[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ЯНВАРЬ 2014 ТЕВЕТ 5774 – 1(261)
Дневник редактора
На ярмарке «non/fiction» стал свидетелем примечательного диалога. Пенсионер профессорской наружности приобрел «Тысячу лет культуры ашкеназов». Его выбор удивил проходящего мимо книголюба.
— Вы не похожи на еврея.
— Неудивительно, я уроженец Владимирской губернии в седьмом поколении. В нашей деревне отродясь евреев не было.
— А почему же вы читаете эти книги?
— Сударь мой, а вот вы похожи на еврея. Вы ведь еврей?
— Да.
— А вы читали эти книги?
— Нет, мне они не интересны.
— Тогда правильный вопрос надо сформулировать так: как может быть, что вы, еврей, не читаете те книги, которые даже меня, чистого русака, потрясают своей мудростью и глубиной? Как вообще человек может считать себя образованным европейцем, если он не знаком с еврейской литературой и, шире, культурой?
Собеседник замолчал и тихо побрел к стенду «Иностранки», где презентовали швейцарский номер журнала.
* * *
Реб Янкл Лернер рассказывает о событиях, связанных с арестом р. Ошера Сасонкина. Дело было в конце 1940–х. Знакомая врачиха из СИЗО прибежала и говорит: с ним беда, он ничего не ест. Она спросила его, что он станет есть. Сырую картошку и растительное масло, отвечает. Вот она и просит послать ему картошку с маслом.
Через неделю опять пришла, совершенно расстроенная: ему нужен психиатр. Он взял картофелины, вырезал в них внутренность, залил масло, сделал из ваты фитильки и поджег. Теперь, говорит, я счастлив и выживу! Ханука!
* * *
Они засобирались в 1910 году. У них уже родился второй мальчик, а делать в Радзилове было нечего. Хаим–Йосл, как почти все братья Недзвецкие, с детства славился далеко за пределами своего местечка чудесным, проникающим глубоко в душу голосом. И вот, после прослушивания, он получил место кантора в самой Одессе, далекой и грешной Одессе… Там портные открыли синагогу «Малбиш аримим» и пригласили молодого литвака занять в ней место хазана. Он согласился, а его Сора поехала бы за ним и на край света…
Что у них было взять с собой? Только самое необходимое. И, конечно, ханукальный светильник. Серебряная менора была их самым дорогим свадебным подарком.
Впереди была жизнь. Во время голода 1930–х Сора срезала стаканчик для шамаша, а потом и стаканчик для восьмой свечки. И все. Подсвечник ездил за ними в казахстанскую эвакуацию, где тоже было несладко, но больше Сора ни одного стаканчика не срезала. Картофелина вместо восьмого и так жгла ей сердце.
В 1947–м Хаим–Йосл ушел, Сора пережила его на 30 лет. После ее смерти светильник, завернутый в «Литературку», переехал на комод в спальне.
Я, их правнук, иногда разворачивал сверток и завороженно смотрел на менору.
Мама предложила переплавить никому не нужную старину и сделать из нее совершенно необходимый жгут. Мне было уже десять, и я возмутился: 70 лет, во времена голода и лишений его хранили, а сейчас уничтожить?! Родители согласились с моими чувствами.
Когда я пошел в ешиву, папа, их внук, решил, что ханукия по праву должна перейти мне.
Я переплавил серебряную вилку и сделал восьмой стаканчик. Но теперь, сидя у меноры с моими детьми, немного об этом жалею: надо было ставить картофелину... Чтобы помнили...
* * *
Киев... Второй город моего детства. Там жил мой любимый Аба — наш дядя Арнольд Недзвецкий. Поэтому мой Киев — это Киев Абы.
Он жил в высоченном доме на Евбазе. Площадь Победы: на одной «высотке» цифры «1941», на второй — «1945».
Он пользовался телефонным аппаратом, переехавшим из его кабинета в Оперном театре, где четверть века Аба прослужил главным администратором. Черный, «цековский» телефон каждый день пронзительно звонил по меньшей мере дважды. Утром телефонировал Виктор Гонтарь, зять Хрущева, бывший директор того же Оперного. А пополудни — Данило Федоряченко, директор Театра Франко.
Я обожал слушать их разговоры. Поэтому мой Киев — Киев этой неразлучной троицы.
Аба знал всех героев Киева и Одессы 1920–1930–х годов. Знал то, что не прочитаешь в официальных биографиях. Матерные экспромты, любовные интриги...
Поэтому мой Киев — это город неофициальной истории.
Аба умер в 1989–м. В следующий раз мне довелось побывать в Киеве спустя 10 лет. Я отправился пешком с вокзала на Евбаз. И был потрясен — «высотки» оказались не такими уж высокими...
* * *
С детства я верил в принцип «а капоре». Это, например, когда потерял деньги — значит, должен был что–то потерять, здоровье или любовь. Хорошо, что деньги. Заболел — ну и хорошо, лимит болезней гриппом исчерпал.
Это все, конечно, немножко оптимистический фатализм. Но, друзья, когда аккурат 10 тевета Иерусалим опять взят в блокаду — но уже не гнусным неприятелем, а романтической снежной бурей!.. Любимый Город, свой лимит блокад ты уже исчерпал, живи и процветай, великолепием поражая весь мир!
Борух Горин
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.