Самая динамичная в мировом масштабе община — евреи — в разное время и разными путями добралась и до Южной Азии. Она обживала ее на протяжении тысячелетий, не предвидя временности своего здесь пребывания и считая ее родиной. «Индийские евреи», как их обобщенно называют, делятся на «кочинских», чьим родным языком стал малаялам, «багдадских» сефардов, наряду с собственным арабским языком перенявших английский, и [footnote text=’Бней Исраэль — «сыны Израиля» (ивр.).’]бене‑Израиль[/footnote], или «маратхских», говорящих на маратхи. Все они — разными путями, но приблизительно в один и тот же период, во второй половине XX века, — покинули насиженные места и вполне благополучную жизнь и снова тронулись в путь: в Великобританию, США, Канаду, Австралию, но в основном — в Израиль — то ли с родины, то ли на родину.

Кочинские евреи прибыли в тропики на Малабарское побережье Южной Индии очень давно: местные хроники на иврите, датируемые XVII веком, рассказывают о торговых кораблях царя Соломона, Вавилонском изгнании, разрушении Второго храма и других знаковых событиях в судьбах мирового еврейства. Салман Рушди в одном из романов предлагает следующую версию: «…индийские “белые евреи”, сефарды из Палестины [footnote text=’По‑видимому, после очередной миграционной волны XVI века, приведшей в Индию евреев с Пиренейского полуострова, всех «белых» евреев в Индии стали называть сефардами.’]<…>[/footnote], появились в большом количестве (приблизительно десять тысяч) в 72 году нашей эры, спасаясь от преследований римлян. Обосновавшись в Кранганоре, они шли в наемные войска к местным раджам. Однажды битву между правителем Кочина и “владыкой морей” — каликутским князем — пришлось отложить из‑за того, что еврейские воины не могли сражаться в субботу… О благая община! Она процветала. Затем, в 379 году нашей эры, царь Бхаскара Рави Варман I дал Иосифу Раббану во владение деревню Анджуваннам близ Кранганора. Медные таблички, на которых был увековечен этот дар, в конце концов оказались в облицованной плиткой синагоге [«Плитки из Кантона. Нет двух одинаковых», — гласила надпись под образчиками на [footnote text=’Рушди С. Прощальный вздох Мавра / Пер. Л. Мотылева. СПб.: Лимбус Пресс, 1999. С. 87–88.’]стене[/footnote]…]», хранительницей которой была Флори, мать главного героя Авраама.

Вообще, этот дар документирован серединой [footnote text=’Israel B. J. The Jews of India (And the Jewish Contribution to India). N. D. Center for Jewish and Inter‑Faith Studies, Jewish Welfare Association, 1982. Р. 36; The Jews of India. A Story of Three Communities / Ed. by O. Slapak. Jerusalem: The Israel Museum, 1995. Р. 27.’]X века[/footnote], а присутствие на Малабаре большого числа евреев — «черных», «коричневых» и «белых», — как и их ведущую роль в торговле специями, зафиксировали в 1167 году Биньямин из Туделы, а в 1293‑м — Марко Поло. Негодуя, что ее сын полюбил католичку португальского происхождения, Флори вспоминает «еврейские насаждения ореха кешью, арековой пальмы и хлебного дерева, древние колышущиеся поля еврейского рапса, сбор еврейского кардамона» и возмущается, что более «поздние пташки захватывают наш бизнес». В перебранку Авраама с матерью, чьи предки переселились в Индию в 1492 году, после изгнания из Испании, Рушди вкладывает дополнительные гипотезы о передвижениях малабарских евреев: «Во‑первых, если по справедливости, то и ты такая же поздняя пташка, — имея в виду, что задолго до “белых евреев” в Индии появились “черные”, бежавшие из Иерусалима от полчищ Навуходоносора в 587 году до нашей эры, и даже если не принимать их в расчет, поскольку они давным‑давно смешались с местным населением и исчезли, были еще, например, евреи, которые пришли из Вавилона и Персии в 490–518 годах нашей эры, и много столетий протекло с тех пор, как евреи стали селиться сначала в Кранганоре, а затем и в Кочине (общеизвестно, что некий Иосиф Азаар с семьей перебрался туда в 1344 году), а потом они стали приезжать из [footnote text=’Рушди С. С. 89.’]Испании[/footnote]…»

В более южный Кочин евреи переместились из‑за иловых отложений, закрывших кранганорскую гавань после наводнения, и из‑за набиравшей силу португальской инквизиции. С XVI века на Малабар стали прибывать новые потоки евреев из Испании и Португалии, Ирака, Персии, Йемена и Германии, и кочинский раджа‑индус выделил им землю на постройку синагоги рядом со своим дворцом — как раз за ней, по мысли Рушди, и присматривала Флори. С приходом в 1663 году голландцев злоключения евреев закончились, и в XVIII веке в тех краях насчитывалось восемь синагог с общей литургией, представлявшей смесь сефардских, йеменских и багдадских элементов в сопровождении древних мелодий и молитв местного [footnote text=’The Jews of India. P. 29.’]происхождения[/footnote]. Евреи Малабара, хотя и переняли отчасти кастовую систему индуизма, никогда не отрывались от иудаизма: древнееврейский учили многие, в том числе девочки. К началу XX века численность малабарских евреев составляла около 2,5 тыс.

С 1760 года, когда портовая Басра в Персидском заливе стала обслуживать торговлю Ост‑Индской компании, арабоязычные евреи из Багдада и других городов междуречья Тигра и Евфрата устремились в Сурат, главный индийский порт на берегу Аравийского моря в устье реки Тапти и, выражаясь современным языком, миграционный хаб. Здесь обживались все пришельцы — от бежавших в VII веке из Персии зороастрийцев («парсы») до предприимчивых армян, еще в VIII веке посуху добравшихся до Малабара. Именно из Сурата, по одной из версий, в 1775 году армянин Георгий Сафрас привез и продал Григорию Орлову знаменитый бриллиант, который тот преподнес Екатерине II. Известный теперь как «Орлов», камень, вставленный в навершие монаршего скипетра, ныне хранится в Алмазном фонде.

Евреев, однако, привлекали более практичные вещи: хлопок, джут, табак, индиго и опиум. Вслед за англичанами они двинулись в Бомбей, оттуда — на 150 км в глубь континента в климатически благоприятную Пуну и на восточное побережье — в Калькутту. Основателем калькуттской еврейской общины считается семейство Коэнов из Алеппо: они поддерживали и определяли религиозные и светские нормы, строили синагоги, открывали школы и издавали журналы, теперь бесценные источники по истории общины с общим названием «багдадская», к концу XIX века состоявшей из 1800 [footnote text=’Israel. Р. 45; The Jews of India. P. 40–41.’]членов[/footnote]. В Бомбее первым стал Иосиф Семах, а наиболее успешным — [footnote text=’Roland J. G. The Jewish Communities of India. Identity in Colonial Era. New Brunswick–London: Transaction Publishers, 1998. Р. 16.’]Солмон Якоб[/footnote]. Однако в 1833 году, когда число «багдадских» евреев в Бомбее превысило уже две с половиной тысячи, на горизонте — во всеоружии еврейской ортодоксии — возник Давид Сассун

(1792–1864), ставший основоположником династии и торгового дома. Его предки жили в Испании, и кто‑то из них возглавлял еврейскую общину Толедо. Когда одна волна испанских евреев двинулась более или менее прямым путем в Индию, в сторону Малабара, предки Сассуна мигрировали в Багдад, тогда в составе Османской империи. Далее выходец из семьи казначеев багдадского паши перебрался в Персию, а оттуда в Бомбей и стал основателем династии «Ротшильдов Востока» и знаменитым филантропом. Одну из самых величественных бомбейских синагог — «Маген Давид» — он построил в Байкуле, престижном городском районе, в 1861 году, вокруг стали появляться постоялые дворы, ритуальные бани, религиозные школы, лазареты, и слухи о рабочих местах на его предприятиях по всему Востоку погнали к нему потоки единоверцев из Османской империи. В Пуне, куда Сассун вслед за английской колониальной администрацией перебирался на период муссонов, он основал огромную больницу европейского типа — Sassоon Hospital, где работает добрая половина моих друзей‑медиков, и построил еще одну синагогу — «Оэль Давид». Это высокое, с уносящимся ввысь шпилем, здание из красного кирпича — Red Church — теперь является одной из главных достопримечательностей города, как и расположенный перед его входом мавзолей, где похоронен скончавшийся в Пуне патриарх. Восемь сыновей Давида приумножили его состояние, вложили капиталы в новые направления, в том числе в банковское дело и «мокрые» доки, и выстроили наиболее примечательные сооружения Бомбея, включая Flora Fountain (теперь безымянный фонтан на Площади мучеников), названный так в честь одной из невесток Давида, знаменитую Триумфальную арку («Ворота Бомбея»), через которую торжественно прошли в 1947 году последние английские солдаты, покидая ставшую независимой Индию. Вслед за ними из Индии устремилась и вся община багдадских евреев, не пожелавших индизироваться и считавших себя подданными Британской империи. К выведенной Джоан Роланд формуле: «Позднее пришли, светлее кожа, выше [footnote text=’Roland J. G. Р. 20.’]статус[/footnote]» уместно добавить: «Раньше ушли».

В отличие от Калькутты, где сефарды с Ближнего Востока оказались первыми иудеями, в Бомбее они столкнулись с бене‑Израиль, самой загадочной и многочисленной еврейской общиной [footnote text=’Некто рабби Давид Д’Бет Гилел, в 1829–1831 годах проживавший в Бомбее, указал, что в Махараштре насчитывается около 8 тыс. еврейских семейств. Если считать, что семья в среднем состояла из пяти человек, то размер общины мог достигать 40 тыс. По данным переписи, 100 лет спустя численность бене‑Израиль составляла 28 тыс. человек (Barber E. The Bene‑Israel of India. Images and Reality. Washington: University Press of America, 1981. Р. 33–34). ‘]Индии[/footnote]. Ее инициативные члены к тому времени уже заявили о себе как об умелых воинах в рядах местных правителей и «туземных сил» Ост‑Индской компании. Они постепенно перемещались из своего многовекового хабитата в Конкане, узкой полоски земли вдоль Аравийского моря, где населяли около ста деревень — Навгав, Кехим, Данду, Пен, Аштаме, Роху и другие (в Навгаве жили Навгавкары, в Кехиме — Кехимкары, в Данде — Дандекары и т. д.), в колониальный центр и, уже пройдя через этап религиозного возрождения, построили там в 1796 году под руководством своего выдающегося соотечественника Самуэля Эзекиля (в маратхизированном варианте — Самаджи Хасаджи) Дивекара (из деревни Диве) первую [footnote text=’Kehimkar H. S. The History of the Bene Israel of India. Tel‑Aviv: Dayag Press, 1937; Barber. Р. 17.’]синагогу[/footnote].

С незапамятных времен маратхиязычные «субботние маслобойщики» (шанвар тели) гнали кокосовое масло, выращивали аграрную продукцию, искусно плотничали, носили местную одежду и готовили блюда местной кухни, но практиковали на восьмой день имянаречение и обрезание младенцев мужского пола, а по субботам не работали, отчего и получили «кастовое» прозвище. Так было, пока в середине XVIII века на конканском побережье не возник кочинский еврей Давид Рахаби, служивший в голландской Ост‑Индской [footnote text=’Традиция бене‑Израиль значительно удревляет этот эпизод — вплоть до X века — и называет Египет стартовой точкой проповедника (Kehimkar. Р. 27). ‘]компании[/footnote]. Он то ли ранее слышал о возможных соплеменниках, то ли обнаружил их случайно, но проверил их рыбой с базара: хозяйка дома отложила в сторону то, на что был наложен традиционный запрет, — виды без чешуи и плавников. Тогда Рахаби достал Тору, начал учить конканских евреев ивриту и строительству молельных домов; за ним последовали другие. Среди «других» самыми последовательными оказались христианские миссионеры, которые по сути и возродили самосознание «маслобойщиков» и, возможно, даже придумали им имя — бене‑Израиль, т. е. «сыны [footnote text=’Однако восприятие их как «маслобойщиков» сохранялось еще долго. Например, врач бене‑Израиль, служивший в 1935–1944 годах при дворе в мусульманском княжестве Дзанджира (часть побережья и остров, непосредственно граничившие с областью расселения «маратхских» евреев), был известен как «тели», «врач‑маслобойщик» (Israel. Р. 23). ‘]Израиля[/footnote]». Во всяком случае, в 1827 году Американская миссия открыла школу иврита в Алибаге, а в 1832‑м замечательный филолог и посланец Шотландской церкви д‑р Джон Уилсон (1804–1875) составил первую маратхи‑ивритскую грамматику (The Rudiments of Hebrew Grammar in Marathi, with the Points), и он же стал автором первого описания этой общины в журнале Бомбейского королевского Азиатского общества, которое возглавлял; в открытом им в Бомбее Вилсон‑колледже в 1842 году обучалось 40 бене‑Израиль. В дальнейшем никому из христиан, включая преподобного отца Лорда из Англиканской церкви, который в начале XX века обошел одну за другой все еврейские деревни Конкана, не удалось обратить в христианство ни одного [footnote text=’Lord J. H. The Jews in India and the Far East. Kolhapur: Mission Press, 1907; The Jews of India. Р. 18–20.’]человека[/footnote]. Одновременно религиозное возрождение практически уничтожило все то, чем жили маратхские евреи [footnote text=’Бене‑Израиль выражали недовольство тем, что в конце XIX и начале XX века в пунских и бомбейских газетирах появлялись сведения, сближающие их с другими общинами, прежде всего с мусульманами и индусами.’]ранее[/footnote], но именно вхождение в общую колею, отождествление с мировым сионизмом, внедрение идеи, что евреи почти «биологически» связаны друг с другом, и стали платформой, с которой впоследствии, едва Индия и Израиль обрели государственность, началась их «обратная миграция».

Вопрос, откуда, когда и какими путями бене‑Израиль пришли в Конкан, обсуждается бесконечно, многословно и монотонно уже [footnote text=’Kehimkar. Р. 4–13; Lord. P. 40–72 и др.’]200 лет[/footnote]. В собственных преданиях они рассказывают о колене Иуды, о бегстве из Вавилона, о «северной стороне», о 14 столетиях, проведенных в Индии после того, как их корабли разбились о рифы возле деревушки Навгав и уцелели только несколько пар, в то время как остальных похоронили в двух могильниках на берегу моря. Это место с древним еврейским кладбищем находится приблизительно в 100 км к югу от Бомбея и в 6 км от Алибага, административного центра округа Райгад, т. е. в краях, где когда‑то бурлил древний порт Чаул, встречавший флотилии из Египта и стран Персидского [footnote text=’В тех самых краях в 1471 году ступил на индийскую землю тверской купец Афанасий Никитин.’]залива[/footnote]. У входа на кладбище высится покосившаяся восьмиметровая стела в память об общине, которая нашла здесь родину, но снова тронулась [footnote text=’В январе 2007 года, когда я посетила Навгав, там оставалась только семья Леви Иосифа Вакрулкара, хозяина лавки с мороженым. Там же я познакомилась с Бенджамином Самуилом Навгавкаром, гостем из Израиля, навестившим родные края через 35 лет после репатриации.’]в путь[/footnote], и тут же лежит мраморная плита с картографией синагог в южной от Бомбея части Конкана.

Последние исследования в русле генетической антропологии, пытающиеся пролить свет на происхождение неясных групп, обнаружили их патерналистское родство — «ближневосточные генетические маркеры в хромосоме Y» — с выходцами из древнего [footnote text=’Behar D. M. et al. Letters. The genome‑wide structure of the Jewish people // Nature. Vol. 466. 2010; Egorova Yu. Theorizing «Jewish Genetics». DNA, culture and historical narrative // Routledge Companion to Contemporary Jewish Studies / Ed. by N. Valman, L. Roth. L.: Routledge, 2014.’]Леванта[/footnote]. Подробная культурная история бене‑Израиль, написанная выдающимся историком и просветителем Хаимом Самуэлем Кехимкаром, уроженцем деревни Кехим, в 1897 году и изданная только через 40 лет в Тель‑Авиве, украшена многозначительной иллюстрацией: слева бушует океан, в котором угадывается остов затонувшего корабля; на переднем плане возвышаются две свежие насыпи, вокруг которых горестно рыдает семерка евреев в пейсах и в тюрбанах на головах; сзади, на небольшом расстоянии, предаются печали покрытые платками семь женщин; а еще дальше — под кокосовыми пальмами — угадывается веселая компания: играющий на свирели бог Кришна, слоноголовый Ганеша и еще несколько индусских персонажей, которых трудно идентифицировать из‑за нечеткого [footnote text=’«Рэйчел мела пол и напевала бхаджан в честь младенца Мозеса, плывущего в корзине по Нилу. Вообще, это был популярный маратхский мотивчик о Кришне‑ребенке. Неизвестный еврейский поэт заменил имя “Кришна” на “Мозес”, но напев остался тот же, что исполняют приверженцы Кришны по всей Махараштре. Рэйчел предпочитала маратхские бхаджаны сложным молитвам на иврите. Она знала их мелодии и поводы, по которым их исполняют» (David E. Book of Rachel. N. D.: Penguin–Viking, 2006. P. 13). ‘]изображения[/footnote].

Я столько раз слышала, читала и пересказывала это предание, что оно меня стало интересовать только своми нестыковками, которые гуляют из научных изданий в художественные и наоборот. Например, число спасшихся пар варьируется между шестью и семью, причем иногда речь идет о (преимущественно) обугленных трупах, возрожденных к жизни Парашурамом, одной из земных манифестаций бога Вишну, божеством‑охранителем Конкана. Излюбленная мной писательница бене‑Израиль Эстер Дэвид пишет: «…откуда мы пришли и куда идем? Мы не знаем откуда. Но знаем отчего, от чего. От несомненной смерти. Изгнание. Ссылка. Дома разрушены, разорены, сожжены, превращены в руины с запрятанной Книгой. Книга утрачена при кораблекрушении. Глаза, смотрящие на Золотой храм царя Соломона. Исход. Пересечение моря. Десять потерянных колен взывают друг к другу в одиночестве из далеких земель. Длинное путешествие в темную ночь, из Йемена в направлении шелкового пути. Рим? Испания? Навгав. Отжим масла из кокосов под сонными глазами быков. До Христа? После Христа? История изгнания, книга, утонувшая в Аравийском море. Посягательство на свободу нашей души, нашего дыхания, наших мыслей, нашей молитвы богу без лица в стране глаз. Иерусалим с золотыми камнями. Глаза, ныряющие как рыбы в Галилейском море. История повторяет себя. Прощайте. Оставьте все позади и начните все заново. Обрезайте своих сыновей. Соблюдайте шабат. Кожи смешиваются, сближаются, перенимают цвет друг друга. Могилы на берегу Навгава. Шесть пар, скорчившихся в утробе земли. Загадочные места проживания моих предков. Я всего лишь семечко захороненного дерева. “Иди, раскопай могилы, и мы узнаем, кто мы”, — подогретый ромом дядя Менахем бьет кулаком по столу. Бабушка в шоке от этого богохульства, а мы в страхе [footnote text=’David E. The Walled City. A Novel. NY: Syracuse University Press, 2002. Р. 108–109.’]съеживаемся[/footnote]». Но уже в другой повести тот же автор предлагает иную версию: «Некоторые бене‑Израиль верили, что на корабле, потерпевшем крушение у побережья Конкана, было семь пар. Они говорили: “Кораблекрушение произошло возле Чаула, морского порта неподалеку от Навгава. Пураны рассказывают, что когда Парашурам обходил землю, чтобы изничтожить всех кшатриев и наделить брахманов большей властью, он заметил на берегу четырнадцать трупов. Они были похожи на чужаков, и тела их были почти сожжены. Он понял, что это — представители древнего племени, и вернул их к жизни произнесением священных мантр. Это и были бене‑Израиль. Удивительно, что такую же историю рассказывают и брахманы‑читпаваны! Может быть, мы воспользовались одной и той же историей, чтобы найти признание у окружающих нас [footnote text=’David E. Book of Esther. N. D.: Viking, 2002. Р. 29–30.’]общин[/footnote]?”»

Кроме общности этиологической легенды — вплоть до культурного героя! — ряд других нюансов наводит на мысль об общем происхождении этих двух весьма немногочисленных групп. Светлокожие, светлоглазые и увешанные крючковатыми носами брахманы‑читпаваны прославились не только тем, что основали в XVIII веке Маратхскую конфедерацию, чья власть покрывала почти всю территорию современной Южной Азии, но и тем, что в конце XVII века возникли… [footnote text=’Глушкова И. Читпаваны: реформаторы, ученые, террористы // Азия и Африка сегодня. 1993. № 6.’]ниоткуда[/footnote]. Вернее, они появились из того же Конкана, отсюда их другое название — коканстха, «стоящие в Конкане»: приблизительно там, где южнее Муруда заканчивались поселения бене‑Израиль, как раз начинались места, традиционно ассоциируемые с читпаванами: Чиплун, Ратнагири, Гу(х)а‑гар, Дабхол и т. д. Появление этих «парвеню» стало началом культурной революции, поскольку стремительность их распространения и готовность к миграции в любое теплое местечко подразумевали вытесненение со своих постов старой брахманской элиты, прежде всего дешастха — «стоящих в Деше», т. е. в нуклеарной Махараштре; отсюда за ними прижилось ядовитое прозвище «КоБра», образованное соединением первых слогов двух слов Коканстха брахман. Сами они в момент наивысшего взлета своей власти повсеместно изымали пуранические тексты, где упоминался сюжет об их «трупном» происхождении, и интерпретировали название своей касты читпаван как «очищенные огнем». Их массовый исход на мировые «зеленые пастбища» начался после 30 января 1948 года, когда уроженец Пуны «КоБра» Натхурам Годсе застрелил «отца нации» Махатму Ганди, и община читпаванов попала под каток погромов.

Садия Шепард, гражданка США, дочь американца‑христианина и мусульманки из Пакистана, в начале 2000‑х годов отправилась на поиски корней Наны, своей бабушки из бене‑Израиль, в 1947 году вслед за мужем‑мусульманином переехавшей из Бомбея в пакистанский Карачи. В беллетризованной автобиографии «Девушка из‑за границы» Садия пишет: «Это обратная миграция. Я вернулась в землю, которая вскормила мою бабушку и мать, чтобы пройтись по тем местам, где ходили они, чтобы вписать свою карту в их [footnote text=’Shepard S. The Girl from Foreign. A Search for Shipwrecked Ancestors, Forgotten Histories, and a Sense of Home. N. D.: Penguin Books, 2008. Р. 3.’]карту[/footnote]». Это замечательно тонкое, талантливое и насыщенное антропологическими изысками произведение содержит диалог, происходящий на одной из пунских улочек, между приятелем‑брахманом и Садией: «“Знаешь, это абсолютно индийский подход, верить, что на самом деле ты откуда‑то еще”. “Как так?” — спрашиваю я. “Мы — мешанина, никто из нас не плоть от плоти местной земли. [footnote text=’Найпол Видъядхар Сураджпрасад (р. 1932) — англоязычный писатель индийского происхождения, родился в Тринидаде и Тобаго, живет в Великобритании, лауреат Нобелевской премии. Его жесткие высказывания об Индии вообще и об исламе в частности неоднократно становились причиной крупных литературных и политических скандалов.’]Найпол[/footnote] писал об этом. Люди цепляются за идеи, что они пришли откуда‑то еще, привязывают столько легенд — приплыли по морю, произошли от греков. Слышала, здесь, в Махараштре есть каста — брахманы‑читпаваны, которые тоже считают, что появились в результате [footnote text=’Shepard. P. 78.’]кораблекрушения[/footnote]”?» Попытки проверить на особенности ДНК брахманов‑читпаванов предпринимались: они показывают широкое расхождение между коканстха и дешастха и генетическую общность читпаванов с группами с западноазиатскими корнями, в том числе с греками, иранцами и [footnote text=’Gaikwad S., Kashyap V. K. Molecular insight into the genesis of ranked caste populations of Western India based upon polymorphisms across non‑recombinant and recombinant regions in genome // Genome Biology. 2005. No. 6. Поиск продолжается в работах, озаглавленных: «Шифрующиеся евреи Индии», где, кроме читпаванов, бене‑израильские корни обнаруживаются у керальских брахманов‑намбудири, также поклонников Парашурама, керальских же сирийских христиан и т. д.’]евреями‑ашкенази[/footnote].

Полемизируя с тем же Найполом по ряду вопросов в эссе «Индия Найпола и моя», один из лучших англоязычных поэтов Индии, лауреат премии Литературной академии и ордена Падма‑шри, уроженец Бомбея, представитель бене‑Израиль Ниссим Эзекил (1924–2004), не присоединившийся к алие, признает свою отчужденность: «Я — не индус, и мое происхождение делает меня естественным чужаком. Обстоятельства и [принятые] решения соединили меня с Индией. В других странах — я иностранец. А здесь все же [footnote text=’Ezekiel N. Naipal’s India & Mine // Jussawalla Adil J. New Writing in India. Harmondsworth: Penguin, 1974. Р. 74.’]индиец[/footnote]». Впрочем, Эзекил «уговаривает» себя и в стихах, и в прозе: «Я не могу покинуть этот остров, / Я здесь родился и ему [footnote text=’Ezekiel N. Collected Poems / 2nd ed. N. D.: Oxford University Press, 2009. Р. 182.’]принадлежу[/footnote]»; «Я — подданный Индии. Я родился в Индии, мое племя еврейского происхождения обитает здесь на протяжении 2000 лет. Если бы я отверг свою индийскость, что несомненно сделали некоторые индийские авторы, и если бы я решил, что я — чужак и должен поселиться в Лондоне или Нью‑Йорке, и если бы я при этом по‑прежнему писал об Индии, не уверен, что меня могли бы считать индо‑английским [footnote text=’Цит. по: Das B. K. Critical Essays on Post‑colonial Literature. N. D.: Atlantic Publishers & Distributors, 2007. Р. 159.’]писателем[/footnote]». По оценке Анны Шульц, этномузыковеда и исследователя киртанов (дидактических песнопений) бене‑Израиль, в настоящее время в Индии осталось около 4 тыс. евреев; в Пуне проживает не более сотни, из которых всего лишь пара — «багдадских»; остальные, преимущественно бене‑Израиль, сосредоточены в [footnote text=’Электронное письмо от 09.12.2014.’]Мумбаи[/footnote].

В последних числах декабря 2008 года я оказалась за уставленным обильными яствами столом в одной из лахорских гостиниц (Пакистан), где правительство провинции Панджаб устроило прием в честь участников международной конференции. Напротив меня сел светлокожий человек со светлыми же глазами и естественно рыжеватыми (а не подкрашенными хной) волосами. Он протянул мне визитную карточку, на которой обычному мусульманскому антропониму предшествовало имя «Оръя», а на мое удивление — его именем и внешностью («Неужто читпаван?» — было моей первой реакцией) — рассказал про бабушку из бене‑Израиль. Позднее я выяснила, что «Оръя» представляет собой крайне редкое имя, скомпонованное из ивритского слова «свет» и тетраграмматона, а носитель этого редкого имени — не только правительственный чиновник, но и известный поэт и [footnote text=’Естественно, я ему написала и задала ряд вопросов, впрочем, без надежды получить ответ. Однако на него можно полюбоваться здесь‘]колумнист[/footnote]. В конце 2012 года в другом крупном городе Пакистана — Карачи — произошло еще более удивительное событие: студенты из школы искусства и архитектуры, носящей название «Индская долина», поставили пьесу «Потерянные евреи Карачи», сочиненную Вирой Рустомджи из небольшой парсийской общины города, в которую, как предполагается, изменив имена, влились немногочисленные остатки когда‑то процветавшей общины «маратхских евреев» (даже архитектор Музея «отца Пакистана» Мухаммеда Али Джинны, ранее Flagstaff House, не кто иной, как Мозес Сомаке!). В преддверии 1947 года она насчитывала около полутора тысяч человек. В 1967 году, во время Шестидневной войны между Израилем и рядом арабских стран, президент Аюб Хан направил для защиты одной из двух городских синагог полицейский наряд; самую большую — Magain Shalom Synagogue / Yahoodi Masjid — демонтировали по приказу президента Зия‑уль‑Хака в 1988 году для возведения на этом месте многоэтажного торгового центра: президент в том же году погиб в авиакатастрофе. А Рэйчел Джозеф, смотрительница карачинских синагоги и кладбища бене‑Израиль, сохраняла‑таки — пока была жива — первый этаж нового здания как ритуальное помещение. Она и стала прототипом героини одной из книг Эстер Дэвид «Книга Рэйчел», место действия которой автор перенесла в Конкан, на берег Аравийского моря.

К концу книги Шепард ее приятель‑брахман, эмоционально вовлеченный в ее поиски, спрашивает героиню: «“Так в чем же заключается история о бене‑Израиль?” — “Это история о том, как они оказались зажаты между двумя местами, я думаю — между Индией и Израилем, и между двумя идентичностями — индийской и еврейской. Все они должны принять решение: они или остаются здесь, или [footnote text=’Shepard. Р. 312.’]уходят[/footnote]”».