках. Однако через несколько дней эмир вернулся к этой теме.

– А скажи мне, Йосеф, чему ты так радовался, когда читал свое благословение? Ты вроде ничуть не взволновался при виде места, где происходят сверхъестественные вещи. Но я заметил, что, произнося слова благословения, ты просто сиял.

– Но, господин мой эмир, как же мне было не радоваться? – отвечал рабби Йосеф с искренним недоумением. – На мою долю выпало исполнить заповедь, которую прежде не приходилось мне исполнять и, наверно, не придется никогда в жизни. И во всем нашем поколении, а скорее всего, и в нескольких предыдущих, не было такого человека. Разве это не замечательно?

Некоторое время эмир пребывал в задумчивости, потом сказал:

– Не понимаю. Дело выглядит так, будто ты живешь единственно затем, чтобы исполнять заповеди. Все в твоей жизни построено на них. Что за радость тебе от этого? У евреев столько предписаний, ограничивающих бытие. Ограничения делают вашу жизнь трудной, они вызывают ненависть соседних народов, а вы ликуете, точно ребенок при виде игрушки. Сколько раз я глядел с удивлением, как ты откровенно наслаждаешься едой. Мне было странно, что такой человек, как ты, может находить удовольствие в столь будничной вещи. Тем более трапеза твоя обычно скудна невообразимо. Теперь же я, кажется, начинаю понимать: тебя радует не сама убогая пища, а то, что, ограничиваясь ею, ты исполняешь заповедь вашей Торы не есть запрещенного. Я прав?

Рабби Йосеф дружелюбно улыбнулся.

– Господин эмир в своей мудрости узрел истину. Сказано, что Даниэль, Ханания, Мишаэль и Азария, будучи пленниками Навуходоносора и живя в царском дворце, не прикасались к тамошним яствам и все-таки оставались румяными и здоровыми. Они выглядели куда лучше отроков, евших царский хлеб. Причина, думаю я, в том, что они испытывали огромное удовольствие от исполнения заповеди, а душевное спокойствие и внутреннее ощущение счастья – куда более важный источник физического здоровья, чем сама пища.

– Но я по-прежнему никак не могу уразуметь, откуда такая радость, – упрямо продолжал Биха. – Какое великое счастье испытываешь ты от всех этих запретов, что будут связывать тебя до конца дней и не дадут свободно наслаждаться благами мира? У нас есть дервиши, их мало, они ограничивают себя во всем, что радует обычных жителей Земли, дабы возвыситься над остальными своим подвижничеством, дабы достичь высшей святости. Есть такие люди и среди христианских, и среди индусских священнослужителей. По крайней мере, я о них слышал. Все они почитаются своими единоверцами как святые, как  праведники, они для них – пример и символ. Символ того, что человек в стремлении к очищению может достичь очень высокого духовного уровня. Но все они – пример крайности, а не пример для подражания. И все, насколько мне известно, не испытывают большой радости от своей святости. Ими движет желание удалиться от греховного мира и, таким образом, заработать себе место в раю. В раю, полном тех самых наслаждений, которых они чураются при жизни. Вот уж где они думают наверстать упущенное! И я никогда не видел, чтобы кто-нибудь из них испытывал от своего подвижничества такой неподдельный восторг, который я вижу у тебя на лице всякий раз, когда ты исполняешь какую-нибудь заповедь!

Да и у других евреев, даже самых простых и неученых, я наблюдал то же самое. Однажды ездил я по стране, и случилось мне заехать в окрестности Пумбедиты, где большая часть населения – евреи. Проезжая одно селение, я заметил, что там царит необычайное оживление. Целая толпа народу собралась на рыночной площади. Люди с серьезным видом переходили от лотка к лотку, от торговца к торговцу, весьма придирчиво разглядывая товар и спрашивая цены. Когда же кто-нибудь из них в конце концов что-то покупал, то покидал рыночную площадь с невероятно торжественным выражением лица, словно совершил священнодействие или приобрел редчайшую драгоценность. Мне стало любопытно, в чем дело. Я обошел весь рынок, но там торговали только ветвями – пальмовыми, ивовыми, еще какими-то… Да, на прилавках еще лежали лимоны.

На мой недоуменный вопрос сопровождавшие меня чиновники ответили, что через несколько дней у евреев начинается некий праздник. Праздник Кущей. В этот день они несут все купленные заранее ветви в синагогу и размахивают ими там, славя своего Б-га. Лимоны тоже составляют часть ритуала. А поскольку каждый старается отыскать на рынке самые лучшие ветви и самые отборные лимоны, то ими начинают торговать за несколько дней, а то и недель до наступления праздника.

Тем временем я заметил одного еврея. Он шел мимо и с гордостью нес пучок ветвей, держа его так, как матери держат грудных младенцев. Мне захотелось узнать, что он при этом думает и ощущает, и я попросил его подойти. Он низко поклонился мне, не выпуская из рук свои ветви и продолжая нежно прижимать их к груди. Я спросил, каково его занятие, и с удивлением узнал, что передо мной простой крестьянин, которому с зари и до зари приходится тяжко трудиться на жалком клочке земли, добывая себе и семье жалкое пропитание. Давешняя покупка стоила ему двухнедельного заработка. Я не мог не выказать своего недоумения, и он ответил мне, что исполнение заповеди делает его счастливым. Он также рассказал мне какую-то историю из Талмуда, из нее следовало, что для вашего Б-га то малое, что дает бедняк от всего сердца, дороже роскошных даров богача, принесенных из тщеславия.

Я ушел оттуда в сомнении, ибо не мог понять, где источник душевных сил, из которого черпает этот еврей вместе со всеми своими братьями. Тогда я подумал, что все идет от необразованности, но теперь вижу, что и такой ученый человек, как ты, подобен им. Все то же счастье, та же непомерная радость от исполнения заповеди! Объясни мне, что за этим кроется?

– Да как объяснишь… – отвечал рабби Йосеф. – Словам не все поддается. Разве сможет господин мой эмир объяснить, отчего человек любит отца и мать? И почему родители любят своего ребенка? Природой заложена в сердце человека любовь к родным, а с помощью логики человеческую природу не истолковать. Всё, что мы можем, – это наблюдать, открывать сложную взаимосвязь явлений, но нам никогда не понять их первопричины. Никогда не объяснить, почему природный закон такой, а не иной. Ибо Создатель пожелал дать нашему миру установления, которые выше человеческого понимания. Наша любовь к Вседержителю подобна любви сына к отцу. Она выше любой другой любви на земле, даже выше нашей любви к праотцам. Сказано у Ишаяу: «Ибо Ты Отец наш, ведь Авраам нас не знал, и Израиль нас не увидит, Ты, Г-сподь, – Отец и Избавитель наш от века». Это чувство, что Всевышний – наш Отец, пребывает в сердце каждого еврея, и не только благодаря тому, чему научили его наставники и чему внимал он, сидя на коленях у матери. Сам Б-г вложил эту любовь в душу любого из нас. В Торе недаром говорится: «Сыны вы все Всевышнему Б-гу». Мы действительно Его дети, а Он действительно наш отец. Пророки и мудрецы сравнивали эту нашу любовь к Всевышнему с любовью мужа к жене и жены к мужу, с любовью близких товарищей друг к другу. Каждый любящий получает удовольствие и удовлетворение оттого, что исполняет желания тех, кого любит. Так и мы ощущаем  радость,  исполняя желания Отца нашего и не из надежды получить за это награду в будущем мире. Ощущаем прежде всего потому, что это радость всей нашей жизни – исполнять Его волю, Его желания. Призвали ведь нас мудрецы наши в Мишне: «Не будьте как рабы, служащие господину ради награды, но будьте как рабы, служащие господину не ради награды». Всякая наша забота о собственном пропитании не более чем средство для исполнения нашей главной цели – изучения Торы и исполнения заповедей.

Эмир глядел на собеседника с неподдельным интересом:

– «Как рабы, служащие господину не ради награды»... Знаешь, это для меня что-то совсем новое, никогда о таком не слышал. По-моему, ни в какой другой религии не сыскать подобной идеи.

– Господин мой эмир! – отвечал рабби Йосеф. – Я уже имел случай убедиться, что вы благосклонно выслушиваете чужое мнение, даже если оно и противоречит вашему собственному. А посему осмелюсь собщить вам следующее: две религии, господствующие в мире, – христианство и ислам – всего только бледные отражения учения Торы. Ваш пророк Мухаммед, например, выбрал из нашей Торы лишь те места, которые соответствовали его взглядам и интересам. Кроме того, взятые им священные тексты, где утверждались некоторые основополагающие идеи, оказывались в последующем изложении искаженными и даже извращенными по неведению или преднамеренно, чтобы создать противоречия между исламской религией и ее истинным источником. Например, поначалу ваша пятница была лишь днем приготовлений к отдохновению в день седьмой – в субботу. И лишь позднее – по политическим и культовым соображениям – ее сделали главным днем отдыха. Нечто подобное проделали и христиане в 4085 году на церковном соборе. Тогда главы христианской церкви, дабы подчеркнуть отличие христианства от иудаизма, решили перенести день отдохновения с субботы на первый день недели, называемый у них воскресеньем. Лет двести назад в земле Кузар, находящейся на берегах Черного моря, произошло одно очень странное событие. Кузарскому царю приснился сон. Такой необычный сон, что он, проснувшись, ощутил желание изучить все религии мира и выяснить, какая из них истинная. С этой целью он залучил к себе христианского священника, еврейского мудреца-философа и мусульманина. Он провел с ними долгие дни и часы в диспутах, расспросах и обсуждениях и в конце концов пришел к выводу, что истина скрыта в еврейском учении, ибо ислам и христианство указывают на еврейскую Тору как на первоисточник. В результате этот царь принял иудаизм, а вместе с ним то же самое сделали его сановники и множество простых людей. И по сей день стоит страна Кузар – иудейское царство!

– Потрясающе! – восхитился Биха. – Как странно, неужели у вас до сих пор есть где-то независимое государство? Никогда о таком не слышал...

Разговоры подобного рода все больше сближали эмира и рабби Йосефа. Дружба становилась все теснее. Ближайшие слуги эмира и сановники стали относиться к рабби Йосефу скорее как к придворному мудрецу и ученому, нежели как к рабу. Эмир Биха, который от природы не был наделен грубым, заносчивым нравом (только  воспитание сделало его суровым военачальником), под влиянием рабби Йосефа заметно смягчился. Постепенно он превратился в почти обходительного, деликатного человека.

Видя печаль рабби Йосефа, оторванного от привычного еврейского окружения, понимая его тоску по родным, эмир пытался, как мог, его вознаградить и утешить. Он даже начал заговаривать об освобождении своего друга от рабства. Пусть, мол, живет при его дворе в качестве придворного ученого – подобно другим ученым мужам, весьма многочисленным. Эмир им покровительствовал. Однако произошло событие, которому предстояло коренным образом изменить судьбу рабби Йосефа.

Глава восьмая

Новый визирь

В аптеку к рабби Шмуэлу, сыну рабби Йосефа, частенько захаживали торговые люди, прибывшие в Малагу из дальних краев. Рабби Шмуэл, постоянно стремившийся умножать свои знания и не забывший старинную пословицу, гласящую: «Самый мудрый тот, кто учится у всех и каждого», подробно расспрашивал  посетителей о жизненном укладе, о нравах и обычаях незнакомых народов. Правда, чужеземцы чаще всего интересовались только куплей и продажей и ничего особенно интересного рассказать ему не могли. Это огорчало рабби Шмуэла, и в душе его крепло сознание ничтожности, суетности нашего мира; он все меньше удивлялся превратностям судьбы, которые поджидали человека на каждом повороте земного пути, готовые обрушиться ему на голову и повергнуть в прах долго и тщательно возводившееся здание личного благополучия.

Посему, услышав о внезапной и тяжелой болезни визиря, своего господина, он ничуть не опечалился от того, что это обстоятельство, вполне вероятно, грозило ему потерей заработка, ухудшением материального положения. Напротив – он даже обрадовался, что снова сможет держаться подальше от власть предержащих: ведь именно это советовали нам наши мудрецы. Со спокойным сердцем посвящал он теперь все свое свободное время ученым занятиям и собственному творчеству. Понемногу рабби Шмуэл собственноручно скопировал все свитки Танаха, скопировал с такой любовью и тщательностью, что его список впоследствии стал считаться эталоном точности. Написал он и десять работ по грамматике. Все это герой нашего повествования умудрился сделать, ни на йоту не меняя привычный распорядок бытия и отнюдь не в ущерб возложенным на него обязанностям главного писца визиря, от которых его пока никто не освободил.

Время шло. Как-то раз рабби Шмуэл сидел у себя дома, погрузившись в Талмуд так глубоко, что даже не услышал звука открываемой двери. Лишь когда дверь с громким щелчком вновь затворилась, он поднял голову и, потрясенный, буквально оцепенел при виде того, кто предстал его взору. Головной убор нежданного гостя, высокий и пышный, украшало множество драгоценных камней. Роскошное шелковое одеяние сидело на пришельце безупречно, за позолоченным поясом виднелся арабский меч с гнутым лезвием и рукоятью, сверкавшей бриллиантами. Это был сам халиф Хабус, грозный властитель Гранады, любивший сеять ужас внезапным своим появлением. Нетрудно представить, как изумился рабби Шмуэл, замерший в кресле с книгой в руках.

– Не пугайся, пожалуйста, сын Израиля, – заговорил халиф в несвойственной ему учтивой манере. – Твой покровитель и благодетель умер. Чем ты думаешь заняться теперь?

Рабби Шмуэл никогда раньше не видел халифа вблизи, но ему хватило одного пристального взгляда, чтобы составить себе представление об этом человеке. Низкий лоб выдавал скудость ума, тонкий заостренный нос наводил на мысль о нетерпимости и высокомерии, массивный квадратный подбородок свидетельствовал о жестокости натуры. При этом в глазах Хабуса светилось какое-то странное, почти трогательное простодушие. Пухлые губы позволяли предположить, что чувственность и страстность тоже отнюдь не чужды его характеру. «Что ж, человек – существо сложное…» – подумал мудрец.

Рабби Шмуэл сразу понял, что халиф ищет себе помощника – умного, преданного и способного взвалить на свои плечи часть его нелегкого бремени. Было совершенно понятно, что он намерен и дальше пользоваться услугами рабби Шмуэла и не потерпит никаких возражений на сей счет.

– Господин мой халиф! – отвечал хозяин дома вежливо и с достоинством. – Мои дальнейшие намерения ясны. Если до сих пор я верно служил вам, а ушедший в лучший мир визирь ваш был между нами посредником, то теперь я продолжу свою службу, но приказы буду получать непосредственно от вас. Если до сих пор я денно и нощно трудился, отдавая все свои скудные силы ради благополучия халифа и его первого визиря, то отныне мне остается радеть лишь о вашем благополучии. Владетельный халиф, полагаю, намерен поручить мне исполнение какой-нибудь малой должности в его великом халифате, не так ли?

– Малой должности? Ну нет! Я пожалую тебе высший пост. Будешь исполнять обязанности первого визиря вместо покойного!

Слова халифа потрясли рабби Шмуэла до глубины души. Он смешался: что отвечать? Говорил ведь еще царь Шломо: «Гсподи, не давай мне богатства великого, дабы не пресытился я и не отверг Б-га моего». Сама Тора напоминает о том же самом: «И разжирел Ешурун, и отторгся». И мудрецы упреждали: «Не становись близким властям, ибо власти приближают к себе человека лишь для собственной выгоды, притворяются любящими, но не остаются верны человеку в трудный час». Сегодня, когда дом Израиля преследуем и угнетен, когда само имя Израиля стало насмешкой у народов Земли, что хорошего может выйти, если один из иудеев займет столь высокую должность?! Но это одна сторона дела. С другой же, изучающие Тору страдают от бедности, знания и ученость в народе постепенно иссякают, а он сможет теперь поправить положение – благодаря своему высокому сану и богатству, которое этот сан сулит... Однако хватит ли у него сил, чтобы выстоять перед многочисленными соблазнами – а ими неизбежно чреваты роскошь и власть? Не вынудит ли его новое положение поступать противно собственной воле, а то и противно воле Создателя? Известно ведь: с того дня, как умер рабби Элиэзер, нет больше богатства в руках мудрецов. И совсем не похоже, чтобы предыдущее и нынешнее поколения получили свыше право черпать одновременно из двух источников – богатства и мудрости. И еще одно. Сможет ли он подавить в себе желание отмстить врагам своим, поступив с ними не по справедливости? А в том, что врагов при такой должности у него будет много, нет и не может быть даже малейшего сомнения.

– Да простит меня господин мой халиф, – начал рабби Шмуэл со смирением, – но, право же, было бы величайшей ошибкой назначить меня на пост главного визиря. Ведь господин мой почти не знаком со мной и оттого не может знать ни моих достоинств, ни моих недостатков. Кроме того, он не должен забывать, что я еврей и, стало быть, представитель одного из тех немногих народов, что не верят в непреложную святость Корана. Повелителю моему безусловно известно, что пророк Мухаммед сумел собрать все ближневосточные племена под знамена ислама –  за исключением евреев; евреи предпочли умереть, но не изменить вере отцов. Поймите же, о господин, что не гожусь я быть визирем в арабском государстве; выберите кого-нибудь другого на эту роль.

Под конец своей речи, исполненной величайшего почтения к собеседнику, рабби Шмуэл заметил, что на лице халифа обозначились явные признаки неудовольствия. «Что я наделал! – встревожился он.  – Кто знает, к каким последствиям приведет гнев тирана!»

– Никакой ошибки тут нет! – заявил халиф безапелляционным тоном. – А чтоб ты понял, почему я решился выбрать визирем именно тебя, скажу следующее. Я явился сюда прямо из дома визиря, у которого ты служил писцом, и был при нем в последний его час. Я поделился с ним своей печалью, сказал с горечью, что теряю верного слугу, слугу знающего и умелого. И вот что он мне ответил: «Повелитель! Уже давно ни один мой совет не исходил от меня лично. Я лишь передавал тебе мнение своего писца, еврея Шмуэла, которому нет равного в мудрости и знаниях. Обрати на него взор свой, назначь его министром и советником, и тогда бесспорно будет твое царствование не менее успешным и благополучным, чем до сих пор». – Теперь ты и сам понимаешь, – продолжал правитель Гранады, – что у тебя нет доводов, дабы отговориться от должности, на которую я тебя назначаю. Сам Аллах этого хочет, ибо умирающий в словах своих почти равен пророку.

Таким образом, у рабби Шмуэла действительно не осталось иного выхода, кроме как подчиниться Хабусу и принять на себя обязанности главного визиря. Халиф уже в тот же вечер потребовал у него советов по ряду важных государственных дел, отложенных в связи с болезнью главного визиря, и поручил ему подготовить несколько секретных посланий. Письма, которые спешно составил рабби Шмуэл, заставили халифа долго восхищаться красотой его стиля и убедительностью формулировок.

На следующий день на улицах Гранады появились чернокожие глашатаи, одетые в красное. Они громко трубили в трубы и торжественно объявляли на каждом перекрестке, что еврей Шмуэл из Кордовы, двадцати восьми лет от роду, назначен халифом на должность главного визиря, советника и писца. 

Вечером того же дня  судьбоносное событие пышно отпраздновали во дворе халифа. Вельможи, министры, прочие важные в государстве люди сидели за пиршественными столами в праздничных одеяниях и поочередно произносили речи в честь свежеиспеченного важного сановника. Несмотря на то что рабби Шмуэл впервые появился на людях в новой должности, вел он себя среди сильных мира сего так, словно служба у Хабуса была для него вполне привычным делом. С абсолютным спокойствием, пряча, правда, порой под усами лукавую усмешку, внимал он льстивым и подобострастным речам придворных, искавших расположения нового визиря.

Домой он вернулся  поздней ночью, но тотчас сел к столу и набросал три стихотворения на святом языке, где выразил обуревавшие его чувства. Слегка высокопарный гимн содержал хвалу и благодарность Всевышнему за нежданно-счастливый поворот в судьбе автора; последний счел свой успех наградой за упование на Творца. Другой стих воспевал искусство владения пером; недаром же оно способно изменить человеческую жизнь:

Проценту подобно перо,

Ибо богатство им прирастает.

Низких возвысит оно,

Ибо ходом вещей,

По бумаге скользя, управляет,

Языком царей говоря.

В третьем стихотворении поэт тоже восславил искусство пишущего:

Разума плод доверяет письму человек.

Мудрость его – на острие пера.

Перо, что сжимает рука человека,

Подобно подчас

Скипетру в царской руке.

Еще там шла речь о любви к Земле Израиля, о неизбывной тоске изгнания, о мечте народа иудейского вернуться под сень своего Хранителя.

Именно в тот момент, когда провидение вознесло рабби Шмуэла на неслыханные высоты, ему вспомнились беды евреев, рассеянных по миру. Вспомнилось разрушение Храма. С горечью осознал он вдруг, что со дня этого несчастья ни один еврей не был еще вознесен так высоко, как он, – за исключением, быть может, рабби Хасдая ибн Шапрута. До самого рассвета просидел наш герой в тоске и унынии, размышляя о тяжкой участи своих соплеменников, вынужденных уповать лишь на милосердие чужих людей, чужих  народов, мирно живущих среди родных лесов, полей и виноградников.

Глава девятая

Триумф мудреца

Настала, однако, пора вернуться к отцу рабби Шмуэла и узнать, что с ним происходило все это время. Тоска по дому, беспокойство за судьбы близких не оставляли рабби Йосефа ни на миг; несмотря на то что эмир Биха относился к нему почти дружески, пленник часто пребывал в подавленном состоянии. Никаких известий о судьбе жены и сына он не имел. И тогда…

Впрочем, прежде чем продолжить повествование, необходимо растолковать читателю некоторые тонкости государственной политики Багдада тех времен.

Багдадский халиф звался Аль Кадир Самовластный. Трудно было подыскать ему более неподходящее имя, ибо он являл собой классический образец крайне слабого и нерешительного правителя. Халиф во всем покорствовал воле багдадских чиновников, делал все в угоду их интересам. Именно благодаря этому ему и удавалось сохранять за собой трон. За годы своего царствования Аль Кадир самостоятельно принял одно-единственное решение: оставил на должности верховного судьи представителя суннитов, несмотря на активное противодействие эмира Бихи, хозяина рабби Йосефа, желавшего видеть на этом посту члена шиитской общины. Несмотря на то что Биха не преуспел в своих планах, ибо сунниты имели все-таки большее влияние в Багдаде, ему удалось добиться от халифа, чтобы тот возвысил духовного лидера шиитов; предполагалось, что статус последнего послужит неким противовесом статусу верховного судьи.

Оный судья, получив должность и полномочия из рук столь беспомощного государя, ощутил полную свою безнаказанность и принялся вести себя совершенно возмутительным образом. Вымогательство можно было счесть самым невинным его прегрешением. Всякий раз, когда он брался за разбор дела, суд превращался в настоящее издевательство над правосудием; не было предела несправедливости и беззаконию. Страх перед высшей властью диктовал решения и приговоры, не оставляя ни малейшего шанса законности или милосердию.

Полномочия суннитского судьи распространялись и на евреев, а поскольку доходы евреям приносила, главным образом, коммерция, то их бессовестно обирали, ибо халиф страдал, как говорится, «хронической денежной недостаточностью», что было неудивительно при его разгульном образе жизни. Всякий раз, когда Аль Кадиру  требовалась изрядная сумма для очередного пышного празднества, он обращался к верховному судье.  Тот, пользуясь наветами завистников, доносивших, что иудеи якобы тратят на свои ешивы несметные деньги, беззастенчиво грабил их. Или, под предлогом уклонения от уплаты налогов, конфисковывал имущество еврейских тружеников, а их самих сажал в тюрьму. Дело обычно происходило в «невестины месяцы» – элул и адар, когда многие евреи Багдадского халифата оставляли свои обычные занятия и собирались в ешивах для изучения Торы.

Подобным образом был однажды арестован рав Хай Гаон, глава ешивы Пумбедиты, любимый и уважаемый не только в городе, но и далеко за его пределами. Все имущество рава было конфисковано. Отчаянные усилия вавилонских евреев освободить Хай Гаона ни к чему не привели; халиф, милости которого пришла просить еврейская делегация, отверг их претензии с насмешками и злорадством.

Обо всем этом рабби Йосеф не имел даже малейшего представления, ибо был совершенно оторван от жизни еврейской общины. Биха относился к нему с превеликим уважением, и вопрос о его освобождении из рабства был, по всей видимости, лишь вопросом времени. Эмир, будучи заинтересован в том, чтобы использовать мудрость, познания и способности рабби Йосефа возможно полнее, поставлял ему самые ценные и редкие рукописи – к примеру, дал читать своему пленнику арабские и сирийские переводы книг Аристотеля. Как раз в ту пору он раздобыл комментарии к трудам греческого философа, написанные известным арабским мыслителем, математиком, астрологом и врачом Абу Йусуфом аль Канади, жившим лет за сто пятьдесят до описываемых событий. В фундаментальной этой работе Абу Йусуф стремился направить течение арабской философской мысли в более глубокое русло. Однажды рабби Йосеф и эмир долго спорили о близости постулатов греческой философии к основным мировым религиям. В конце концов они пришли к выводу, что понятие об абсолютном единстве  Творца, о невозможности бытования любых хоть сколько-нибудь равных ему сущностей, органично присуще человеческому разуму и что его не отрицают ни греческая философия вообще, ни Аристотель в частности. В тот день эмир пребывал в превосходном настроении. Его главный враг Шанзим Ад Дула  неожиданно пал от рук заговорщиков. Было чему радоваться. Во-первых, во время бесконечных войн и вооруженных конфликтов между ними Шанзим Ад Дула нанес эмиру несколько серьезных поражений, и тот теперь чувствовал себя отмщенным. Во-вторых, в  результате заговора на сторону эмира переметнулся один из крупных военачальников Шанзима, благодаря чему Биха еще и получил в безраздельное владение города Хуцистан, Парас и Краман.

Внезапно в комнату, где сидели эмир и рабби Йосеф, вошли два чернокожих раба и низко склонились перед повелителем.

– В чем дело? – спросил Биха.

Слуги выпрямились и возвестили хором:

– Господин наш эмир! Еврейская депутация из Пумбедиты, из какого-то их учебного заведения, просит аудиенции у вашего величества, чтобы принести жалобу на халифа и его верховного судью.

Биха, всего лишь минуту назад казавшийся спокойным, раздумчивым философом, неожиданно изменился в лице. Теперь это был жестокий и властный правитель.

– Не желаю видеть никаких депутаций! Пусть эти гяуры заплатят халифу то, что он с них требует! Может, тогда будет меньше у меня клянчить!

Перевод с иврита Э. Погребинского.

Продолжение следует

<< содержание

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

E-mail:   lechaim@lechaim.ru