[<<Содержание] [Архив] ЛЕХАИМ МАРТ 2008 АДАР 5768 – 3(191)
САКРАЛЬНАЯ ГЕОГРАФИЯ ЕВРЕЙСКОЙ КУЛЬТУРНОЙ ТРАДИЦИИ
На четыре вопроса отвечают: Ольга Белова, Валерий Дымшиц, Мария Каспина, Дмитрий Слепович
Беседу ведет Афанасий Мамедов
Знаменитый этнограф-структуралист, исследователь мифологии и фольклора Леви-Стросс полагал, что этнология является самой древней и самой общей формой того, что принято у людей называть гуманизмом. А английский поэт Джон Донн в своем знаменитом «Обращении к Г-споду…» писал: «Нет человека, который был бы как Остров, сам по себе: каждый человек есть часть Материка, часть Суши…» Человек един со всем человечеством, потому-то и колокол у метафизика Донна звонит по всем. Не то же ли с культурными традициями разных народов? Снесет одну потоком времени, историческими диффузиями, – не умаляются ли остальные? Витебск, Черновцы, Вильно – важнейшие точки на карте еврейской истории, на глазах уходящие в прошлое. А Любавичи!.. Место, ставшее знаковым не только для евреев, но для всех, жаждущих пробуждения, – незримый каркас, обеспечивающий существование цивилизации, вступившей в фазу глобализма и транскультурации. Именно благодаря таким вот некогда высокодуховным и культуроспецифичным местам человек все еще «часть Материка, часть Суши…» На что указывают этнологам, собирателям еврейской культурной традиции следы предшествующих времен?
НАРОДНАЯ КУЛЬТУРА ТОЛЕРАНТНЕЕ ОФИЦИАЛЬНОЙ
Ольга Белова, филолог, научный сотрудник Института славяноведения РАН, ведущий специалист по этнокультурным контактам славян и евреев Восточной Европы
– Какова география ваших этнолингвистических экспедиций и от чего зависит выбор места? Играет ли тут роль степень его удаленности? Проводились ли экспедиции, скажем, в Любавичи, вообще в Смоленскую область?
– Что касается территории России, мне представляется перспективным изучение традиционной еврейской культуры и контактов местного славянского населения с еврейским. И в этом отношении Смоленская область кажется мне наиболее перспективной. Экспедиций, которые устраивает РГГУ по интересующей нас теме, в эти края не было никогда. При том что славянская традиция Смоленщины довольно подробно изучена этнографами начиная с ХIХ века и на эту тему имеется много различных публикаций, нам бы хотелось к этим материалам добавить еще тексты и на «еврейскую тему». Ведь на самом деле западная часть Смоленской области – это регион, входивший в черту оседлости. Там действительно проживало и по сей день проживает немало евреев – и в Смоленске, и в районных центрах – примерно от 800 до 1000 человек. И старожилы, уверена, могли бы поведать нам много интересного о еврейской традиции. Известно, что на Смоленщине в 20–30-х годах существовали еврейские колхозы. Разве не интересный опыт с точки зрения сочетания поведения и традиции, разве не интересно пообщаться с бывшими еврейскими колхозниками, которые, с одной стороны, вроде как в новую жизнь ушли, а с другой – никуда не делись от своих бабушек с дедушками. И очень жаль, что в Смоленск были только пилотные экспедиции. Вот если бы их удалось расширить! Конечно, помимо Смоленщины есть регионы, где тоже существовала интересная еврейская традиция, например, украинское и белорусское Полесье. Но дело в том, что, к нашему великому сожалению, евреев там или вообще нет, или остались единицы. И вот туда-то мы уже ездим, чтобы расспросить местных жителей об их этнических соседях. Они их помнят и охотно рассказывают нам о евреях. Причем помнят конкретные имена и даже прозвища, кто и как жил. Но при этом любопытно, насколько хорошо совмещает народная традиция область быта и область мифа – живучими оказываются предрассудки и суеверия... Казалось бы, и жили вроде рядом с евреями, видели их жизнь своими глазами, тем не менее одно другому не мешает.
– Что включает в себя понятие «пилотная экспедиция» – то же самое, что пилотный номер журнала? Попробовали, обожглись и больше не издаем – в вашем случае, не едем. Или это просто экспедиция из нескольких человек-разведчиков? Что значит – «расширить»? Расширить круг задач, географию поиска, или то и другое?..
– Затраты на пилотную экспедицию составляют примерно две-три тысячи долларов. Количество участников – не более десяти человек. Методика экспедиций нами тщательно отработана. Я могу получить индивидуальный грант, могу отправиться на поиски сама, но ехать одной не продуктивно, а везти с собой группу из пяти человек крайне сложно: какой бы скромной экспедиция ни была, она все-таки требует финансовых затрат: на транспорт, на жилье, на еду... Тем не менее даже пилотная экспедиция может быть наградой. Но хотелось бы придать экспедициям достойные формы экспедиционной деятельности. И чем раньше это случится, тем лучше: мы собираем крохи угасающей традиции. Но мы благодарны и тем грантам, какие дают, и тем пилотным экспедициям, какие есть. В советские времена академические экспедиции избегали вообще такой формы деятельности. К тому же мы сами хотим выбирать регион и объекты изучения традиций. И выбираем их с чисто научной точки зрения, а не с политической и конъюнктурной. Мы хотим, чтобы нам подсказывали специалисты и наши коллеги на местах, а не власть в оных местах предержащие. В Черновцах, например, такую помощь нам оказывает местный хесед. Ведь ситуация в большом городе иная, чем в селе. Не станешь же евреев-старожилов на улицах города искать. У наших пилотных экспедиций случается богатый улов. За последние пять с небольшим лет мы уже можем порадоваться тому, что было сделано на базе Черновицкой и Подольской экспедиций. На эту тему были публикации в журнале «Живая старина», в сборниках по славянской и еврейской культурной традиции, в «Еврейском архиве», в сборниках по студенческим практикам. Сейчас мы ставим перед собой задачу вводить в научный оборот больше конкретного материала, который до сих пор был не известен: с одной стороны – недособрали, с другой – руки не доходили, может, не было прежде такого интереса.
– Главный интерес в ваших экспедициях представляет еврейская традиционная духовная культура: верования, обряды, легенды, поверья, межэтнические контакты. Скажите, жива ли еще традиция общения между евреями и их соседями славянами?.. Ощущается ли еще ветерок от закрытой двери?
– Мне больше приходилось работать в местах, где еврейская традиция представлена не сама, а транслируется через память этнических соседей. Но то, как она транслируется, доказывает, что наши информанты воспринимают ее как безусловно живую. И если даже она ушла из пейзажа, воспоминания о ней остались. Более того, наши информанты, входя в раж, начинают вспоминать не только идишские словечки, они даже строят на идише какие-то обиходные фразы. У них активизируется «бытовой разговорник», которым они пользовались, когда рядом жили евреи. Мы можем представить себе, насколько активны были связи в местах совместного проживания славян и евреев. Судя по этому общению, евреев никак нельзя было назвать национальным меньшинством. Вообще создается ощущение, что еврейская культура в некоторых регионах России оказывалась одной из доминирующих. И те культуры, которые концентрировались по соседству, до сих пор помнят ее влияние.
– Наблюдали ли вы проявления антисемитизма у своих информантов? «Осанна» уехавшим евреям не является ли неким соблюдением политеса?
– В наши задачи не входит разоблачение. Однако я уверена, что в механизмах общения не было места антисемитским проявлениям. Хотя, наверное, случаи разные бывали. Личная неприязнь, конечно, могла иметь место, но чтобы она проецировалась на весь еврейский народ, фундировалась, воспитывалась в детях, никогда не поверю. Для тех информантов, с которыми мы сталкивались, бытовой антисемитизм не характерен. Более того, проявления антисемитизма задевают их. Народная культура в этих отношениях гораздо более толерантна, нежели официальная.
МЫ НЕ ОХОТИМСЯ, МЫ ОБЩАЕМСЯ И МНОГОМУ УЧИМСЯ
Валерий Дымшиц, этнограф, переводчик, директор Центра «Петербургская иудаика»
– Что такое история этнографических экспедиций в современной питерской иудаике? Привязаны ли вы к одним и тем же локусам? Где предпочитаете охотиться?
– История вкратце такова. В конце 1980-х годов первые экспедиции на Украину организовал Илья Дворкин. О том, какие цели он преследовал, лучше спросить его самого. Это были еще не столько научные экспедиции, сколько путешествия. Впоследствии цели различных экспедиций были различны, например, многие поездки были посвящены изучению памятников материальной культуры. Для всех участников экспедиции конца 1980-х – начала 1990-х годов оказались очень важным личным опытом, а для кого-то началом новой профессии. В ходе этих поездок выросло поколение исследователей народной культуры евреев Восточной Европы и в каком-то смысле вырос Межфакультетский центр «Петербургская иудаика» в Европейском университете Петербурга, в котором я работаю. Последние годы наш Центр сосредоточился на проблемах культурной и социальной антропологии бывших еврейских местечек. Совместно с московским Центром «Сэфер» и при поддержке Фонда «Ави Хай» мы каждое лето устраиваем полевые школы-экспедиции в Украине, в Южной и Юго-Западной Подолии. Это именно экспедиции, так как мы ставим перед собой исследовательские задачи, и одновременно школы, так как это, по существу, летняя практика для студентов, изучающих иудаику в различных университетах. Выбор региона, в котором я впервые побывал еще во время своей первой экспедиции, в 1989 году, связан с тем, что этот край во время войны был зоной румынской оккупации, и большинство евреев выжило, а местечки не были разрушены. До последней миграционной волны начала 1990-х годов в малых городах этого региона были достаточно большие еврейские общины. И сейчас еще есть, хоть и гораздо меньшие по численности, но вполне жизнеспособные. Антрополог изучает в первую очередь сообщества, а здесь сохранились именно еврейские сообщества. Мы на наших информантов совсем не охотимся, а общаемся с ними, беседуем и многому у них учимся.
– Видите ли вы результаты ваших поездок и помогает ли вам ваш богатый литературный опыт оформить их в надлежащем виде?
– Во-первых, спасибо за скрытый комплимент про «богатый литературный опыт». Во-вторых, скорей наоборот: мои поездки необычайно много дают мне как переводчику и комментатору. Знания о еврейских народных обычаях и фольклоре, полученные в экспедициях, позволяют лучше понимать отдельные реалии в переводимых или комментируемых мной произведениях, а иногда и смысл того или иного текста в целом. Часто по-другому получить эти знания просто невозможно. Основной результат работы нашей группы – такой же, как у любого исследовательского коллектива, – публикации. Сейчас мы заканчиваем работу над сборником статей, который будет первым серьезным отчетом о проделанной за четыре года работе. Центр «Петербургская иудаика» был в свое время создан при поддержке «Джойнта» (он и теперь продолжает поддерживать нашу работу) прежде всего для выставочной деятельности. Хотя мы много времени и сил уделяем исследованиям и преподаванию, но выставки продолжаем делать. Материал для этих выставок нам дают в том числе наши экспедиции. По результатам экспедиции в город Тульчин в 2005 году мои коллеги Анна Кушкова, Александр Львов, Алла Соколова, Валентина Федченко и Марина Хаккарайнен подготовили аудиовыставку «Разговоры на улице Ленина». Аудиовыставка – это достаточно необычный формат. В выставочном зале нашего Центра, который был оформлен фотографиями, привезенными из экспедиции, транслировались одновременно пять аудиопрезентаций на различные темы, которые представляли собой определенным образом смонтированные фрагменты из множества интервью. Мы надеемся снова повторить этот опыт, может быть уже и с использованием видео. Так что наши результаты можно не только увидеть, но и услышать.
– Что рассказывают местные старожилы о евреях, некогда густо населявших эти места, и каково ваше впечатление от их рассказов?
– Прежде всего, рассказывают сами евреи, которые в этих местах, слава Б-гу, еще живут. И неевреи, конечно, тоже рассказывают. Ответить кратко на вопрос «Что рассказывают о евреях?» достаточно сложно: наш аудиоархив насчитывает много сотен часов записанных интервью. Да и вопрос «Что вы можете рассказать о евреях?» никто никогда информантам не задает. Мы стараемся получить некую картину «еврейской жизни» в «еврейском городе» в давнем и недавнем прошлом, а также сегодня; увидеть ее такой, какой ее себе представляют наши информанты. Кроме того, у многих членов экспедиционной группы есть свои исследовательские темы, по которым они усиленно собирают информацию. Каково мое впечатление от рассказов? Это зависит от рассказчика. Как исследователю, мне более или менее интересен любой информант. Но как человек, я радуюсь, когда рассказчик памятлив и талантлив. Встречаются люди необычайно яркие, которые своими рассказами приводят меня в восхищение. Мы ездим в экспедиции не специально за «выдающимися» интервью. Но встреча с таким информантом всегда нежданная награда. Без таких встреч работать было бы намного трудней и скучней.
– Какие издания по следам экспедиций уже доступны вашим читателям, какие готовятся к печати? И насколько это все коммерческие проекты?
– Публикаций у нас достаточно много, хотя меньше, чем хотелось бы. Не считая большого количества отдельных статей, опубликованных в различных изданиях, результаты экспедиций 1990-х годов отражены в сборнике «История евреев на Украине и в Белоруссии» (1994) и в двух томах исторического путеводителя «100 еврейских местечек». Материалы наших последних экспедиций, как я уже сказал, будут представлены в последнем сборнике с несколько эпатирующим названием «Штетл. XXI век». Сборник сейчас в производстве, и надеюсь, что в течение ближайших месяцев читатели его увидят. Теперь о коммерции. Вообще говоря, научные сборники не подразумевают окупаемости. Поэтому о коммерческом успехе наших проектов говорить не приходится. Но «100 местечек» в свое время были нарасхват, давно распроданы, а их все спрашивают. Может быть, при правильной издательской политике такого рода сборники, так же как альбомы еврейских памятников, которые можно было бы издать на базе нашего архива, могли бы быть прибыльны. Мы сами коммерческим книгоизданием никогда не занимались и вряд ли займемся. Не умеем. Если кого-то из книгоиздателей такого рода издания, бывшие или будущие, заинтересуют – милости просим.
ЭТО МИР ТРАНСФОРМИРУЮЩИЙСЯ
Мария Каспина, филолог, преподаватель Центра библеистики и иудаики РГГУ
– Как вы отличаете подлинно сакральную еврейскую географию от профанной? Есть ли у вас любимые места – «золотые жилы»?
– Это украинские города и области, на которых мы в основном сосредоточились. Вот уже три года мы ездим в Черновцы и Черновицкую область. И сколько бы интересного с точки зрения еврейской традиции мы там ни находили, нас не покидает чувство, что можно найти еще больше. Да и количество еврейского населения в этом ареале достаточно представительное. Хотя оно, увы, сокращается. Численность еврейского населения там порядка тысячи человек. Но зато это те самые люди, которые жили в этих местах всю свою жизнь. Они-то и являются носителями той традиции, которую мы ищем и пристально изучаем. Даже если в каком-то городке есть двадцать евреев, это те самые люди, с которыми нам непременно надо поговорить, потому что они – носители традиционной еврейской культуры. У них можно расспросить, какими были обычаи, праздники, еда, легенды… В не меньшей степени нам интересны и рассказы очевидцев… Вообще у нас довольно широкий спектр интересов. Мы собираем если не всё, то почти всё. Этнографию, фольклор, традиционную культуру, артефакты… В Черновцы мы ездим каждый год начиная с 2004 года. Не считая пилотных экспедиций три раза в год. Что касается меня лично, то я еще принимаю участие в подольских экспедициях, которые организуются Центром «Петербургская иудаика» совместно с центром «Сэфер». Мы вместе работали в Тульчине, Балте, Могилеве-Подольском. И в Подолии и на Буковине схожие традиции, но есть и значимые различия. Сейчас имеет смысл ездить по территории, которая входила в состав Транснистрии, где сохранилось наибольшее число выживших во времена Холокоста евреев. В этих местах до сих пор живут люди, которые и до войны там жили или, по крайней мере, помнят рассказы из довоенной еврейской истории.
– Ваш коллега обронил в сердцах, что работа по сбору музыкальной еврейской традиции напоминает запрыгивание на подножку последнего уходящего поезда, а другой и сравнивать не стал: «Мы собираем последние крохи, – сказал он, – старожилы уходят от нас». Не обидно, когда в такой ситуации сталкиваешься еще и с материальными сложностями?
– Еще как! В моем случае дважды обидно: десять лет ездила в Архангельскую область собирать русский фольклор и теперь понимаю, что десять лет ездила не туда и собирала не то. А рядом существовал еврейский мир. Исчезающий… Я, конечно, понимаю, что, может быть, тогда не была вполне готова подступиться к нему, не созрела до него… Да что там говорить, я даже и не предполагала о его существовании. Теперь как этнограф хорошо понимаю, что моя работа была бы качественно иной, если бы я начала исследования еврейской культурной традиции десять лет назад, но и сейчас, думаю, есть смысл ездить чаще, пока еще живы люди, родившиеся в 20–30-х годах. По крайней мере, это та традиция, которая так или иначе перекликается с более ранней, записанной этнографами в начале ХХ века. Одна и та же линия по существу. Но у нас и сейчас есть основания для дальнейшей работы: общины пока еще живы, живы дети, внуки… Не все же перекочевали за границу… К тому же традиция всегда переживает новые витки. И каждый виток, в данном случае – постсоветское возрождение еврейских традиций – другое явление, которое для этнографа интересно изучать в не меньшей степени, чем традиции более ранние. Меня не покидает чувство, что еще можно успеть. Одна важная деталь: нельзя забывать, что российская еврейская культура частично законсервировалась и за границей. Она не только экспортировалась и экспортируется, она еще и возвращается на старые места.
– Насколько еще живы еврейские традиции в изучаемых вами местах?
– Достаточно, чтобы их можно было показать, скажем, студентам. Только представьте себе, наши студенты приезжают в Черновцы и впервые в своей жизни видят людей, говорящих на идише, то есть на языке, который они изучают в университете. Они оказываются в реальной языковой среде. У них есть редкая возможность записывать тексты песен, можно записать рецепты еврейских блюд, описание еврейских праздников, свадебных и похоронных обрядов… К сожалению, последнее случается чаще, чем выпадает случай найти редкие фольклорные тексты, легенды, истории, сказки… Поэтому если мы не активизируемся сейчас, все это богатство исчезнет навсегда. Это мир не умирающий, это мир трансформирующийся.
– В совместном бытовании евреев и их соседей славян, наверное, было немало курьезных моментов?
– Наш информант, ныне уже покойная бабушка из Черновцов, вспомнила замечательный случай. Как-то прикрепили к ней соцработника, относительно молодую женщину-нееврейку. Приходит она в еврейский дом, удивляется, когда видит, как живут соблюдающие евреи: «Надо же, – говорит, – а меня мама не пускала на улицу во время еврейской Пасхи. Все боялась, что евреи украдут». Тут надо бы заметить, что дело происходило в 80-х годах. Представляете, через какой страх переступила эта женщина, устроившись работать в хесед. Вот вам, пожалуйста, казус из области мифа и быта.
Я СЧИТАЮ ЭТО МИЦВОЙ
Дмитрий Слепович, этномузыколог, преподаватель Белорусской государственной академии музыки, руководитель ансамбля клезмерской музыки «Минская капелла»
– У вас есть какие-то определенные места, которые вы постоянно навещаете, заранее рассчитывая на добычу, или работаете, полагаясь на опыт и интуицию фольклориста?
– Работа фольклориста, музыкального в том числе, – лотерея. Приедешь в какое-то место и ничего не найдешь, в другом – обнаруживаешь клад в лице какого-нибудь древнего информанта: дедушки или бабушки, которые будут тебе песни петь и два, и три часа… До недавнего времени мы ездили вдвоем с Ниной Степанской, замечательным музыковедом, которая последнее десятилетие была моим научным руководителем, учителем и другом… К великому сожалению, Нины в прошлом году не стало. Регион, в котором мы с ней работали, относится к северу Восточной Европы. Место проживания евреев-литваков. Географически он охватывал, помимо Белоруссии, Литву и Латвию. Ездили по разным точкам Белоруссии. Записывали выходцев из этих городов и местечек. Специфика нашей работы такова, что мы имеем дело со стремительно уходящей культурой, с людьми, которые, в лучшем случае, помнят, что было когда-то. Тех, кто создает фольклор в наши дни, – на редкость мало, счастье наблюдать этот процесс. Мне всего только пару раз выпадала удача видеть, как пересочиняются старые песни, создаются новые, фольклоризируются какие-то авторские вещи. А вообще место собирания для нас не столь важно, куда важнее люди.
– Существуют ли какие-то определенные чисто музыкальные традиции, к примеру, в культуре белорусских евреев-литваков, обрастающие с течением лет чем-то новым? Вообще зависят ли еврейские музыкальные традиции от топоса?
– Музыкальная традиция евреев-литваков несет в себе своеобразный, одной ей присущий стиль, – вот вывод, к которому мы с Ниной Степанской пришли уже в наших первых экспедициях. Если под стилем, конечно, понимать соединение ряда понятий, таких, как манера исполнения, жанровый состав, отличный от других общин. Изучение или хотя бы фиксация подобных явлений закрывают белые пятна на карте восточноевропейского еврейства Белоруссии. В 70-х и в 80-х особенно начала возрождаться идишская культура, наиболее тиражированным оказался стиль «южных» евреев, Украины и даже в большей степени Бессарабии, Румынии, Трансильвании. Это неудивительно, если учесть, что их общины были более многочисленными, а Одесса – портом, из которого уплывали в первую очередь евреи, проживавшие в непосредственной близости. Карлинские хасиды, например, уехали почти все. Наш коллега Михаил Лукин записал их уже в Иерусалиме. У южан-евреев и идиш-то другой, это диалект, отличный от идиша литваков. Но нас интересовали больше литваки, потому что их традиция оказалась незафиксированной. Литваки начали покидать насиженные места, в основном во время первой мировой, ехали преимущественно через Англию, в которой оседали единицы, в Южную Африку, потом уже в Австралию и Новую Зеландию. Их наследие не оказалось столь заметным, как наследие бадхенов и хазанов, записывавшихся в Америке, благодаря развитой там звукозаписывающей индустрии… Именно на этих старых записях (американских и отчасти советских – в незначительных количествах) избежала забвения музыкальная традиция южного еврейства. Иначе с традицией литваков: записи их встречаются редко, по существу, единичны. Когда мы с Ниной обнаружили, что у нас уже есть пусть небольшая, но своя коллекция, и начали строить обобщения, первое, что поняли, – это совершенно другой стиль. Менее экспрессивный, нежели хасидский, который несколько стереотипно принято считать еврейской музыкой, еврейской манерой пения даже в той среде, которая, казалось бы, знакома с еврейской музыкой не понаслышке. И все это, думаю, потому, что традиция северного восточноевропейского еврейства ушла, и сегодня мы имеем дело с последними ее свидетелями. Конечно, нельзя быть до конца уверенным, что все рассказы корреспондентов соответствуют действительности, и вовсе не потому, что они хотят нас обмануть. Просто память человеческая – инструмент ненадежный. Время, когда эту традицию можно было бы зафиксировать в ее «жизненном состоянии», – 20–30-е годы ХХ века. А в те времена лишь единичные этномузыкологи, такие, как Моисей Яковлевич Береговский и Софья Давыдовна Магид, ездили по северу Восточной Европы (по советской ее части) и записывали музыкальный фольклор. Правда, Белоруссия была затронута ими лишь по касательной. Береговский приезжал в Бобруйск, но от этой поездки сохранились только каталожные карточки. Коллекция Магид, в которой представлены местные традиции отдельных южных местечек и городков, так и не была издана и до сих пор остается «терра инкогнита». Но в 1938-м она защитила диссертацию «Баллада в еврейском фольклоре» как филолог. Другой известный этнограф и композитор Зиновий Аронович Кисельгоф, член общества Еврейской народной музыки, побывал в Витебске. Не так давно был издан компакт-диск с его записями, в основном это нигуны, религиозные песнопения. Кисельгоф записал около двадцати образцов, и все они были изданы. Слушая эти напевы, опять приходит на ум: «Где хасиды поют, литваки читают нараспев». Сакральная музыка хасидов и литваков отличается в своем составе… Нигун как жанр местами был освоен миснагедами, то есть литваками в конфессиональном смысле этого слова. Частью нигуны поются, но нигун как танец не практиковался. Есть и различия в мотивах, на которые поются, например, «Э-йл моле рахамим», «Лехо дойди», «Шолем алейхем» и другие молитвы и пиюты. Мне удалось записать последнего кантора минской синагоги родом из Радошковичей, небольшого городка под Минском. Я сделал запись за год до его ухода. Он пел в аутентичной канторской манере минут пятьдесят. И молитвы на Йом Кипур, и просто из «давенен» – ежедневной молитвы, и канторские песни на идише и иврите. Пел он в миснагедской традиции. В Литве и Латвии, как и в Польше, таких коллекций собрано не было. Литвакский пласт культуры был утерян практически безвозвратно. Поэтому мы с Ниной Степанской ставили своей задачей, образно говоря, вскочить на подножку последнего уходящего поезда: записать то, что еще возможно. К счастью, нам это удалось.
– Вы говорили об экспортировании культуры, о том, что ищете не места, а людей, и эти люди оказываются в разных странах. Тут и Австралия, и Канада, и Южная Африка… Ясно, что на кровные свои не наездитесь. Кто вам помогает в вашей благородной миссии?
– Про разные точки на земном шаре я говорил в связи с расселением восточноевропейских еврейских общин в ХХ веке. А ездили мы, в основном, по Белоруссии. Первое время работали на голом энтузиазме. Иногда удивляюсь, как нам удавалось исхитряться. Нина Степанская была достаточно известным музыковедом. Ее приглашали читать лекции разные музыкальные училища страны. Нам хватало, если кто-то готов был оплатить дорогу. Нина читала лекции, мы вместе играли концерты в общинах и училищах, в оставшееся время – записывали стариков. Лишь несколько лет спустя, в 2004 году, нам удалось получить грант от благотворительного фонда «Ханадив», ныне известного как Фонд Ротшильда. Благодаря этому гранту начали ездить системно, не завися от каких-то договоренностей. К тому же я со своими концертами езжу по всему миру и стараюсь использовать любую возможность пообщаться со стариками, потому что никогда не знаешь, где сыщешь клад. Вот совсем недавно мы с моим нью-йоркским коллегой Себастьяном Шульманом давали концерт идишской песни в Минске, и ко мне подошли несколько человек, которых я хочу в скором времени записать. А вообще я даю свои концерты в любом месте, в любое время и часто безвозмездно. И все ради стариков, которые так живо откликаются на родные мелодии. Жаль, что их мало осталось. Мы с Ниной нередко начинали с концертов, иной раз я что-то пел им непосредственно в ходе общения. Люди слушали, вспоминали свое, и тогда уж мы только успевали включить аппаратуру…
– Расскажите о завершающей части вашей деятельности. В какой момент вы с облегчением вздыхаете? Когда записываете на цифровые носители или когда сдаете их в какой-нибудь спецхран? Кстати, куда вы сдаете свою коллекцию?
– Я позаботился о сохранности коллекции. Все обновления привожу в фонотеку Еврейского университета в Иерусалиме. На данный момент эти записи недоступны для публичного пользования, поскольку являются пока не опубликованными, но это временно. Я не имею перед университетом никаких обязательств. Просто в Еврейском университете, в фонотеке которого свыше 8000 часов архивных записей, должна по определению собираться и храниться еврейская музыка. С человеком разное может случиться, я должен быть уверен, что коллекция в надежном месте. Я ощущаю, что на мне лежит колоссальная ответственность за публикацию нашей коллекции, за помещение ее в публичный доступ, за то, чтобы материал вошел в научный обиход. Потому что это – достояние еврейского народа, а не мое «имущество». И на мне сейчас, как, наверное, на любом ученом в таких случаях, лежит задача качественно представить ее. Думаю, не без помощи моих американских коллег коллекция будет издана в обозримом будущем. Есть у меня и договоренность издания части ее в дисках Еврейского университета, в серии «Музыкальные традиции Израиля». Нами будет делаться книжка на сто двадцать страниц, в форзац которой вкладывается два диска c оригинальными полевыми материалами. Некоторые из песен я исполняю на своих концертах, потому что песни эти должны звучать, это – донесение частички души тех, чья жизнь оборвалась в гетто и концлагерях в годы второй мировой войны. Я считаю это мицвой. Эти песни звучат не только на моих концертах, я представляю их на семинарах и фестивалях, в том числе таких, как монреальский «КлезКанада», торонтский «Ашкеназ», московский «Клезмер-фест»… Если же говорить о проектах коммерческих, тут в первую очередь следует отметить двойной диск, записанный моим ансамблем и ансамблем Пола Броуди, известного американского композитора и трубача. Играли один и тот же материал, мы – традиционно, он со своим берлинско-нью-йоркским составом – в стиле клезмер-рок и клезмер-джаз, представляя два разных подхода к традиции. Подобного рода подходы не просто имеют право на жизнь, они и есть жизнь. Надо смотреть правде в глаза: играть исторически достоверно (не люблю слово «аутентично»!) мы никогда не сможем по ряду причин, одна из которых – неумолимый ход времени. Еще из коммерческих проектов: был проект фестиваля «KlezmerШок!» в Минске в 2005 году, который я продюсировал, очень надеюсь, что и в 2008-м буду делать этот фестиваль с певцами и музыкантами мировой известности. Концепция его в том, чтобы представить еврейскую музыку такой, какой она является в реальности. Чтобы молодые музыканты знали и изучали еврейскую музыку. Это то, что я называю традицией, то есть передачей культурного кода следующим поколениям. Передал – значит, традиция, не передал – музей. А я категорически против того, чтобы еврейская музыка превращалась в музей.
Нельзя не заметить с огорчением, что наши собеседники оказались едины во мнении: интереснейший пласт еврейских культурных традиций уходит, надо торопиться. Еще большее огорчение вызвал тот факт, что на исследовательскую деятельность не хватает денег. Как всегда, незначительных. И как всегда, куда охотнее спонсируют большие проекты. Но есть ли проект важнее, чем сооружение моста между прошлым и будущим?
ЛЕХАИМ - ежемесячный литературно-публицистический журнал и издательство.