[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АВГУСТ 2011 АВ 5771 – 8(232)
Такие разные Касриловки
Борух Горин
Около года назад было решено, что, кроме тех имен, которые мы открываем читателю, хорошо бы в серии «Проза еврейской жизни» переиздать какие-то книги, давно существующие на русском. Разумеется, в первую очередь всем в голову пришел Шолом-Алейхем. Правда, издавать его заново казалось мне авантюрой — ведь Шолом-Алейхем есть у всех. Я не помню в своем детстве еврейской семьи, у которой на полке не стоял бы шеститомник Шолом-Алейхема приятного сливочно-кофейного цвета (потом он был переиздан в черных переплетах). Но, к моему удивлению, оказалось, что и «Мальчик Мотл», и «Тевье-молочник» хорошо продаются. Видимо, слишком много лет прошло с момента издания того собрания — и каких лет! Люди книжки продавали, выкидывали, увозили в эмиграцию и т. д.
Но это лирика. Суть же вот в чем. Еще работая над «Тевье-молочником», я понял, что Шолом-Алейхем переведен, во-первых, зачастую неточно, а во-вторых, не полностью. Фрагменты произведений, а иногда даже произведения целиком по-русски отсутствуют. И когда мы начали готовить сборник рассказов «Касриловка», я решил сверить переводы с оригиналом. С оригиналами, кстати, отдельная история: существует советское собрание сочинений Шолом-Алейхема 1935 года, варшавское собрание и два нью-йоркских, 1937 года и идентичное ему 1944-го. И в советском идишском собрании том «Касриловка» — это совсем не то, что называется «Касриловкой» в русском переводе. Русский перевод ориентирован либо на дореволюционное русскоязычное собрание, либо на американское идишское. И там, и там существует эта подборка рассказов — правда, называется она «В мире маленьких людей» или «Большие заботы маленьких людей». А название «Касриловка» применительно к этой подборке, видимо, впервые как раз и появилось в том самом кофейно-сливочном шеститомнике. Интересно еще и то, что в дореволюционном переводе никакой Касриловки вообще не было, она была передана как Голодаевка. В одном из рассказов Шолом-Алейхем, объясняя происхождение этого топонима, говорит, что бедняков в этой местности называли «касриликами», и переводчики попытались сохранить этот смысл.
Так вот, при сличении текстов выяснилось, что в советском шеститомнике отсутствует ряд рассказов из сборника, а в «присутствующих» налицо серьезная цензурная правка. Причины, по которым несколько рассказов остались за пределами собрания, мне совершенно непонятны. Вообще рассказы Шолом-Алейхема почти всегда предназначены для чтения со сцены. Собственно, Шолом-Алейхем их сам с большим успехом читал, разъезжая по Европе, а позже по Америке. Читали их и многие актеры, на разных языках, некоторые из них сделали себе на этом карьеру. И особенно для такого публичного исполнения подходят как раз «Касриловка» и «Железнодорожные рассказы» — юморески, с фирменным шолом-алейхемовским смехом сквозь слезы. Выкинутые рассказы в этом отношении ничем не отличаются от оставленных.
Зато стала понятна тенденция цензурной правки. Мы не знаем, на каком этапе эти места вымарывались — переводчик ли понимал, что они все равно не пройдут, или ему «помогал» редактор, или же все решалось на уровне Главлита. Но логика изменений стала более или менее ясна. Так же, как стало ясно, что в некоторых местах цензурное вмешательство приводит к искажению сути.
Скажем, в одном из рассказов описывается обрезание. У некой женщины муж уехал в Америку искать счастья, о нем нет ни слуху ни духу. Она уже после его отъезда понимает, что беременна, и весь городок этой соломенной вдове «сочувствует» — по-шоломалейхемовски, разумеется. Наконец она рожает мальчика, и столяр Генех организует обрезание. Все это замечательно в переводе Гуревича передано.
Титульный лист советского издания «Касриловки».
Первый том Cобрания сочинений Шолом-Алейхема. Москва. 1935 год
Но дальше начинается игра с кибудим, «почетами» — игра, очень понятная и смешная для того, кто существует внутри мира еврейских обычаев. Для обычного еврейского мещанина такой «почет» — вызов к Торе, приглашение принять участие в заповеди — был важен и по религиозным мотивам, и как доказательство его позиции в местечковой иерархии. Поэтому важно было не только самому получить «почет», но и проследить, чтобы никто не получил его вместо тебя, чтобы равные тебе по социальному положению тебя не обошли. Особенно, конечно, это соперничество обострялось во время публичного исполнения заповедей, когда собирается много народу.
При обрезании тоже есть ряд кибудим, одно другого ниже. Самый большой «почет» — держать ребенка на руках во время обрезания. И Генех, который оплатил весь процесс, считает, что это полагается ему. Но местечко решает иначе, отдавая этот «почет» меламеду Хаиму-Хоне. Дальше в советском издании говорится: «Словом, с распределением почетных обязанностей кое-как уладили». Но даже человеку, не знакомому с идишским оригиналом, а просто немного представляющему себе обрезание, понятно, что сидеть с ребенком на руках — это только первый «почет». И вообще, о каком «распределении» речь, если что-то досталось лишь одному человеку?
Смотрим в оригинал и видим, что полстраницы выкинуто. Генеху все же достался другой «почет» — уложить ребенка на кресло Ильи-пророка. Понятно, что, если оставить это место, придется объяснять, что это за обряд, концентрация религиозной пропаганды станет невыносимой и Шолом-Алейхем превратится для советских читателей в учебник еврейской жизни. Он все равно превратился, но чтобы он не стал слишком уж подробным учебником, некоторые фрагменты приходилось выкидывать.
А дальше уходит замечательный штрих. Третий «почет» — это мецица, отсасывание крови из ранки после обрезания, что-то совсем уж невообразимое для советского издания. Делает это, как правило, могель, и отдавать этот «почет» было не принято. Но Шолом-Алейхем передает его одному из персонажей, бывшему николаевскому солдату, с изумительной мотивировкой: «так как он человек грубый и может устроить скандал». На мой вкус, это лучшее место в рассказе — и именно оно выброшено.
Вот пример очень типичной правки. Убирается «излишняя» религиозность, при этом выхолащивается яркий мазок и скомкивается сюжет в целом.
Во многих местах переводчик сокращал перечни блюд. Если у Шолом-Алейхема говорится, что герой съел лапшу, бульон, курицу и цимес, то в русском тексте остаются курица и бульон. Куда делись лапша и цимес, зачем их нужно было вымарывать? Могу предположить только, что в переводе на советские реалии обед из четырех блюд выглядел слишком роскошным для местечкового бедняка.
Есть правка, вызванная не цензурными причинами, а отсутствием у переводчика соответствующих знаний. Шолом-Алейхем сочетает простонародный язык с ивритскими и арамейскими фразами, характерными для прихожанина местечковой синагоги. Переводчик, сталкиваясь с ивритом или арамейским, перестает понимать, о чем идет речь, и начинает придумывать. Например, в рассказе «Родительские радости» описывается Пурим. Там есть сцена, когда рассказчик вместе с детьми и внуками поет за праздничным столом: «Я затягиваю “Розу Яакова” и еще раз “Розу Яакова”! И опять-таки “Розу Яакова”!» Пока что все правильно. «А дети как подхватят: “Ликуем и веселимся!”» Вот здесь уже неточность — в оригинале «Ликует и веселится», в третьем лице. Речь не о «нас», а о Розе Яакова, то есть о еврейском народе. Но этого переводчик уже не знает, конечно. А дальше: «А маленькие сорванцы, внуки, подтягивают тоненькими голосками». Что они подтягивают? Заглядываем в оригинал. Внуки поют: «У иудеев свет, у иудеев свет, у иудеев свет». Это, конечно, явный клерикализм, в советском издании такому не место. Так что здесь органично сочетаются непонимание и цензура.
По всему сборнику выражение «а шейнер ид», «хороший еврей», переводится как «хороший человек», а «идише нахес» — как «человеческое счастье». И кстати, мы в нынешнем издании это не правим. Потому что вполне вероятно, что это не цензурная правка. Просто переводчик как носитель идиша понимает, что «а шейнер ид» — это именно характеристика моральных качеств, а не подчеркивание национальности. А по-русски «хороший еврей» будет читаться совсем по-другому. Давайте не забывать, что «Мальчик Мотл» на идише называется «Мотл кантора Песи». Но на русский сам Шолом-Алейхем переводит его более «общечеловеческим» образом. Дело в том, что многим еврейским писателям — и Шолом-Алейхем не исключение — очень важно было сделать русский перевод доступным для читателя, не разумеющего в деталях еврейских реалий.
То есть проблем тут много. И выводы делать можно разные. Ясно одно: единственный канонизированный советской властью еврейский писатель был известен советскому читателю в усеченном и «неполноценном» виде. И важно эту несправедливость устранить.
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.