[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ ФЕВРАЛЬ 2012 ШВАТ 5772 – 2(238)
Формула Гобермана
Валерий Дымшиц
В январе 2012 года исполнилось 100 лет со дня рождения Давида Гобермана — искусствоведа и художника, известного, прежде всего, своими исследованиями народного искусства Карпат и Молдавии. Много лет он также фотографировал и изучал декорированные еврейские надгробия и в 1990х годах издал четыре фундаментальных альбома, посвященных этой важнейшей странице еврейского народного искусства. Гораздо меньше известны работы Гоберманахудожника. Между тем его творчество знали и ценили Альтман, Гиршов, Каплан. В 2012 году в Петербурге пройдет несколько выставок, посвященных наследию художника.
Фотография Давида Гобермана. Фрагмент надгробной стелы. Конец XIX века. Снятынь, Галиция
Давид Ноевич Гоберман (1912–2003), замечательный художник и искусствовед, был последним, младшим сыном в великой семье классического русского авангарда. Его биография почти хрестоматийна. Гоберман родился в Минске в мещанской семье, учился в хедере, был любимым учеником Николая Тырсы в Академии художеств, дружил с Альтманом и Капланом. Его первые работы были выставлены в 1925 году на Первой Всебелорусской художественной выставке, а последние — в 2002-м, на персональной выставке, посвященной 90-летию художника.
Интерес к народному искусству, входивший в «символ веры» его учителей, был присущ Гоберману со студенческих лет. Однако профессиональное обращение к народному искусству произошло в самые «глухие годы», в конце 1940-х. Народное искусство стало тогда для художников тем, чем для поэтов был художественный перевод. В 1956 году Гоберман защитил диссертацию по народным молдавским коврам, а потом много лет работал художником на Кишиневской ковровой фабрике.
Гоберман исследовал народное искусство и архитектуру Молдавии и Карпат как единый культурный комплекс, создававшийся разными этносами, населяющими этот очень продуктивный с точки зрения художественных промыслов регион. Из всего «карпатского» Гоберман больше всего любил гуцульскую косовскую керамику. Именно он впервые серьезно изучил ее и сделал широко известной. Другое, столь же важное художественное открытие Гобермана — молдавские поклонные кресты. Эта удивительная каменная и деревянная скульптура, не имеющая аналогов в народном искусстве Восточной Европы, была практически полностью уничтожена в 1960-х годах и сохранилась только в фотографиях Гобермана.
Натюрморт со скульптурой № 1. 1993 год
В связи с этим и многими другими его фотоальбомами следует сказать еще об одной стороне творчества Давида Ноевича — художественной фотографии. Запечатлевая то или иное произведение народного искусства, Гоберман не просто документирует его как исследователь, но создает свое собственное художественное высказывание о работе народного мастера. Недаром большая выставка «Forgotten Stones (Забытые камни: еврейские надгробия Украины и Молдавии в фотографиях Д. Н. Гобермана)», которая прошла в 2000 году в Бруклинском музее искусств, была организована не отделом народного искусства, а именно отделом фотографии.
Путешествуя по Украине и Молдавии, Давид Ноевич не мог пройти мимо декорированных надгробных стел на старых еврейских кладбищах. Начиная с 1950-х годов он сфотографировал тысячи памятников, большинство из которых впоследствии были уничтожены. Вот как он сам написал об этом:
Я полюбил эти кладбища. Вооруженный фотокамерой, петлял меж надгробий, следя за движением солнца, то терпеливо выжидая, пока оно своим живительным лучом коснется рельефа, то бросаясь туда, где свет уже выхватывал резные изображения, каждое из которых, словно возникнув из небытия, вызывало трепет новооткрытия[1].
Давид Гоберман. Фото О. Дянкова. 2002 год
Фотографии Гобермана стали источником орнаментальных мотивов для двух известнейших литографических серий Анатолия Каплана — «Заколдованный портной» и «Козочка». Первый фотоальбом, посвященный пластике еврейских надгробий, был подготовлен Гоберманом еще в 1960-х, но, несмотря на поддержку Эренбурга и академика Орбели, опубликовать его так и не удалось. Сам же автор фотографий прожил, к счастью, достаточно долго, чтобы увидеть все лучшие свои фотографии опубликованными в 1990-х годах.
Надгробные памятники стали для Гобермана предметом не только научного, но и художественного осмысления. В этом он наследовал традициям Альтмана, Лисицкого, Рыбака, Юдовина. Традиционный еврейский орнамент занимает важное место в его графике, созданной по мотивам надгробных рельефов, но нельзя сказать, что народное искусство явно влияло на его живопись. Вот как сам художник оценивал соотношение двух своих профессий:
Увлеченный, уповающий на счастливые находки, я двигался от села к селу. <…> На какое-то время приходилось оставлять краски и кисти. Но <…> меня не покидали думы о живописи, которая, отпустив ненадолго, ждала меня, словно мать своего непутевого, но сердцем преданного сына. Публикуя очередную книгу о крестьянском творчестве, усталый, но удовлетворенный, я все же чувствовал себя подавленным своей изменой живописи и друзьям, видевшим во мне прежде всего художника. <…> Говоря о двух сторонах моей деятельности — изобразительном творчестве и искусствоведении, не скрою момент их противостояния. Каждая тянет на себя возможно больше сил и времени. Тем не менее в их отношениях существует гармония взаимосвязи: искусствоведение не проходило бесследно для живописи, само обогащаясь видением художника. Действительно, в моем стремлении к изобразительному лаконизму во многом «повинно» народное искусство[2].
Начав заниматься живописью в 1930-х, Гоберман долго шел к тому единственному в своем роде сплаву техник, мотивов, тем и манеры, которые делают его работы узнаваемыми. Живопись и графика Давида Гобермана в 1930–1950-х годах — это добротное постимпрессионистское искусство, ориентированное на «французскую» традицию в широком смысле этого слова. Только начиная с середины 1960-х годов художник обретает свой отчетливо узнаваемый голос. Он навсегда отказывается от масляной живописи, предпочитая ей станковые гуаши и карандашные рисунки. Гоберман перестает работать на пленэре: теперь его темами становятся вымышленные или, скорее, вспомненные пейзажи и натюрморты. Но, что бы он ни изображал, основным предметом художественного исследования остается сама природа живописного ремесла. Именно поэтому так просты, даже элементарны его зрелые работы. Из этого мира чистой линии и цвета навсегда ушел человек.
Три дерева. 1983 год
Безлюдные пустынные пейзажи с низкой линией горизонта и высоким небом — высказывание на тему соотношения цветов, а натюрморты — на тему соотношения форм. Основные предметы на натюрмортах — сосуды более или менее фантастические и — фирменный знак гуашей Гобермана — вымышленные гипсовые головы. Об этих головах, то величественных, то гротескных, он писал:
Меня занимает тема раздумья. Она воплощается в образе погруженной в свои мысли скульптурной головы. В изваянии нет ничего портретного. Это лик человека, не связанный с натурными представлениями, некая формула человеческой головы с предельно обобщенными, схематизированными формами, как бы приведенными к своим геометрическим истокам. В модификациях своих черт голова приобретает тот или иной облик, отражает то или иное настроение, душевное состояние — покой, раздумье, взволнованность, радость, печаль.
С легкой иронией старый художник возвращает себя и своего зрителя к азам художественной школы, потому что всякий учившийся рисованию начинал именно с этого: с кувшинов, ваз и гипсовых голов. Но то, что было школьным упражнением, стало теперь драматическим художественным переживанием. Равновесие предметов на листе достигнуто внутренним напряжением, конфликт разрешается в гармонии.
Головы-големы вступают в диалог с керамическими сосудами, возвращая нас к библейскому архетипу человека, вылепленного из глины, «сосуда скудельного». Именно в этих головах и сосудах неявно, не в лоб проступает то внимание, с которым Гоберман много лет смотрел на творения народных гончаров, повторявших в своей ежедневной работе мистерию шестого дня творения.
Давид Ноевич Гоберман, соединявший в своей работе — нечастое сочетание — анализ и синтез, щедро наделенный даром слова, смотрел глазами искусствоведа не только на чужое, но и на собственное творчество. Впрочем, лучше, чем он сказал о себе, все равно не скажешь:
Натюрморт со скульптурой № 2. 1993 год
Идея одухотворения художником предметного мира владеет мною постоянно, и возможность ее реализации вдохновляет. По существу, название «натюрморт» утрачивает прежний смысл. В работе над «мертвой» натурой всем нутром ощущаю скрытую жизнь вещей. Они волнуют. Им тяжело в оковах строго очерченных форм. Я слышу их зов об избавлении от застывших очертаний, о выводе из плена тесного, строго выверенного панциря, в котором они оказались по воле создателей.
Я рисую кувшин. Его формы набирают живую силу. Контуры становятся подвижны, выходят из-под власти симметрии. Сосуд сужается в «талии» и тяжелеет в «бедрах», превращаясь в своеобразное изваяние, способное вызвать ассоциативные чувства. Выведенный из состояния анабиоза, предмет обретает новую жизнь, а художник — раскованность и осознание своей творческой воли.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.