[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ АПРЕЛЬ 2008 НИСАН 5768 – 4(192)
ОСТРЫЙ ПЕРЕТЦ
Лев Бердников
Один мемуарист начала XIX века воссоздает в своих «Записках...» характерный диалог: «– А кто ж такой Перетц?» – «Перетц – богатый еврей, у которого огромные дела по разным откупам и подрядам и особенно по перевозке и поставке соли в казенные магазины». – «Ну... это должен быть именно тот, о котором говорят: где соль, тут и перец»[1]. О русско-еврейском общественном деятеле, крупном банкире и откупщике Абраме Израилевиче Перетце (1771–1833) и пойдет здесь речь. Обыгрывая его фамилию с помощью омонима «перец», наш мемуарист разумел его природную «остроту», что на языке того времени означало: «способность душевная скоро понимать что, проникать во что... острота разума, понятия»[2].
А. Перетц.
И действительно, Абрам Перетц изострил cвой разум еще сызмальства – за изучением Торы и Талмуда. К этому его приобщил отец – раввин городка Любартова, что в Люблинской губернии, где и родился наш герой. Он получил традиционное еврейское образование сначала дома, а потом в ешиве; овладел светскими науками; свободно изъяснялся на немецком и русском языках. Но наиболее глубокое влияние на отрока оказал выдающийся талмудист, тесно связанный с кругом идей Хаскалы (еврейского Просвещения), главный раввин Берлина Гирш Лебель (1721–1800), приходившийся Абраму родным дядей. В берлинский дом последнего Перетц частенько наезжал, а потому был лично знаком со многими германскими маскилим. Подобно другим приверженцам Хаскалы, Перетц был против культурной обособленности еврейства и видел в усвоении европейского образования залог улучшения положения своих соплеменников.
В Берлине Перетц сблизился со своим просвещенным соотечественником – Йеошуа Цейтлиным (1742–1821), и этому знакомству суждено было сыграть огромную роль в судьбе юноши. Уроженец города Шклова, ученый-гебраист и тонкий толкователь Талмуда, Цейтлин был одновременно крупным купцом и управляющим светлейшего князя Г.А. Потемкина, с которым часто вел талмудические дискуссии. Друг светлейшего, он по воле своего покровителя получил титул надворного советника и имение Устье в Могилевской губернии с 910-ю крепостными душами! В этом имении Цейтлин, как подлинный еврейский меценат, создал свой «бейт а-мидраш», который посещали талмудисты, пользуясь собранной хозяином уникальной библиотекой. Поддержку «еврейского помещика» получали и маскилим, среди них – известный писатель и педагог Менахем-Мендл Лефин, знаток ивритской грамматики Нафтали-Герц Шульман, раввин, астроном и популяризатор науки р. Борух Шик.
Цейтлин часто ездил в Берлин, и есть свидетельства, что он неоднократно навещал одного из основоположников движения Хаскала – философа Мозеса Мендельсона. Следует, однако, оговориться, что при всей близости взглядов немецких и русских маскилим между ними существовали и серьезные идеологические различия. Первое поколение еврейских просветителей в России (и прежде всего, шкловские маскилим) по-прежнему находились под значительным влиянием раввинистической культуры, ярчайшим выразителем которой был тогда знаменитый Виленский гаон р. Элияу бен Шломо (1720–1797). По существу, многие из них объединяли в своем мировоззрении идеалы европейского Просвещения и еврейской интеллектуальной традиции.
С самого начала своего знакомства с Перетцем Цейтлин испытал к нему особое душевное расположение, не покидавшее его потом до конца жизни. Быть может, по складу личности Абрам чем-то напомнил Цейтлину его самого в молодые годы: способности подающего надежды талмудиста сочетались в нем с деловой хваткой коммерсанта! И нет ничего удивительного, что Йеошуа решает породниться с Абрамом: он отдает ему в жены свою дочь, красавицу Сару, которую за миниатюрность и малый рост прозвали Фейгеле (Птичка). В шестнадцать лет Перетц становится уже не только женатым человеком, но и правой рукой своего именитого тестя, с которым переезжает на жительство в Шклов. Однако даже рождение сына Гирша и дочери Цирл не сделало этот брак счастливым. Когда в конце XVIII века Абрам отправился в Петербург, где представлял торгово-финансовые интересы тестя, жена за ним не последовала. При ней остались и дети, и только в 1803 году, после бар-мицвы, Гиршу было разрешено переехать к отцу[3].
Перетц обосновывается в Петербурге в конце 1790-х годов и сразу входит в немногочисленную еврейскую общину, проживающую в столице вопреки законодательному запрещению, но с высочайшего ведома. Дела Абрама в Северной Пальмире пошли очень успешно: помогли старые связи с князем Г.А. Потемкиным и, конечно, острый ум и оборотистость. Он вскоре сделался известен как богатый откупщик и подрядчик по кораблестроению и даже много лет спустя был «долго памятен столице по своим достоинствам и по своим огромным делам»[4]. Перетц в товариществе с херсонским купцом Николаем Штиглицем заключил контракт с правительством на откуп крымской соли. Контракт сей обсуждался в Сенате и был собственноручно утвержден государем. Тогда же Павел I пожаловал ему титул коммерции советника[5].
Со временем окрепли связи Перетца с элитой высшего общества столицы. Особенно дружен он был с фаворитом Павла I графом И.П. Кутайсовым, а также с видными государственными мужами Е.Ф. Канкриным и М.М. Сперанским. Последний даже некоторое время жил в его доме на углу Невского и Большой Морской (ныне здание кинотеатра «Баррикада»). Говорят, что Перетц вел «открытый дом», принимая у себя и потчуя «весь город», без различия чина, рода и племени[6].
Бытует мнение, что, перебравшись в Петербург, Перетц оторвался от еврейских корней[7]. Факты, однако, позволяют поколебать это утверждение, ибо установлено, что Абрам тесно общался здесь с выдающимися представителями Хаскалы: Менахемом-Мендлом Лефиным и видным коммерсантом и общественным деятелем из Кенигсберга, учеником Мендельсона Давидом Фридлендером[8].
Г.А. Потемкин.
Примечателен один эпизод, истолкованный историком Ю.И. Гессеном не в пользу Перетца, хотя на самом деле он свидетельствует как раз о заботе последнего о своих несчастных единоверцах. Известно, что Шклов принадлежал тогда бывшему фавориту императрицы Екатерины II графу С.Г. Зоричу, разорявшему и притеснявшему местных евреев. Те долго сносили оскорбления и побои (доходило и до этого!) графа-самодура, и только в 1798 году, когда их соплеменник Абрам Перетц cтал дружен с всесильным фаворитом царя И.П. Кутайсовым, выступили с обвинениями против своего притеснителя. Трудно согласиться с Гессеном, что только «дела денежные сблизили Перетца с царским любимцем Кутайсовым», что «Перетц пользовался знакомством с влиятельными сановниками лишь в видах собственной выгоды», а о делах своего народа и не помышлял[9]. По всей видимости, не Перетц, а Кутайсов, который «употреблял всякие уловки и интриги, чтобы приобрести Шклов у Зорича»[10], воспользовался жалобой на графа в своих корыстных целях. Абрам же, выступивший в роли штадлана (еврейского ходатая), желал любым путем облегчить участь своих соплеменников, а потому и прибегнул к помощи сановного мздоимца.
Есть свидетельства, что Перетц размышлял о судьбах своего народа в исторической перспективе. Сохранились воспоминания литератора Ф.Н. Глинки о его беседах с сыном нашего героя, Григорием Перетцем, где тот поведал о сокровенных мыслях отца. «В одно утро, – рассказывает Глинка, – он [Григорий Перетц] очень много напевал о необходимости общества к высвобождению евреев, рассеянных по России и даже Европе, и поселению их в Крыму или даже на Востоке в виде отдельного народа; он говорил, что, кажется, отец его... имел мысль о собрании евреев; но что для сего нужно собрание капиталистов и содействие ученых людей и проч. Тут распелся он о том, как евреев собирать, с какими триумфами их вести и проч. и проч. Мне помнится, что на все сие говорение я сказал: “Да, видно, вы хотите придвинуть преставление света? Говорят, что в Писании сказано (тогда я почти не знал еще Писания), что когда жиды выйдут на свободу, то свет кончится”»[11]. Что ж, действительно, в Священную книгу Глинка не заглядывал! Зато искушенный в изучении Торы Абрам Перетц твердо знал радовавшие его сердце пророчества: «...возвратит Г-сподь, Б-г твой, изгнанников твоих, и смилуется над тобою, и снова соберет тебя из всех народов... И приведет тебя Г-сподь, Б-г твой, в землю, которой владели отцы твои, и станешь ты владеть ею...» (Дварим, 30: 3, 5).
Нелишне отметить, что мысль о создании еврейского государства была навеяна Абраму все тем же Йеошуа Цейтлиным. Последний ранее внушил ее Г.А. Потемкину, который даже разработал проект: после победы в войне над турками собрать всех иудеев вместе и поселить на территории освобожденной Палестины. И это были не только слова – светлейший князь для воплощения в жизнь сего дерзкого плана начал формирование состоявшего из одних евреев Израилевского конного полка и даже выделил для его обучения специального офицера[12]. И хотя проект этот остался нереализованным, он, по-видимому, продолжал будоражить просвещенные еврейские умы.
Но в своем отношении к евреям Перетц был избирателен: как истый миснагед, он резко отрицательно относился к хасидизму и его лидерам, считая, что те завоевывали свой авторитет только благодаря невежеству и суеверию массы. Как зять талмудиста и ревнителя знаний Йеошуа Цейтлина и как светски образованный человек, он не мог не питать неприязни к религиозному движению, которое не придавало учености первостепенного значения[13].
Когда в 1802 году, уже при Александре I, для составления законодательства о евреях был создан Еврейский комитет, Абрам Перетц был одним из немногих евреев, приглашенных участвовать в его заседаниях. Вместе с ним в качестве еврейских экспертов в работе Комитета участвовали известный откупщик Нота Ноткин и литератор Йеуда-Лейб Невахович (1776–1831). Однако, если Ноткин подавал проекты об улучшении положения единоверцев, а Невахович выступал в печати против распространения в русском обществе антиеврейских предрассудков, то роль Перетца как защитника прав евреев была не столь заметна. Как это ни странно, но о трудах Абрама на благо еврейства лучше всего рассказывают его враги. «Сперанский, – пишет сенатор-юдофоб Г.Р. Державин, – совсем был предан жидам, чрез известного откупщика Перетца, которого он открытым образом считался приятелем и жил в его доме»[14]. Да, именно М.Н. Сперанский был в Комитете одним из деятельных сторонников гуманного отношения к евреям. По его мнению, иудеи нуждались не в наказаниях и ограничениях, а, напротив, в том, чтобы им давали больше прав и возможностей, дабы, получая образование и доступ к промышленности и торговле, они могли бы применять свои способности к пользе Отечества и отвыкать от паразитического и непроизводительного труда. «Как можно меньше запретов и как можно больше свободы!» – так сформулировал Сперанский политику империи по отношению к евреям. И Перетца по праву называли «еврейским помощником Сперанского» в этом деле. Между тем отношения их часто изображались и изображаются превратно. Так, совсем недавно протоиерей Лев Лебедев заявил: «Очень богатый еврей Перетц дал крупную взятку Сперанскому, и, приняв ее, сей государственный муж сообщил делу такой оборот»[15]. Беспочвенность подобного утверждения показал еще в XIX веке весьма осведомленный барон М.А. Корф, который отметил: «Сперанский действительно состоял в близких отношениях к Перетцу... но, несмотря на все наши старания, мы не могли найти ничего достоверного ни о происхождении этих отношений, ни об их значении... Всего вероятнее, что наш государственный человек поддерживал эту связь потому более, что в огромных финансовых знаниях Перетца он почерпал те практические сведения, которых, и по воспитанию, и по кругу своей деятельности, не мог сам иметь. Впрочем, связь с Перетцем... славившимся своим коммерческим умом, ни для кого не могла быть зазорною»[16].
В этой связи находит свое объяснение факт, из которого Ю.И. Гессен вывел умозаключение о незначительном участии Перетца в деле эмансипации евреев. Ученый обратил внимание на два посвящения, предпосланные книге Неваховича «Кол Шават бат Иеуда» («Вопль дщери иудейской»; Шклов, 1804): одно было адресовано «защитнику своего народа» Ноткину, другое – «коммерции советнику» Перетцу. Отсюда следовал вывод, что Ноткин занимался исключительно делами еврейскими, в то время как Перетц сосредоточился на собственных финансах и торговле[17]. Но ведь можно предположить и иное: наиболее яркой чертой личности Перетца был именно его финансовый гений, что и отразилось в тексте посвящения. И, понятно, это вовсе не исключало его доброй заботы о своем народе, иначе стоило ли вообще посвящать ему книгу?
Подобно тому как Йеошуа Цейтлин заслужил полное доверие Потемкина, так и Перетц, следуя примеру тестя, завязывает дружеские отношения с виднейшим реформатором начала XIX века Сперанским, который, как и «великолепный князь Тавриды», отличался симпатией к евреям. Те несколько лет, которые он провел в постоянном контакте со своим еврейским другом, генерировали не одну, а целый поток идей. В их числе и финансовая реформа 1810–1812 годов, которая, как считалось, во многом обязана своим успехом «наставлениям банкира Перетца» (он разработал основной ее план)[18].
Во время Отечественной войны 1812 года Перетц вложил все свое состояние в организацию продовольственного снабжения русской армии; однако казна задерживала платежи, и он вынужден был объявить себя банкротом. Имущество его было распродано за полтора миллиона рублей, хотя его претензии к казне, так и не рассмотренные, составляли четыре миллиона[19].
В 1813 году Перетц принимает лютеранство. Причиной этого драматического шага называют прежде всего его разочарование в вышедшем из-под пера Еврейского комитета «Положении о евреях» (1804), где в результате возобладал не проект Сперанского, а все те же принудительные и ограничительные меры, за кои ратовали другие сановники. Это окончательно подорвало веру Перетца в возможность эмансипации российских евреев[20]. Возможно, впрочем, что Абрам Израилевич крестился, чтобы вступить в брак по сильной любви с девицей-христианкой Каролиной де Ломбор (1790–1853) (первая жена Сара к тому времени умерла). Во всяком случае, женитьба на де Ломбор состоялась сразу же после его крещения (от этого брака он имел потом четырех сыновей и пять дочерей).
Как же воспринимали окружающие обращение нашего героя в христианство? Вот что рассказывает в связи с этим литератор Н.И. Греч об отношениях нашего героя с неким П.Х. Безаком: «...Богатый откупщик Перетц, жид, но человек добрый и истинно благородный, зная ум, способности и опытность Безака, предложил ему место помощника по конторе, с жалованьем по 20 тысяч в год, и, сверх того, подарил ему каменный дом. Безак решился принять эту должность, поправил свое состояние и испортил всю карьеру званием жидовского приказчика. Подумаешь, как несправедливы суждения света! Что тут дурного и предосудительного? Но это не принято, и дело конченое»[21]. Парадоксально, что «жидовским приказчиком» Безака стали аттестовать в 1815 году, то есть тогда, когда Перетц уже обрядился в христианские одежды и формально «жидом» уже не был.
А что сами евреи? Сохранилось такое заявление хасидов, не простивших Перетцу его враждебности к хасидскому движению: «А что касается доносчика Перетца, да будет проклято его имя, то его низость стала всем известна, когда он, к стыду и позору миснагедов, переменил религию»[22]. Знаменательно также, что в большинстве дошедших до нас экземпляров уже упомянутой нами книги Неваховича посвящение Перетцу оказалось странным образом вырезано. Это, по-видимому, также косвенно свидетельствует об отношении евреев к его отступничеству.
И только Йеошуа Цейтлин не порывал связь со своим бывшим зятем даже после его крещения и второй женитьбы. Он не только упомянул Абрама в своем завещании, но и признал за ним право приобретения своего имения Устье[23]. Как видно, глубокая духовная связь между ними выдержала все испытания временем.
О последних годах жизни Перетца сведений нет. Известно, что он нищенствовал. В письме, написанном на иврите в 1822 году своему родственнику Соломону Цейтлину, Абрам жаловался: «Мои дела в ужасном состоянии, и я ни на кого не могу положиться, кроме нашего небесного Отца, который дает пропитание каждому и всем нам. Надеюсь, что Он не оставит меня на посмеяние моим врагам»[24]. Последнее упоминание о нем содержится в завещании Л. Неваховича 1830 года, где тот назначил Перетца своим душеприказчиком[25]. Абрам Израилевич Перетц умер в Петербурге не ранее 1833 года.
Дом А. Перетца в Петербурге.
Расскажем о некоторых его потомках. Старший сын Григорий (1790–1755; Гирш) – участник декабристского движения. Получил воспитание в цейтлинском имении – в Устье. С 1803 года жил у отца в Петербурге. В 1809 году поступил на государственную службу в чине титулярного советника, а в 1820 году был принят в тайную организацию, примыкавшую к Союзу благоденствия. По его предложению паролем организации стало слово «херут» (на иврите – «свобода»). Несмотря на то что Григорий в 1822 году отошел от общества, после подавления восстания декабристов он был осужден на пожизненную ссылку и лишь в конце 1840-х годов получил разрешение поселиться в Одессе. Другой сын Перетца, Александр (1812– 1872), горный инженер, сыграл видную роль в промышленном развитии Урала, был в 1861–1866 годах начальником Корпуса горных инженеров. Младший сын, Егор (1833–1899), cтал статс-секретарем Государственного совета (с 1872 года), в 1878–1883 годах – Государственным секретарем, затем членом Государственного совета. Представитель либеральной бюрократии и сторонник реформ, он в своих мемуарах (изданных уже в советское время) коснулся и дискуссий в Государственном совете по еврейскому вопросу. Известен и правнук Перетца Владимир Николаевич (1870–1935) – литературовед, академик Российской АН (с 1914 года), член Украинской АН (с 1919 года). Среди его многочисленных трудов имеются исследования о «жидовствующих» и о влиянии средневековой еврейской литературы на русскую. Ученицей и женой последнего являлась замечательный исследователь древнерусской литературы, доктор филологии Варвара Павловна Андрианова-Перетц (1888–1972)[26].
Ныне имя Абрама Перетца в исторической литературе упоминается редко и почти забыто. Но подлинное долголетие оно обрело в уже известном нам каламбуре «Где соль, тут и Перетц», властно ворвавшемся в городской фольклор Петербурга[27].
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.