[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ДЕКАБРЬ 2013 КИСЛЕВ 5774 – 12(260)
ОБ ИСААКЕ МОИСЕЕВИЧЕ ФИЛЬШТИНСКОМ
18 октября в Москве на 96-м году скончался легендарный отечественный арабист Исаак Моисеевич Фильштинский.
Он прожил долгую и сложную жизнь, вместившую в себя, кажется, все, что человек вообще способен вынести: необыкновенную дружбу, предательства (не одно!), беззаветную любовь, войну, лагерь, признание, учеников, одиночество.
Детство было почти счастливым: Чистые пруды, мама и папа, папина библиотека и тома Моммзена, немецкая спецшкола, учительница-немка и на всю жизнь вызубренная статья об итальянском вторжении в Эфиопию. Похороны Ленина. Коллективизация — длинные обозы несчастных людей. «Чемберлен — старый хрен!..» — детские речевки на Красной площади. Ночью перед сном шепот родителей: «Слышал, такого-то забрали…»
Все думали, станет математиком, сам мечтал об искусствоведении, но отделение не открыли, и пришлось пойти на археологию. Учеба в легендарном ИФЛИ: Павел Коган, Давид Самойлов, Григорий Померанц, Лилианна Лунгина. Дружба с некоторыми из них будет длиться более полувека.
Госэкзамен — 22 июня 1941 года. «Я не знал, что началась война, правда, потом уже вспоминал очень возбужденную толпу японцев перед посольством. Когда отвечал, комиссия меня совсем не слушала, спросили только: “Вы военнообязанный?”»
На фронт не взяли. Сначала отправили на специальные курсы (где-то в далеком Подмосковье) для прохождения военной подготовки, но офицер, обязанный доставить туда их группу, по дороге напился, что-то перепутал, и всех завернули обратно. В Москве же, когда выяснилось, что Фильштинский владеет несколькими европейскими языками, его откомандировали в Военный институт иностранных языков — учить китайский. Через две недели перевели на арабский («Я готов его учить, если в нем есть алфавит!») — в группу под руководством выдающегося арабиста Харлампия Карповича Баранова. Составленный им арабско-русский словарь Фильштинский несколько раз перепишет от руки.
Была война, учеба в институте, какие-то разведывательные задания в Турции, потом — преподавание и аспирантура. Диссертацию, посвященную Египту времен экспедиции Бонапарта, полвека спустя профессор Института стран Азии и Африки МГУ Ф. М. Ацамба назовет научным подвигом и «ремеслом историка, доведенным до степени искусства». Приложение к той работе — перевод труднейшей хроники ал-Джабарти и сегодня читает каждый историк-арабист в студенческие годы.
И вдруг — арест. Статья 58-10 УК СССР с формулировкой «молча солидаризовался». Дали десять лет, отпустили через шесть. Это время, проведенное в Каргопольлаге, Исаак Моисеевич спустя десятилетия опишет в очень светлой, очень доброй (несмотря на все ужасы) книге «Мы шагаем под конвоем». Он будет вспоминать о нем в последние годы и в последние дни своей жизни.
Два человека, прошедшие с ним через лагерь, останутся его ближайшими друзьями на долгие, долгие годы — фольклорист Елеазар Моисеевич Мелетинский и философ Григорий Соломонович Померанц.
За шесть лет лагерей все так изменилось! Умерла мать, ушла жена, научной степени лишили: «Когда я узнал, что меня отпускают, первое, что испытал, — безумную, неимоверную злобу», — рассказывал он потом.
И все же постепенно жизнь входила в свое русло: Исааку Моисеевичу было 37 лет, он был почти свободен и почти здоров. С работой помогли Маргарита Рудомино и директор Института восточных языков Александр Ковалев. Потом восстановили в степени и взяли в Институт востоковедения Академии наук младшим научным сотрудником.
А потом появилась Асенька — Анна Соломоновна Рапопорт, ставшая его возлюбленной, другом, соратником и всем главным содержанием жизни на следующие полвека. Я много общался с ними уже в начале 2000-х — не знаю ни одной пары, которую связывали бы такие любовь и нежность.
Столько всего было сделано в следующие годы! Переводы классической арабской прозы, работы по истории культуры и искусства, народный арабский роман, исследование которого, к сожалению, сейчас практически сведено на нет. И конечно, огромное количество переведенной средневековой поэзии.
А параллельно с этим — активное участие в диссидентском движении. Фильштинский организует квартирники Галича и первые публичные чтения лагерной прозы Солженицына, участвует в самиздате, знакомится с Бродским, Анна Соломоновна занимается английским едва ли не со всеми деятелями нашего диссидентского движения, все они собираются у них дома. Сюда же приходят Юрий Михайлович Лотман (когда бывает в Москве), Юрий Александрович Левада, Арон Яковлевич Гуревич, Веничка Ерофеев, Андрей Амальрик и многие-многие другие.
В 1968 году Исаак Моисеевич с Анной Соломоновной пишут письмо Косыгину в защиту Гинзбурга. Начинаются обыски. На работе сначала защищает директор Института востоковедения Бободжан Гафуров, но после его ухода защитить становится некому, да и давление сверху растет, и в 1978 году новый директор, Евгений Максимович Примаков, Фильштинского увольняет: «Под мельканье пропащих лет, в ожиданье все новых бед, я тянул свой пустой билет, с той поры, как увидел свет», — напишет Исаак Моисеевич потом.
Исаак Фильштинский в 1937 году и в 1954 году на лесоповале в Каргопольлаге
Тогда спасло издательство «Наука», вдруг заказавшее опальному ученому историю средневековой арабской литературы. Двухтомник «История арабской литературы V–X вв.» и «История арабской литературы X–XVIII вв.», равного которому по охвату материала никогда не было и нет до сих пор, станет, пожалуй, если не главным, то самым известным трудом Фильштинского.
В начале 1990-х Исаак Моисеевич вернется к преподаванию — в ИСАА МГУ. Здесь на его лекции по арабской литературе и по суфизму будут сбегаться и студенты, и преподаватели. Здесь в 75 лет он получит давно заслуженную докторскую степень и профессорское звание. Здесь, наконец, он напишет свои последние большие работы «История арабов и Халифата 750–1517 гг.» и «Халифат под властью династии Омейядов». Эти необыкновенные книги не просто выдержат множество переизданий, но для некоторых арабистов (в том числе для меня) фактически определят выбор профессии.
Он очень любил преподавать, общаться со студентами. Входил в аудиторию, доставал из черной сумочки карточки и начинал рассказывать. И тогда все вокруг умирало — не было ни аудитории, ни мира вовне, был только его голос, только рассказ, только мерное покачивание его головы и полуприкрытые глаза.
Он преподавал до последнего. Даже после сломившей его смерти Анны Соломоновны в 2008 году. До последнего же мечтал написать «Историю арабов времен пророка Мухаммада и праведных халифов».
У него было много учеников — среди них едва ли не все сегодняшние крупные наши арабисты, включая акад. А. Б. Куделина, чл.-корр. РАН В. В. Наумкина, д.и.н. И. М. Смилянскую, д.и.н. Д. В. Микульского.
Я тоже его ученик, последний.
Я научился у него двум, мне кажется, главным вещам: тому, что самое интересное в жизни и в науке, — это человек, и только о нем имеет смысл писать; и тому, что писать нужно обязательно хорошо.
Я очень постараюсь, Исаак Моисеевич.
Я люблю Вас. Простите за все.
Василий Кузнецов
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.