[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ СЕНТЯБРЬ 2011 ЭЛУЛ 5771 – 9(233)
Непонятный жанр
Данила Давыдов
Книга Наума Ваймана и его соавтора, скрывшегося под псевдонимом Матвей Рувин[1] (для раскрытия какового, впрочем, достаточно минутного поиска в Гугле — и в иерусалимском еженедельнике «Окна», и в тель-авивском журнале «Зеркало» препринты шли под настоящими фамилиями обоих авторов), уже вызвала, мягко говоря, споры в филологическом и критическом сообществе. Специфический жанр ее отчасти заслоняет тематику; меж тем авторы попытались заняться важным делом — вдумчиво вчитаться в поэзию Осипа Мандельштама, разобраться в смысле говорения поэта. К сожалению, высокие задачи не нашли убедительного разрешения. Это особенно обидно: всякий провокационный проект ценен лишь в случае успешности провокации, в ином любом он тотально уязвим.
Но почему же проект провокационен?
Перед нами переписка двух корреспондентов, начинающаяся с интерпретации мандельштамовского стихотворения «Сохрани мою речь навсегда…» и затрагивающая самые различные аспекты творчества и художественного мировоззрения Мандельштама — но и иные, связанные как со словесностью той эпохи, так и с национальной идентичностью героя и авторов и с состоянием современного гуманитарного сообщества. Именно последним пунктом порождены основные недоумения, возникающие по прочтении тома.
Недоумения эти в значительной степени связаны с тем тоном, который соавторы избрали для разговора о столь серьезной теме. Характеристики проблем и персонажей, даваемые в частной переписке, — разумеется, дело хозяйское, но проблема-то в том, что здесь частная переписка (или подражание ей) становится фактом публичного высказывания. Причем статус этого высказывания до конца неясен. Чем-то он напоминает проблематичность блогов, которые, с одной стороны, остаются частными дневниковыми записями, с другой — вполне себе играют на поле СМИ; в результате нередко блогеры позволяют себе такой тон, который немыслим ни в каком ином типе публичной письменной речи. Кажется, Вайман и соавтор (чей уход под псевдоним можно объяснять причинами идейными, эстетическими и т. д., но выглядит этот жест в любом случае сомнительно) сознательно имитируют такой «неуловимый» способ письма. Вообще-то это должно было бы вызвать мою симпатию: разного рода транспонирование приемов non-fiction на fiction и наоборот всегда представлялось мне художественно продуктивным. Но на сей раз недобросовестность отношения к материалу, контрастирующая с максималистски поставленной задачей, вызывает изрядные сомнения.
Критикуя мандельштамоведческие штудии Григория Амелина и Валентины Мордерер (попутно соавторы проходятся по поводу личной жизни исследователей и семантики фамилии второй из них), Вайман пишет: «…должен признаться, что как простой читатель, к тому же по простоте душевной очень уважающий “ученых людей”, я нахожу для себя интересными, а местами даже увлекательными всякие копания в текстах. С единственной поправкой: определитесь с жанром. Я готов с интересом читать такие “изыскания”, как “филологическую проза”, “заметки на полях” и т. п.». То есть интерпретации Амелина и Мордерер, дескать, плохи прежде всего потому, что претендуют на научность. И пусть академизм их текстов и впрямь спорен, но дело не в этом, а, опять же, в статусе высказывания самих Ваймана и Рувина. В ходе обсуждения «Шатров страха» в клубе «Журнального зала» Вайман среди прочего говорил:
…следующей моей книгой (если не считать перевод на русский романа израильского писателя Яакова Шабтая «Эпилог» <…>) была книга «Ямка, полная птичьих перьев». Она связана с тем, что умер мой очень близкий друг, Миша Файнерман, поэт. Я собрал его письма, и первоначально было намерение просто издать их. Но, перечитав эти письма, я вдруг увидел это как роман, роман о жизни. Издать его как сборник писем — это было как погубить некую художественную идею. Я добавил туда немножко своих дневников о Мише Файнермане, еще дневники каких-то других людей о нем. Слепился такой текст, который является замечательным романом, надеюсь, его еще оценят, и это роман тоже, в общем-то, документальный. Вот и «Шатры страха» я считаю эпистолярно-документальным романом с литературоведческим уклоном. Так получилось, что вся проза, которую я пишу, она документальная. Выдумывать что-то я не люблю, мне это неинтересно. Реальная жизнь все равно богаче. Я думаю, что это похоже на работу фотографа, если сравнивать с изобразительным искусством, или на документальное кино. Так вот, вернусь к книге «Шатры страха». Да, здесь идет переписка между двумя персонажами, пусть это и реальные люди, но, попав под обложку, они стали персонажами.
Важно, что Вайман упоминает свою книгу про Файнермана, которая вызвала весьма болезненную реакцию людей, также знавших покойного поэта, в связи с бесцеремонным введением фактов частной жизни в публичный оборот. То же и в случае с новой книгой: брань становится аргументом, а жанр «как бы частной переписки» снимает необходимость в сносках и ссылках. Тотальный негативизм и осмеяние всех и вся должны представить корреспондентов как единственных достойных Мандельштама интерпретаторов. Достается и Ирине Сурат, и Омри Ронену. Про Леонида Кациса пишется буквально следующее:
Тут дело даже не в конкретных амелиных&мордерерах, а в методологии «интертекстуальности», которую я считаю форменным бедствием, затронувшим, как это ни печально (хотя и по понятным, в общем-то, причинам) именно «мандельштамоведение». В этом плане приходится отметить прежде всего Кациса, написавшего толстенную (и на мой взгляд, совершенно позорную) книгу о Мандельштаме <…>, в которой нет — это на шестистах-то страницах убористым шрифтом! — НИ ОДНОГО убедительного сопоставления или толкования, хотя «интересного материала» там хоть жопой ешь. Но Кацис так и числится посмешищем и ходит в шутах (он даже не филолог, и его пару лет назад со скандалом исключили из Мандельштамовского общества, где он был «председателем», в чем, в чем, а в напористости ему не откажешь).
Этот пассаж, кажется, вызвал уже судебный разворот рассматриваемой истории, и это понятно, ибо даже чисто фактологически вышесказанное — про председательство в Мандельштамовском обществе, скандальное исключение, «не филолога» и проч. — неправда. Можно по-разному оценивать книгу Кациса «Осип Мандельштам: Мускус иудейства», но описывать ее как вопиющий пример ругаемой соавторами «интертекстуальности» нелепо, поскольку сам Кацис последовательно выступает против этого метода (в том числе и в охаиваемом труде).
Да что там Амелин и Мордерер, Сурат и Кацис! Достается и Сергею Аверинцеву, и Надежде Мандельштам. И самому Мандельштаму, поскольку он вел себя не так, как надо. Интереснейший вопрос соотношения этики и эстетики, который вроде бы представляется одним из центральных в книге, здесь попросту заболтан. Отношение к материалу у соавторов варварское — что идет в дело, пусть идет, а иное прочь. Все окружающие глупы, лишь наши корреспонденты умны. Называя белый стих верлибром (и это повторяется из письма в письмо у обоих), они берутся поучать литературоведов оптом и в розницу. Жаль, что этот недопустимый тон отобьет у многих желание читать книгу, в которой среди гор агрессии и самовлюбленности можно обнаружить и занятные наблюдения.
P.S. Леонид Кацис подтвердил нам, что в настоящее время издательство «Аграф» готовится заключить с ним мировое соглашение, которым будут определены условия компенсации за «клеветнические» и «оскорбительные» высказывания в его адрес, содержащиеся в книге Н. Ваймана и М. Рувина. Главный редактор «Аграфа» Алексей Парин не сожалеет об издании «Шатров страха», так как, по его мнению, там содержится много ценных наблюдений над творчеством Мандельштама и русской поэзией вообще. В то же время он от имени издательства приносит извинения всем людям, задетым в книге, и считает, что изъятие из нее личных выпадов и бо́льшая академичность тона пошли бы ей на пользу. Сам Наум Вайман полагает, что «личности» в книге оправданы жанром разговоров «вокруг» Мандельштама: «Когда ведется свободный разговор, то люди, кроме разбора текстов, позволяют себе и личные эмоции и, хочу заметить, должны позволять, если они не синие футляры. Мне уже говорили, что одно дело личная переписка, а другое — публичное высказывание. Да, верно. Но тут есть и некая “ловушка политкорректности”: нельзя высказывать свои чувства. То есть шептаться по кухням — это можно, а закричать: “А король-то голый!” — ни-ни. Вот так и получается, что только наивный мальчик может себе такое позволить. Что ж, будем считать, что я взял на себя роль такого мальчика». Вместе с тем Вайман выражает сожаление по поводу «вмешательства персонажей книги в личные дела» Ирины Сурат.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.