[<<Содержание] [Архив]       ЛЕХАИМ  МАРТ 2014 АДАР 5774 – 3(263)

 

Искушение эросом в сефардском Амстердаме XVIII столетия

Йосеф Каплан

В издательстве «Книжники» готовится к выходу перевод монографии «Альтернативный путь к Новому времени. Сефардская диаспора в Западной Европе» Йосефа Каплана, израильского историка аргентинского происхождения, специалиста по пиренейским марранам, сефардской интеллектуальной культуре XVII века и голландскому еврейству. Мы предлагаем сокращенный препринт последней главы книги, посвященной нормам сексуального поведения в сефардской общине Амстердама и нарушениям этих норм, а именно прелюбодеяниям с покинутыми женами, тайным бракам без согласия родителей и интимным отношениям до брака.

В 1656–1658 годах сефардская община Амстердама переживала волнения, связанные с полемикой, развернувшейся вокруг Спинозы, Прадо и Риберы. Руководство общины заботилось о том, чтобы не допустить распространения еретических взглядов Спинозы и группы его единомышленников (которую называли сектой). Совсем не случайно, что ужас перед учением Спинозы овладел еврейской общиной в пятидесятых годах XVII века, когда виднейшие представители голландской богословской элиты Республики были всерьез встревожены распространением картезианской философии и опасались, что она может поколебать христианскую веру.

Примерно столетие спустя членов сефардской общины Амстердама охватила моральная паника иного рода. По масштабам, интенсивности и количеству жертв этот кризис оказался тяжелее и опаснее того, что разразился на сто лет раньше. В отличие от лаконичного текста отлучения Спинозы и вполне сдержанного стиля, в котором выдержан текст отлучения Прадо (нельзя даже с уверенностью сказать, сообщают ли нам эти документы что-то о том, что же именно делали, думали и говорили Спиноза и Прадо), приговоры шести мужчинам и женщинам, обвиненным в прелюбодеянии в шестидесятых годах XVIII века, составлены с большими подробностями, и, как я постараюсь показать в настоящем очерке, эти случаи являются лишь верхушкой айсберга и проливают свет на широкомасштабный феномен, имевший важные последствия для внутренней целостности сефардской общины и для царивших в ней порядков.

В шестидесятых годах XVIII века амстердамскую общину Талмуд Тора потрясли три случая прелюбодеяния, получившие широкий резонанс. [Руководящий орган общины] маамад не удовлетворился простым отлучением преступников или публичным вынесением им сурового наказания: описание их деяния было во всех подробностях и с необычным тщанием внесено в общинные регистры, и состав их преступления был оглашен в прокламациях, зачитанных в синагоге. Два случая из трех произошли в конце 1765 года. 5 тевета (31 декабря) Ревекка Мотта, вдова Якоба де Моралеса, была отлучена от общины «со всеми проклятиями, содержащимися в нашем святом законе» за то, что совершила прелюбодеяние, в результате которого родила сына[1]. Отец ребенка, женатый человек и отец пятерых детей по имени Аарон де ла Пенья, бежал из Амстердама, поэтому парнасы решили фактически отлучить его, только когда он вернется в город, с тем чтобы члены общины, в которой он находился в это время, не были вынуждены, сами того не зная, поддерживать общение с человеком, подвергнутым херему.

У отлученной женщины, Ревекки Мотта, уже случались неприятности раньше. Примерно четырнадцать лет назад, еще будучи молодой, она вышла замуж за Якоба де Моралеса после того, как всем стало известно о ее беременности. Парнасы заставили Моралеса «восстановить честь этой женщины» и жениться на ней. Моралес был вынужден подчиниться, но выражал несогласие с этим решением и заявлял, что он не отец ребенка. По его словам, Ревекка Мотта вступала в сексуальные отношения также и с другими мужчинами. Когда Ревекка забеременела от Аарона де ла Пеньи, Якоб де Моралес не жил дома уже несколько лет. Эта сорокалетняя, оставленная мужем женщина призналась, что, после того как она несколько раз приходила в дом Аарона де ла Пеньи, тот соблазнил ее «в один субботний день между Пуримом и Песахом, между первым и вторым часом дня, и от этого случая она сделалась беременной».

В тот же день, когда отлучили Ревекку Мотта, на том же заседании маамада, отлучению были подвергнуты Эстер Креспо и Мордехай Энрикес Пиментель. Эта Эстер, которая пятнадцать лет назад, когда ей было тридцать с небольшим, заключила в амстердамской ратуше брак с Яаковом-Мендесом Белизариосом из Лондона, сейчас забеременела от Мордехая-Энрикеса Пиментеля, члена сефардской общины Амстердама, который признался парнасам и хахаму общины, что действительно виновен в этом серьезном преступлении. По всей вероятности, и в этом случае речь идет о женщине, покинутой мужем. <…>

Примерно через два с половиной года, 20 тамуза 5528 года (5 июля 1768), в амстердамской синагоге (Esnoga) был объявлен херем Давиду, сыну Даниэля де Леона, и Симхе Шалом, жене Шломо-Гомеса Соареса. В этом деле снова речь идет о женщине, чей муж оставил ее на долгий срок, отправившись искать счастья в Суринам. Если верить показаниям Симхи, данным в маамаде, ее соблазнил молодой мужчина и они периодически устраивали интимные встречи в доме его отца. Когда Давид узнал о ее беременности, он снял для нее дом, чтобы скрыть ее положение от взоров людей. Но когда об этом стало известно, он поначалу пытался уйти от ответственности, хотя в конце концов сломался и признал свою вину.

<…>

Невозможно не поражаться большому общественному резонансу и желанию предать огласке малейшие детали этих дел о прелюбодеянии. Цель в данном случае состояла не только в том, чтобы осудить преступников, но и в том, чтобы показать, какую опасность для общины представляет ослабление института семьи и сексуальной морали среди ее членов. <…>

Португальская синагога в Амстердаме. Ромейн де Хоох. Гравюра. 1675 год

 

Все три случая, описанных выше, проливают свет на социальные потрясения, которые обрушились на амстердамскую общину, и на тяжелые последствия этих потрясений в сфере семейной жизни и общественной морали. Как уже было сказано, три женщины, обвиненные в прелюбодеянии, имели низкий общественный статус в общине; все три жили на благотворительные пособия, и всех трех покинули мужья.

Временный или окончательный уход из семьи мужей, которые отправлялись за океан, чтобы удовлетворить жажду приключений, стал распространенным явлением в мире Nac¸a˜o [«нации» сефардов] того времени. Тяжелая бедность, в которой жили более 40% членов сефардской общины Амстердама, заставила многих мужчин решиться на отчаянные поступки, и уход из семьи был совсем не самой экстремальной мерой. Среди тех, кто получал помощь от благотворителей и входил в список despachados (бедняков, которых отправляли в заморские колонии), было немало людей из распавшихся семей, причем обычно отсутствовал отец. Это явление стало еще более распространенным после 1748 года, когда было опубликовано сообщение экономиста Исаака де Пинто о чрезвычайной нужде, в которой пребывают многие члены сефардской общины Амстердама, и содержалось предложение оказать вспомоществование бедным евреям испанского и португальского происхождения, отправив их в Суринам. В период между 1759 и 1814 годами из Амстердама уехали 430 despachados, треть из которых отправилась в Суринам, а другие разъехались по разным местам от островов Карибского моря до Балкан. Только 19% тех, кто приехал в Суринам, привезли с собой из родного города жен или целые семьи. Если обратиться к данным из других регионов, откуда прибывали despachados, или проверить списки despachados из Лондона за тот же период, то результаты, вероятно, будут сходными. В то время многие женщины обращались за поддержкой в благотворительные фонды, чтобы отправиться на поиски своих мужей, которые уехали и не вернулись. <…>]

Мир западной сефардской диаспоры был изменчив, поскольку общины находились в портовых городах и международных торговых центрах, и самой постоянной и неизменной характеристикой его социальной жизни была текучесть и географическая мобильность. Несомненно, отъезд мужчин создавал внушительную прослойку покинутых жен, которые не только становились тяжелым экономическим бременем для общины, но и порождали сплетни и способствовали разложению семейной морали, что иногда приводило к печальным последствиям. Рассмотренные нами три случая, имевшие место в шестидесятых годах XVIII века, были симптомами социального кризиса серьезных масштабов.

Это явление имело параллель в голландском обществе, среди жен моряков и участников колонизационных экспедиций, организованных Голландскими Ост-Индской и Вест-Индской компаниями. Крупный деятель Вест-Индской компании Виллем Усселинкс признавал, что у международной торговли есть побочный эффект, заключающийся в том, что большое количество женщин остаются дома в одиночестве и сталкиваются с многочисленными трудностями, в результате чего наблюдается немало случаев прелюбодеяния.

Экономическое положение евреев-сефардов в Амстердаме, однако, еще усугубляло явление, корни которого следует искать в культурных и социальных переменах, происходивших тогда в западноевропейском обществе, в том числе и в западных сефардских общинах.

Старая биржа в Амстердаме. Иов Адрианс Беркхейде. Около 1670 года. Музей Бойманса — ван Бёнингена, Роттердам

 

С конца XVII века и по нарастающей в течение XVIII сефардская версия идеала эмоционального индивидуализма стала приобретать все большую популярность в мире Nac¸a˜o: начала вырабатываться новая модель семьи, в которой большее внимание уделялось интимной жизни супругов, а удовлетворение эротических желаний стало главной целью брака. Так что наблюдался одновременный переход от рационалистической брачной стратегии, основанной на соображениях социально-экономической выгоды, которая господствовала в традиционном обществе, к стратегии, при которой выбор был обусловлен любовью. Если раньше браки заключались в соответствии с желанием и выбором родителей, то теперь женихи и невесты сами выбирали себе партнеров. В то же время в период с семидесятых годов XVII и до конца XVIII века для всех западноевропейских обществ была характерна высокая степень толерантности к проявлениям сексуальности. Эрос вышел на первое место у нового буржуазного класса, и, как заметил Томас Лакёр, «где-то в XVIII столетии был изобретен пол, как мы его сейчас понимаем»[2].

Обратимся теперь к вопросу тайных браков и к тому, как развивался юридический дискурс амстердамской общины в отношении этого явления.

Практически от всех общин западной сефардской диаспоры сохранилась подробнейшая документация, содержащая строгие постановления против браков, заключенных без одобрения родителей жениха и невесты. Как и в других еврейских общинах Средних веков и раннего Нового времени, в западных сефардских общинах эти постановления играли важнейшую социальную роль не только в поддержании семейной морали, но главным образом в защите интересов социальной элиты. Посредством этих законов состоятельные семьи защищали свой общественный статус, препятствуя попыткам низших слоев преодолеть пропасть и подняться по социальной лестнице с помощью недозволенных и незаконных брачных уз.

Если подобное явление наблюдалось в большинстве еврейских общин, то особенно оно было характерно для общества со столь высокой степенью социальной дифференциации, как испано-португальская западная диаспора. <…> Маамад сефардской общины Амстердама выпустил в 1659 году подробный ордонанс, под страхом отлучения запрещающий заключать тайные браки без ведома семьи невесты. Этот ордонанс был принят из страха, что «если не возвести преграду и не закрыть дверь перед подобного рода проявлениями обмана, то они могут нанести ущерб чести и доброму имени семей этой общины».

Поэтому ни один еврей, вне зависимости от происхождения, не имел право вступать в брак с женщиной в Амстердаме или в любом другом месте в Голландской республике иначе, чем двумя способами: 1) в присутствии несомненных родственников невесты в следующем порядке предпочтения: ее отец, дед, мать, старший брат или другие близкие родственники; 2) при отсутствии таковых — в присутствии двух раввинов общины. Всякий, кто вступит в брак с женщиной, не соблюдя этих условий, будет подвергнут отлучению, а вместе с ним и те, кто выступал свидетелем на этой свадьбе. Из слов постановления следует, что отлучение не могло быть снято с жениха и свидетелей до тех пор, пока жених не расторгнет брак и не выплатит наложенный на него штраф[3].

Традиция заключения брака в соответствии с еврейским религиозным правом всегда оставляла лазейку для мошенничества в этой сфере — можно было выдать женщину замуж без ее желания и осознанного согласия. Мужчина должен был всего лишь дать кольцо или монету неопытной девушке в присутствии двух свидетелей, готовых помочь ему в заключении обманного брака. Приняв этот предмет, она неминуемо становилась его женой «по закону Моисея и Израиля», даже если не имела ни малейшего намерения выходить за него замуж. В случаях «романтической любви», когда желания молодых совпадали, заключить брак было еще проще, и родителей жениха и невесты могли поставить перед свершившимся фактом, и они не могли воспрепятствовать браку, нежелательному с точки зрения сословной или генеалогической. Именно такие ситуации и должны были предотвратить ордонансы против тайных и обманных свадеб. Однако те, кто выпускал эти ордонансы, не всегда осмеливались расторгнуть брак, заключенный без одобрения родителей, не удостоверившись, что молодая жена получила разводное письмо. Причина заключалась в том, что они должны были отмести все сомнения в отношении ее статуса и снять все подозрения, что она может считаться замужней. В подобных случаях, касающихся и упомянутого выше амстердамского ордонанса, проблема состояла в том, что брак считался абсолютно законным с точки зрения алахи, и этот факт мог иметь для женщины самые тяжелые последствия.

Главной целью, которую преследовал амстердамский ордонанс против тайных браков, заключенных как с согласия невесты, так и против ее воли, было воспрепятствование попыткам представителей низших классов нарушить гомогенность социальной элиты. Именно об этом думали в первую очередь парнасы, которые старались предотвратить «ущерб чести и доброму имени семей этой общины», и это ясно из правоприменения этого ордонанса в течение последующих лет.

В регистрах амстердамской общины за XVII и начало XVIII века содержатся записи о четырех подобных случаях, и все четыре раза жених понес соответствующее наказание. Однако интересно заметить, что в трех случаях из четырех брак не был расторгнут, а остался в силе. Очевидно, эти три брака были заключены с согласия невесты. Но в отношении признания законности брака и решения не расторгать его важнейшим аргументом было то, не нарушает ли он классовой иерархии в общине и не имеют ли семьи новобрачных веских причин для немедленного расторжения.

<…>

Установления, принятые в Амстердаме начиная с тридцатых годов XVIII века, указывают на перемены, которые начали происходить в отношении к бракам без согласия родителей, а также к согласию и сущности брака в целом. Чем ближе к концу столетия, тем яснее мы наблюдаем тенденцию возлагать вину за тайные браки на жениха и невесту вместе, а не только на жениха. В различных свидетельствах женщины все чаще представляются как активные участницы заговора. Однако социальные и финансовые мотивы жениха продолжают играть важную роль, особенно после экономических кризисов, которые поразили Nac¸a˜o в тридцатых-сороковых годах, когда люди стали с большим трепетом относиться к символам статуса. Богатые семьи обеднели и утратили свое состояние в результате общего снижения функциональной роли евреев-сефардов в западноевропейской экономике, когда их участие в колониальной торговле и связанных с ней определенных производствах заметно сократилось. Поэтому теперь, больше чем когда-либо, им приходилось стоять на страже своего «доброго имени» и своей «чести».

Барон Франсиско Лопес (Авраам Исраэль) Суассо (ок. 1657–1710), банкир, представитель сефардской элиты Амстердама и Гааги. Неизвестный художник. Еврейский исторический музей в Амстердаме

 

Борьба с чужаками усилилась. Ее цель заключалась уже не в том, чтобы не допустить перехода собственности семьи в чужие руки, поскольку собственность потеряла цену, а в охране границ социальной идентичности высшего класса, которая базировалась на гордости родословной, символах статуса и воспоминаниях о блистательном прошлом.

<…> Ордонанс амстердамской сефардской общины от 1783 года прямо говорит о равной ответственности обеих сторон. В нем указывается на «дикое поведение» молодых людей «из семей евреев, принадлежащих к святой общине», которые под влиянием «людей, имеющих свои интересы и намерения» стекаются «в недостойные места». Дальнейшие подробности, содержащиеся в этом ордонансе, создают представление о том, какого рода места осуждали парнасы: это были школы (colegios), клубы (sociedades), визиты к знакомым (visitas) и сборища (ayuntamientos). Короче говоря, в постановлении говорится о самых разнообразных местах, заведениях и организациях, где молодые люди подвергались воздействию альтернативной культуры — Просвещения, новым тенденциям, усилившимся в Западной Европе в конце XVIII века. В этих местах молодые люди и девушки встречались, увлекались романтическими чувствами и, возможно, подпадали под воздействие взглядов и ценностей, которые идеологически оправдывали их любовь.

Моральная паника в ответ на перемены, происходившие в душах молодого поколения, нашла отклик и в синагогальном дискурсе. 9 ава 5525 года (27 июля 1765), незадолго до отлучения мужчин и женщин, виновных в прелюбодеянии, хахам Шломо Салем произнес проповедь, в которой резко осуждал поведение «некоторых людей, развратных и безнравственных, которые не стыдятся ничего». Говоря о поведении молодых людей, раввин заявил, что «для них нет ничего недозволенного в ночных прогулках под покровом темноты: молодые мужчины и женщины прохаживаются по ветреным тропкам, по бульварам и недостойным развлечениям и растрачивают свое состояние во зло». Более того, молодежь учится у старших, и, подобно старшим, юноши посещают игорные дома, места развлечений и дома пороков (casas de juego, casas de placer y casas de vicios)[4]. Несколько лет спустя, в 1772 году, в амстердамской общине Талмуд Тора под влиянием хахама Салема было принято следующее удивительное постановление:

 

Поскольку сеньор наш хахам негодовал из-за того, что некоторые члены нашей Nac¸a˜o обманывали его, и через два или три месяца после того, как он поженил их по законам нашей святой Торы, стало совершенно достоверно известно, что они нарушили законы благопристойности и чести — а этот закон люди непременно обязаны соблюдать до брака… [В связи с этим,] с целью по мере возможности ограничить предосудительное поведение и укрепить добропорядочность среди членов нашей общины, чтобы предотвратить скандалы в будущем и не утратить честь сеньора хахама, которую мы обязаны блюсти, с нынешнего дня пусть всем евреям нашей общины будет абсолютно ясно, что, если они преступили законы благопристойности, которые они должны были соблюдать до того, как вступили в брак в присутствии сеньора хахама, им не будет позволено пользоваться никакими почестями, предусмотренными в синагоге при обрезании или наречении имени девочке, и никто из многочисленных канторов или робисим (школьных учителей) не будет присутствовать при обрезании, а в день обрезания не будет исполняться обычный в таких случаях гимн «Тогда Моисей и сыны Израилевы воспели Г-споду»[5].

 

Более того, имя человека, совершившего скандальный или аморальный поступок, должно было быть публично объявлено синагогальным служкой.

В случаях, когда возникали сомнения и подозрения на этот счет, стало принято, чтобы жених перед свадьбой приносил клятву хахаму, что не имел сексуальных отношений с невестой. Это новое условие относилось к парам, брак которых по всем прочим параметрам не вызывал возражений. Специальное условие относительно сексуальных отношений до брака указывает на ценностный кризис, который настиг зажиточных сефардов Амстердама, наблюдавших, что рушится система старых представлений как в том, что касается выбора брачного партнера, так и в том, что касается отношений между партнерами до свадьбы. <…>

Перед свадьбой с Эстер Родригес де Меркадо у Давида, сына Авраама Дуке, потребовали поклясться и подписать специальную бумагу о том, что у него не было сношений с невестой до свадьбы. Всего через несколько недель после бракосочетания Эстер родила сына, в результате чего хахам поставил Давиду на вид «великий грех и обман, который он совершил», а 23 ияра 5546 года (21 мая 1786) ему заявили, что «он подвергнут отлучению согласно установлениям нашего святого Закона». Однако Дуке принес покаяние перед высшими чиновниками, и хахам «и члены маамада пожелали поступить с ним милостиво и решили отменить все наложенные на него наказания».

В последнем десятилетии XVIII века эта проблема все еще занимала центральное место в повестке дня общины. В нисане 5554 года (апреле 1794) хахам получил полномочия расследовать каждый случай, где возникали подозрения в добрачных сношениях. Теперь хахам имел право потребовать клятвы от любого, кого он подозревал в подобном преступлении, и мог отказать в заключении браку всякому, кто откажется принести ему подобную клятву.

Изменение ценностей в отношении института семьи нашло выражение также в еще одном вопросе: среднее количество детей в семье стабильно снижалось. Функция семьи как структуры, призванной прежде всего исполнять заповедь плодиться и размножаться, утратила свое значение, тогда как тенденция рассматривать семью в первую очередь как возможность удовлетворения эмоциональных и сексуальных потребностей, наоборот, возрастала. Подробное демографическое исследование еще не проводилось, но мне удалось проанализировать книгу регистрации рождения детей в общине, в которой содержатся сведения, начиная с 1737 года. Если в 1737-м в сефардской общине Амстердама родилось 139 детей (81 мальчик и 58 девочек), то в 1745-м это число упало до 96 детей (49 мальчиков и 47 девочек); в 1788-м родился 71 ребенок, а в 1799-м — всего 63. За примерно шестидесятилетний период уровень рождаемости в общине снизился на 55%!

Вид на дом барона Мануэля (Исаака) Нунеса де Бельмонте (?–1704), влиятельного амстердамского сефарда, чиновника и поэта. Ромейн де Хоох. Гравюра. 1675 год

 

Устрожение позиции раввинской элиты и поддержка этой позиции элитой финансовой стали непосредственным результатом вспышки эроса в стенах общины. В то же время паника по поводу сексуальных отношений до брака, а особенно по поводу супружеских измен нарастала в общине вследствие более общего беспокойства тенденций. Не только маргиналы и правонарушители попадали в тенета эроса, но и хранители устоев чувствовали себя в опасности из-за распространения эротических ценностей и символов в повседневной жизни.

Как только семья превратилась в структуру, главным образом предназначенную для удовлетворения эмоциональных и сексуальных потребностей, она сразу же стала более хрупкой и уязвимой, поскольку источник удовлетворения мог очень быстро превратиться в источник разочарования.

Для наложения наказания выбирали маргиналов: бедных женщин и мужчин из относительно низших слоев или молодых людей, которые еще не обрели независимость. Но наложение отлучения должно было быть сигналом для всей общины, отчаянной попыткой указать на границы общественной морали, которые пошатнулись в результате веяний времени.

Я начал это исследование с упоминания о деле Спинозы и Прадо и указал, что в то время паника была связана с опасениями, охватившими голландскую богословскую элиту, столкнувшуюся с явлением, которое воспринималось как картезианская угроза. Паника, вызванная супружескими изменами в середине XVIII века, отражала аналогичное положение вещей в голландском обществе, а также в других западноевропейских обществах, оказавшихся перед необходимостью как-то совладать с подобными переменами, хотя и в неизмеримо больших масштабах. В этом отношении сефардская община Амстердама середины XVIII века сохраняла свой западноевропейский характер в не меньшей степени, чем за сто лет до того. К середине XVIII века амстердамская сефардская элита решила препоясать чресла и выйти на бой, победить в котором у нее не было ни малейших шансов. Эрот уже пустил свои золоченые стрелы в сердце сефардской Нации.

добавить комментарий

<< содержание

 

ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.

 



[1].      Документы по делу Мотта — де ла Пенья находятся в архивах испано-португальской общины Амстердама, хранящихся в Муниципальном архиве: GAA, PIG, No. 22, Livro de Ascamoth D, fols. 254–255.

 

[2].      Laqueur T. Making Sex: Body and Gender from the Greeks to Freud. Cambridge, Mass. and London, 1990. P. 149 ff.

 

[3].      Livro de Ascamoth A, fol. 447.

 

[4].      Sermo´n Reprehensible que Predico´ el Doctissimo Sr. Haham Morenu Verabenu S. Selomo Salem, etc. Amsterdam, 5525 (1765). Р. 29, 43–44.

 

[5].      Livro de Ascamoth D, fol. 271.