[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ НОЯБРЬ 2008 ХЕШВАН 5769 - 11(199)
ПамЯтник ушедшим в никуда
Юрек Бекер
Яков-лжец
Пер. с нем. Ю. Фрадкиной
М.: Текст, 2008 (серия «Проза еврейской жизни»). – 378 с.
Казалось бы, незначительная для обычной жизни ситуация: подставил правдоподобную ложь вместо абсурдной правды, чтобы удержать товарища от самоубийственного безрассудства. Какой уж тут героизм – сказать, что у тебя есть радио... Но это в обычной жизни. А здесь можно разгружать вагоны за тарелку супа – или устроить себе выходной и остаться голодным. Можно мечтать, но только о том, чего уже не вернуть. Болтать о чем угодно, но только не о действительно важном. Здесь нельзя появляться на улице без желтой звезды на одежде и приближаться к колючей проволоке…
Юрек Бекер видел отчаяние изнутри: ребенком прошел через польское гетто, лагеря Равенсбрюк, Заксенхаузен… «В нашем гетто сопротивления не было», – говорит рассказчик в первом и самом известном романе Бекера, «Яков-лжец». А это беспощадный приговор самим себе. Тот случай, когда четверо солдат ведут тысячную толпу на расстрел.
Людьми обитатели гетто стали только благодаря Якову Гейму, маленькому человеку, в прошлом хозяину неуютной кафешки. Благодаря Якову и его лжи.
Кто же он, этот человек? Этакий еврейский Лука-утешитель («во что веришь, то и есть» – вспомним «На дне» Горького)? Или пророк поневоле, а скорее, «пророк наизнанку»: говорил заведомую ложь, и люди слушали его с радостью? Один из неприметных героев войны – Яков взвалил на свои тщедушные плечи чаяния всего гетто. И ноша оказалась слишком тяжела – миг сомнения в этой пытке одиночеством стоил жизни лучшему другу Гейма. Ложь – подвиг. Правда – убийство? При всей своей почти публицистической документальности «Яков-лжец» – роман-притча, где за простотой сюжета скрыта иррациональная задачка сплошь из моральных иксов: невесомая тропка между равно невозможными вариантами поведения, липкая паутина обмана, хрустальное бремя чужой надежды. И грусть.
Проблемами национальной идентичности Бекер не увлекается. Не до них. Как и в любой военной прозе, главная тема здесь – человек в нечеловеческих условиях. В гетто «чистота эксперимента» предельная: все как на ладошке, одинаково униженные и дрожащие. На этом сходство заканчивается. Кто-то прячет под шапкой пейсы, а кто-то надевает полученный в первую мировую Железный крест. Доктор Киршбаум, в прошлом – известный кардиолог, один из действительно героических персонажей романа, бьется над неразрешимой загадкой:
…немцы заставляют человека быть евреем, а сам ты не имеешь никакого представления о том, что такое еврей. Теперь вокруг одни только евреи, впервые в его жизни никого, кроме евреев, он ломает себе голову над вопросом, чем они схожи между собой. Напрасно. Он не может найти видимого сходства, а с ним у них и вовсе ничего общего.
Когда существование сводится к уловкам, уверткам, привычкам выживания (вспомним «Один день Ивана Денисовича»), вместе с человеком выцветает и предметный мир. Когда отнимают и свободу, и время, – и даже деревья, настойчиво подчеркивает рассказчик, – на последнем клочке жизни цепляются друг за друга убогие мелочи: деталь не гоголевская, старосветская, роскошная, и не хемингуэевская, органично-скупая. Ничего-то, кроме этой детали жалкой, в романном мире и не осталось. Да что ни слово, то ли от постоянного голода, то ли назойливым призраком прошлого маячат картофельные оладьи, что подавались в геймовском кафе.
Писатель обращается с текстом по-постмодернистски вольно. Придумывает рассказчика (аlter ego самого Бекера – скорее восьмилетняя сирота Лина, о которой заботится Яков) – обитателя того же гетто, который выжил и передал эту историю со слов главного ее «виновника». Вместе с рассказчиком скрупулезно восстанавливает или осторожно домысливает недостающие фактические звенья. Переплетает времена – настоящее рассказчика, настоящее гетто. Это настоящее гипнотизирует, творит живую картинку – недаром «Яков-лжец» изначально писался как сценарий (каковым впоследствии и стал; фильм с Робином Уильямсом в главной роли вышел уже после смерти Бекера, в 1999-м).
Заметим, книга была написана в том же 1969 году, что и фаулзовская «Любовница французского лейтенанта». У обоих романов три варианта развязки – в случае Фаулза это обычно рассматривается как постмодернистское новаторство. Первый – леденцовый и с ходу отвергаемый читателем «хэппи-энд»; второй – в духе сурового реализма – итоговое счастье со слезами на глазах. И наконец, наиболее правдоподобный третий финал: экзистенциальная пустота у Фаулза; безнадежный отъезд в никуда у Бекера.
Из этого «никуда» не вернулись ни Яков, ни Лина. Рассказчик по-своему тоже. Из «никуда» нельзя вернуться, видимо, в этом еще одна причина совпадения времен. «Никуда» всегда рядом, сколько бы ни прошло лет и сколько бы ни выросло деревьев. Писать об этом очень тяжело, но очень нужно. Превозмогая боль, как Бекер в его романе-памятнике.
Алла Солопенко
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.