[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2008 НИСАН 5768 – 4(192)
Язык революции – иврит
Бенджамин Харшав
Язык в революционное время
Пер. с англ. Л. Черниной
М.: Текст, 2008 («Чейсовская коллекция»). – 477 с.
Недавно стартовавшая серия научно-популярной литературы по иудаике «Чейсовская коллекция» продолжает стремительно прирастать новыми книжками. Не прошло и месяца после выхода сборника очерков Дениса Соболева о европейских евреях (см. Лехаим, 2008, № 3), как на прилавках магазинов появилась монография Бенджамина Харшава, посвященная «еврейской революции» XX века и роли в ней возрожденного иврита.
Харшав (до ивритизации его фамилия звучала как Хрущовский), профессор сравнительного литературоведения Йельского университета, в аннотации к русскому изданию назван «лингвистом и культурологом». Впрочем, здесь нет особой ошибки – лаконично сформулировать область научных интересов Харшава простому смертному не под силу. В его активе труды по семиотике, теории метафоры и стиховедению, исследование американской поэзии на идише, несколько монографий о Шагале, книга о гибели Виленского гетто и прочее, а также многочисленные поэтические переводы с европейских языков на иврит и с иврита на английский. Это звучит как описание подвигов дилетанта, одержимого гигантоманией, однако более пристальное знакомство с деятельностью Харшава не дает поводов для обвинения в дилетантизме: он основатель факультета поэтики и сравнительного литературоведения Тель-Авивского университета, лауреат высшей израильской награды в области искусства, науки и культуры «Эмет», редактор нескольких международных научных журналов, его собрания сочинений выходили на иврите (в пяти томах) и на английском (в двух).
Окончательно развеивает опасения знакомство с переведенной на русский монографией Харшава (по-английски она вышла в 1993 году). Это довольно популярно написанное, но тем не менее вполне солидное исследование, в котором информационная насыщенность сочетается с изяществом и оригинальностью концепции. В центре внимания автора – феномен ускоренной модернизации, пережитой мировым еврейством в конце XIX – XX веках, когда за несколько десятилетий еврейское общество превратилось из религиозного в секулярное, а на смену традиционному образу жизни, не менявшемуся в своих основах на протяжении веков, пришли поливариантность и возможность выбора.
На внешний взгляд выбор этот казался весьма ограниченным и сводился к двум принципиально противоположным решениям: растворение в русском (немецком, польском, американском и т. д.) социуме или возвращение к корням. На самом деле и сионизм, и ассимиляционизм были явлениями куда более сложными: внутри каждого из течений существовали самые разные «фракции» и шла острая идеологическая борьба, так что перед евреем, выходившим на рубеже XIX–XX веков из местечка в «большой мир», открывался целый веер возможностей. Все это достаточно очевидно, но Харшав идет дальше, кладя в основу своего исследования парадоксальный, но, кажется, верный тезис, согласно которому ассимиляционистский или сионистский выбор были двумя вариантами единой протестной установки: «не так, как здесь, не так, как сейчас». Возникновение этого ощущения в местечковой среде автор связывает с погромами 1881–1882 годов, а дальнейшие события лишь способствовали его «массовизации».
Отказываясь от резкого противопоставления сионизма и ассимиляционизма, Харшав акцентирует их психологическую близость. Например, оба варианта сопровождались резким разрывом с галутным прошлым и декларативным отторжением привычного образа слабого, забитого еврея – «торговца воздухом». Таким образом, «превращение» еврея в израильтянина на деле представляло собой такую же смену субъектной идентичности, как и «превращение» его в немца или русского.
Заменой религии в новом секулярном еврейском обществе, скрепой, структурировавшей ишув и сообщившей ему единство и целостность, стал возрожденный иврит. Победи в свое время в Эрец-Исраэль идишистская партия – и Государства Израиль, по крайней мере в его нынешнем виде, не существовало бы, убежден Харшав. В то же время он демистифицирует и демифологизирует историю возрождения иврита и роль Элиэзера Бен-Йеуды в этом процессе.
Возможно, автор несколько преувеличивает специфику «еврейской революции», приписывая уникальность типичным для просветительства явлениям (так, переводческая стратегия Ш. Черниховского или А. Шлёнского немногим отличается от аналогичной деятельности М.Ф. Ахундова в Азербайджане или К. Стамати у молдаван). Но Харшав прав в главном – пережитая еврейским обществом стремительная модернизация привела к результатам поистине удивительным. Итогом ее стало не только не имеющее аналогов в истории возрождение мертвого языка и «мертвого» государства, но и та исключительная роль, которую сыграли «евреи»1 практически во всех общественно значимых сферах жизни в прошедшем столетии.
Михаил Эдельштейн
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.