[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2014 ТЕВЕТ 5774 – 1(261)
СРАВНИТЕЛЬНЫЕ ЖИЗНЕОПИСАНИЯ
Михаил Горелик
Соломон Волков. Диалог с Евгением Евтушенко
Режиссер Анна Нельсон. 2013 год
Предводитель Эдельман / Dowo´dca Edelman
Режиссер Артур Венцек «Барон». 2008 год
Так уж случилось, вот накануне я посмотрел первую серию разговоров Евтушенко с Волковым, а назавтра «Предводителя Эдельмана»[1], и две эти фигуры с разных планет — Евгений Евтушенко и Марек Эдельман — оказались рядом. Непредумышленно.
Фильм с Евтушенко, телевизор, Первый канал, что может быть доброго в Первом канале, смотрели многие, кто не смотрел, тот слышал, в представлении не нуждается.
Фильм «Предводитель Эдельман» мало кто видел и вряд ли увидит, в телевизор его определенно не возьмут, ну, может, если повезет, на клубном просмотре, так что он-то как раз в представлении нуждается.
Этот польский фильм снят в 2008 году, но его недавний показ в рамках проекта «Документальная среда» в «Мемориале» стал российской премьерой. Герой фильма Марек Эдельман (1919–2009) — один из руководителей восстания в Варшавском гетто, участник Варшавского восстания. Активист «Солидарности». Из Польши не уехал, даже когда «все» уехали, жена с детьми уехала, ну невозможно уже было еврею оставаться. Власти расстарались. И народ, как я понимаю, отдельные люди не в счет, тоже этот исход приветствовал. Тысячелетняя без малого история польского еврейства завершилась. Judenfrei. А Эдельман остался: Здесь похоронен мой народ. Я остался потому, что я — хранитель еврейских могил.
После показа в «Мемориале» было обсуждение фильма, и просто об Эдельмане говорили. Анатолий Найман. Встреча с Эдельманом. Найман спросил о его спутнице: она еврейка? Эдельман сказал: для газа — еврейка. Сколько лет, сколько десятилетий прошло, больше полувека, но Катастрофа по-прежнему продолжает питать трагическую иронию, как если бы это было вчера. Для газа — да, и слышится неска́занное: а так — нет.
И еще сказал: еврейского народа больше не существует. Для него евреями были те, кто говорил на идише, смеялся на идише, плакал на идише. И этого народа, этого мира, этой цивилизации, этого воздуха — больше нет. Здесь похоронен мой народ. Весь народ, всё, перестал существовать. Хранитель могил.
«Предводитель» — не слишком удачный перевод слова dowo´dca. «Командир» определенно лучше. Но все-таки тоже неточно. Речь ведь не только о войне. Он был лидером — и после войны тоже. Люди тянулись к нему, прислушивались, доверяли, чувствовали себя рядом с ним спокойно и надежно. Даже тогда, когда стал старым, больным человеком. И все равно: и в телесной немощи сохранял оригинальность, красоту, обаяние.
Для кино выигрышная фигура. Уж больно хорош. Как ни снимай, сам по себе гарантирует фильму успех. Но они и сняли интересно. Минимальными средствами создали контекст, раму портрета. И постарались, чтобы рама на себя зрительское внимание не оттягивала.
Фильм сделан как коллекция разговоров с Эдельманом и разговоров о нем с разными людьми — в Варшаве, Лодзи, Иерусалиме, Тель-Авиве. Он сидит дома, в кресле, говорит, курит, за порог не выходит, кажется, даже с кресла не встает. Создатели фильма соблазняли его уличными проходами, необходимый оживляж — он отказался: я не артист. И правильно, что отказался. Никакой искусственности — подлинность жизни.
В разговорах Евтушенко с Волковым совсем иная эстетика. Там даже подготовка к съемкам включена, демонстративно, грим в присутствии зрителей накладывают — сейчас кино снимать будем. И проходы, конечно, есть. И вообще полно оживляжа. В значительной мере безвкусного.
Вот сидит Марек Эдельман в своем кресле, курит, говорит о гетто, о войне, о любви, о природе человека, о голоде, о страхе, о болезни, о религии.
Ну что религия? Не было в его жизни религии. Ничему не релевантна. Отстаньте! Не задавайте дурацких вопросов! Это он двум католикам — авторам фильма: Витольду Бересю и Кшиштофу Бурнетко. В католической и не слишком жалующей евреев Польше этот еврей-атеист был одним из нравственных образцов.
У него был исключительный талант, как бы это лучше сказать, ну что ли, талант жизни, моральной стойкости, социальной ответственности, бескорыстия, сочувственного понимания людей, их слабости, страха, страстей, умение передавать окружающим свое спокойствие, надежность, дар принятия жизни здесь-и-сейчас. Вот этот больной — может быть, вечером умрет, но успеет еще выпить стакан чаю, поговорить с внучкой, взглянуть на парк за окном. Есть масса объективных причин, по которым только он смог вывести свой отряд из гетто, спасти людей. Но и субъективная — это определенно он сам, его отношение к жизни.
Евгений Евтушенко говорит исключительно и только о себе. Нарцисс. Упоен собой. Чудовищно тщеславен.
Марек Эдельман вообще о себе не говорит.
У Евгения Евтушенко все буквы прописные. У Марека Эдельмана все строчные.
Евгений Евтушенко: совершает подвиги, гремит на стадионах, на устах у всех, мне позвонил Хрущев, мне позвонил Кеннеди, с Фиделем ром пил, о, Фидель, в ООН устроили в честь меня приём, пятьсот человек пришло. Какая мимика! Какой жест! Какой взгляд! Артист! У меня Мерилин Монро на столе нагишом плясала. Ну хорошо, не Мерилин Монро, а Марлен Дитрих, не плясала, а пела — не вижу разницы.
Марек Эдельман — стрелял, так уж сложилось. Представляете, какую поэму написал бы Евтушенко, случись ему пострелять.
Марек Эдельман для коммунистических властей Польши чужой. Враждебный. Пятая колонна.
А этот свой. Анфан террибль коммунистической власти. Анфан террибль, но свой. Потому-то ему с рук сходило, за что иному бы голову оторвали.
Но к небу, воззывая о
растоптанности,
не отерев кровавых брызг с чела,
свое лицо зеленое утопленницы,
ты, статуя Свободы, подняла...
С большим чувством читает. Об убийстве Роберта Кеннеди. Обличает. Всемирная отзывчивость.
Всегда позиционировал себя как поэта новой молодой России. Как трибуна ее и глашатая.
Как же оказался в объятьях этой гадкой утопленницы?
Нас на бабу променял?
На Лубянку ходил. Объясняет нам, зрителям, зачем. А не ходил бы, и объясняться бы не пришлось. Вот Бродский, оказывается, неправильно Евтушенко понял. Может, и неправильно, не знаю, да только понять естественно было именно так.
Подает свой разговор с Волковым как исповедь. Интересная исповедь: громогласная, публичная, на весь Первый канал, а там, глядишь, книжку Волков напишет, меня не так поняли и какой я был молодец, а Бродский, неблагодарный, на меня донос написал.
По правде сказать, и режиссер если не к созданию, то к презентации этого образа тоже руку приложил. Евтушенко с Волковым пятьдесят, кажется, часов беседовали, а на экране — три. Может, на всем материале не так все это саморазоблачительно. А может, и так.
Витольд Бересь: мы хотели снять фильм не только о еврее, не только о поляке — о человеке.
Марек Эдельман стоит у окна, курит.
Цветок на подоконнике.
Встал-таки со своего любимого кресла.
Мы видим его через оконное стекло.
Смотрит на нас.
Потом уходит в глубину комнаты.
Покидает кадр.
Конец фильма.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.
[1]. Разговоры из этого фильма, а также и не вошедшие в фильм, собраны в книгу: Марек Эдельман. Б-г спит. М.: Текст: Книжники, 2013. См. также: Михаил Горелик. Человек из романа Камю // Лехаим. 2013. № 12.